В далеком советском детстве у меня были две большие иллюзии, два больших заблуждения. Во-первых, я считал, что Владимир Ильич Ленин был идеальным человеком. У него не было вообще никаких изъянов, никаких пороков. Он не совершал дурных поступков, не врал, а если и ходил с ружьецом по лесу, то только для виду. Он ни разу из ружья не выстрелил, и ни одного зайца не убил. Напротив, он всегда их спасал. Вот такие мы были октябрята в СССР. Когда произошел крах этой иллюзии, я уже не помню. И копаться в деталях мне не интересно.
Вторая иллюзия заключалась в том, что я, как и все мои близкие, знакомые и товарищи по школе, был уверен, что среди всех здоровых людей на планете, самые здоровые это космонавты. То есть, они идеально здоровые. Вообще у них ничего не болит. Эталоны, живые манекены, а не люди. Не то, чтобы в детстве меня беспокоили проблемы, связанные со здоровьем, проблемы приходят много позднее, но ведь и зубы болели, и простуды были, температура высокая была, и какие-то детские болезни, и операция была. Но вот у космонавтов всего этого не было. Так я считал. А иначе, какие же они космонавты. Мое детство как раз пришлось на первые годы космонавтики, имена Гагарина, Титова, Поповича, Николаева, Терешковой у всех были на устах, открытки были. Там они все такие правильные, красивые, устремленные в даль. Такие же идеальные, как и Ленин. Меня в детстве в самолете укачивало. Но я знал - моряков и космонавтов морская болезнь не трогает. Им в кабину с собой не дают пакетик "на всякий случай", как нам в самолете. Потом, когда я узнал, что астронавту Ловеллу (или Борману?) в корабле было так плохо, что хоть лети обратно на Землю, сильно удивлялся. Какой же ты космолетчик, если тебя "укачивает"? А сейчас мы знаем, что и Герман Титов на каком-то витке стал испытывать чувство тошноты. Я уже не говорю про Валентину Терешкову. Идеальное здоровье на Земле вдруг оставило ее в космосе. Или не было этого идеального здоровья? Или не все космонавты стопроцентные здоровяки? (вот даже актриса Пересильд летала какого-то космонавта лечить, заболел)
Было у меня еще одно заблуждение. Оно прививалось также с детства и в школе, и в книжках с картинками. Нам говорили, что надо заниматься спортом, чтобы быть здоровыми. Не хочешь ходить к врачам - занимайся спортом! Простой спорт, физкультура - и ты уже здоров. Ну а большой спорт - это большое здоровье. Олимпийцы это же скалы, а не люди! Все здоровяки. Впоследствии оказалось, что это далеко не так. У меня соседка, в школе вместе учились, серебряная олимпийская чемпионка - почти в инвалидном кресле. О Плющенко все знают, на рентгеновский снимок его позвоночника смотреть страшно. Я не знаю, вероятно есть в физкультуре - спорте та грань, за которую переступать не нужно. Но кто может остановиться, когда вероятные болезни в далеком будущем, а золотые медали вот они, протяни руку и возьми. Ну стероиды попринимай. здоровье еще больше угробят, так у тебя же медаль будет! Потом, когда я со спортом познакомился поближе, я узнал, что все спортсмены поголовно, если и не имеют серьезных проблем со здоровьем, то уж с травмами живут постоянно.
Но вот травмировался спортсмен, и что должен делать тренер, тренерская команда? Ждать, пока этот спортсмен поправится, или взять здорового парня с улицы, который ноль в спорте? Вопрос риторический, отвечать не надо. И так понятно, будут ждать. Спортсмена готовить - годы нужны и из сотни один поднимется выше мастера спорта, из тысячи один поедет на соревнование высокого ранга, а здоровый парень может не достичь нужных результатов. А если и достигнет, где гарантия, что и он не травмируется?
Истины прописные, но некоторым они непонятны.
К чему я это все говорю? А к давешнему спору с Мироновым, который решил использовать тему операции на шейных позвонках астронавта Майкла Коллинза, чтобы продвигать версию нелетания астронавтов на Луну.
Что же случилось с астронавтом Коллинзом?
Для справки: Майкл Коллинз был пилотом командного модуля во время исторического полета астронавтов на Луну в июле 1969. Когда двое астронавтов - Армстронг и Олдрин высадