Москва в царствование Екатерины Алексеевны вполне соответствовала тем временам, когда бежал отсюда Царь Петр. Пока он ставил доставшуюся ему в борьбе страну на дыбы, Первопрестольная сохраняла привычные устои как в быту, так и во внешнем устройстве. А ведь она еще долго оставалась крупнейшим городом империи.
Вообще странное дело - время. Иногда, кажется, бежит, наматывая годы. А то будто остановилось. Бывает так, что вокруг оно закипает от повышенных скоростей и меняет эпохи за десятилетие. Но в каком-то вполне определенном месте вдруг замирает на реальности почти былинной.
По воспоминаниям современников, Москва лишь номинально представляла собой единый город. По ощущениям гостивших, особенно редких тогда в империи Петербуржцев, вокруг Кремля располагалось несколько сельских поселений. Екатерина II называла Москву “сосредоточием нескольких миров”. Вот они-то, объединенные административной властью, и представляли собой бывшую столицу государства.
Понятное дело, что Первопрестольная, за исключением нескольких ее частей - Кремля, Китая и Белого города, застраивалась более чем хаотично. Главным архитектором были желание и возможности заказчика. Улицы различались между собой по самым мозаичным признакам. Одни были шире или короче других и наоборот.
Далеко не все из них вообще были прямыми. Как и множество переулков часть из них неожиданно перегораживалась строениями или даже капитальными домами. То есть самым неожиданным образом становились тупиками, а потом продолжались, как ни в чем не бывало. Потому так ценились истинные знатоки Москвы. Не то что проехать - не пройти порой было вполне реально.
Дома зачастую располагались в самом хаотичном порядке. То между ними обнаруживались целые пустоши, то лепились друг к другу. Лишь благодаря высоким заборам можно было разобрать, что это разные строения. Точнее, то, что у них разные хозяева. Хотя и это не совсем так. Например, по заказам Василия Голицина в Москве возвели более двух тысяч зданий. А то есть утверждения, что и все три.
Некоторые улицы представляли собой плетни и заборы, разделенные фактически тропинками. По ним текли сточные воды, грязь и естественное, но не выставляемое напоказ. Хотя именно здесь оно и соседствовало с предметом гордости. Ведь каждый хозяин отличал свое владение материалом, из которого строилась ограда и ворота. Массивность и украшение оных были делом особого гонора владельца недвижимости не только в Москве, но и вообще в стране.
Единое национальное самосознание, собственно, сложилось лишь к 1812 году. Но были вещи, объединявшее Рязанцев и Тверичей, Владимирцев и Москвичей. Одним из этих факторов, наряду с Царем и Православной верой, были ворота домовладения. Они являлись фактически порталом в мир хозяина.
Там, за воротами, на улице, хозяин мог быть кем угодно, но пересекая, если, конечно, их перед вами отворили, можно было попасть туда, где он царь и Бог. Порой не хватало денег на приличный забор, но они должны быть основательными, вызывать уважение у соседей и проезжающих.
Также не жалели денег на собак, охранявших то, что скрыто за забором. По лаю, точнее по страху, который он должен был вызывать, порой судили о количестве того, что ими сберегаемо. Злую и большую псину, а то и нескольких, просто так кормить не станут. Значит, есть достаток в доме. Таким образом, ворота и четвероногие охранники были некоей декларацией статуса хозяина дома в социуме. Ну, чем-то вроде публикации в соцсетях.
Но, в отличие от них, не факт, что вы станете подписчиком. То есть впустят во двор не каждого. Лишь соответствующего или превосходящего по статусу владельца. Но если уж пустили, то вы попадете на территорию тщеславия хозяина. В те достославные времена царствования Матушки - императрицы, да и много позже, мало что изменилось. Дом и двор должны утопать в зелени деревьев. Чем больше, тем важнее и уютнее.
Вообще, то есть в идеале все должно не отличаться от загородного имения. А это значит, что если не должны, то крайне желательны пасторальные приволья: колодец, луг, пруд. Конечно же, огороды и обязательно плодовые сады. А в них без яблонь ну ни как.
Во всем этом экологическом великолепии уютно устраивались дом размером по амбициям и возможностям хозяина и многочисленные дворовые постройки, крытые лубком, тесом или соломой. То есть, опять же, в зависимости от достатка и требований гонора. Так же, как и баня. Ее наличие и размеры были не маловажным фактором в самоощущении хозяина и домочадцев.
Не факт, что за забором располагались соседи, равные по статусу. Хотя, конечно, старались селиться рядом с достойными или с теми, к которым хотели и могли приблизиться. Порой социальное неравенство сосуществовало на одной улице. Так же, как и с грязью и лужами, в которых с удовольствием барахтались домашние животные и птицы, как баловней судьбы, так и менее удачливых москвичей.
Подавляющая часть улиц города, точнее агломерации, коей была Москва в Екатерининскую эпоху, каменного мощения видывала крайне мало. Везло, если их покрывали бревнами или фашинником, то есть особого рода вязанками хвороста. Они были своеобразным символом Москвы и использовались в виде асфальта до пожара 1812 года.
Величиной почти постоянной, как в общем и во всех других городах и не только России, была грязь. С каникулами на зиму и случавшуюся порой засуху, она покрывала улицы и переулки, тупики и площади. Даже если они мостились чем бы то ни было.
Порой доходило до того, что случалось немыслимое. А именно, из-за слякоти на улицах отменялись крестные ходы. Как не бывает тени без света, так и последствий плохой погоды, которой, как известно, нет у пр роды, без пользы. Есть свидетельства, что московская грязь обладала особыми качествами, и ее использовали для удобрения царских садов. В сезон вывозилось до нескольких сот возов.
Мостить камнем улицы Москвы начали с 1692 года. Петр распорядился особым указом. Обязанность по сему затратному и тяжелому делу он возложил на всю страну в виде как налога, так и повинности. Сбор камня назначался пропорционально виду деятельности подданного. Со всех вотчин любого сословия по числу крестьянских дворов: “с десяти – один камень мерою в аршин, с другого десятка – в четверть, с третьего – два камня по полуаршину, наконец, с четвертого десятка – мелкого камня, чтобы не было меньше гусиного яйца, мерою квадратный аршин.”
Торговый люд нес “каменное тягло” в зависимости от вида промысла, и доставлять булыжники в Москву они должны были сами. Личными возами. Так же, как и крестьяне, въезжающие в город, обязаны были у городских ворот сгружать “по три камня ручных, но чтоб менее гусиного яйца не было”.
Не менее простыми, но не столь эффективными, были методы сосуществования с иным постоянством и Москвы, и городов, да и вообще человека, то есть с преступностью. Улицы Первопрестольной и днем не отличались безопасностью, а ночью становились так просто дикими джунглями.
Большим спросом пользовались люди, способные за деньги обеспечить некую охрану на улице. Но это днем. Ночью дома и дворы запирались наглухо. Большие и злобные псы в паре с людьми оружными составляли чуть ли не единственную надежду для владельцев особняков, становившихся крепостями.
Улицы, особенно большие, на ночь просто перегораживались неким подобием блокпостов. Состоявших из рогаток и сторожей - еще одна довольно ходовая профессия того времени. В десять вечера практически вводился комендантский час. Он действовал до условного времени, “за час до рассвета”. Вооружение “ночного патруля” было разнообразным: от палок, “грановитых дубин” и трещоток, используемых для подачи сигнала, до сабель и копий, бердышей и ружей.
Рогатки, как явление постоянное, появились в 1504 году. Иван III Великий оттоптавшись, от души на ханской грамоте, ничего не смог поделать с московскими уличными “бакланами”. Теми, кто грабил и резал глотки всем подряд на ночных улицах столицы. Столицы страны, внезапно и навсегда напугавшей Европу.
Рогатки не были средством самодостаточным. Чтобы их не украли, они оборонялись караулом. Который прятался за тем, что охранял. Все ночное передвижение осуществлялось при фонарях. Если конвой передвигался без освещения, то к блокпостам лучше было не подходить. После ряда окриков просто стреляли.
Первые стационарные уличные фонари тогда слюдяные, появились в Москве осенью 1730 года. Во время длительного проживания Анны Иоановны и сопровождающего ее двора. Водружали их на столбах, расположенных “на несколько сажен один от другого”.
На больших улицах устанавливали на расстоянии 40 сажен. В переулках - вдвое больше. В 1766 году фонарей было 600. В 1782 году уже 3 500, а в 1800 году фонарей в Москве стояло 6 559. Нередко вменялось в обязанность обывателям в окна домов, которые выходили на улицу, ставить свечи.
Противодействие одной опасности увеличило другую, не менее привычную - пожары. Потому стационарные фонари и свечи в окнах домов горели только до полуночи. Во времена правления Екатерины Алексеевны за правилами противопожарной безопасности следила полиция. Для этого в их распоряжении были специальные башенки, устроенные над съезжими дворами. Их называли тогда “лантерами”.
Ленин утверждал, что “жить в обществе и быть свободным от общества нельзя”. Та же максима вполне верна и для взаимоотношений государства и составных его частей. Пассионарные ветры Петровских реформ меняли все, в том числе и Москву. При всей верности “седой старине” в Первопрестольную входило новое.
Суть обновлений, бывает, еще не ощущается, а вот формы неведомого уже входят в жизнь. Джинсы, Шанель №5 и винил с Ролингами также предшествовали Перестройке и ГКЧП, как и фонари с буклями, чулками и кружевами тем переменам, что изменили Московское государство, уже готовое стать Империей мирового масштаба.
Даже на фоне рогаток, грязи и хаотичной застройки на улицах Екатерининской Москвы уже никого нельзя было удивить кафтанами самого модного европейского покроя, золотым шитьем на них и кружевными манжетами. Париками и шляпами по последнему Парижскому модному слову.
Высокомерно взирая через лорнет на глухие заборы в самовольных тупиках Первопрестольной, опираясь на длинные трости с золотыми набалдашниками, как принято во враждебных странах, по московской грязи шлепали французские башмаки с красным или розовым каблуком. Да “на лабутенах и в …”.
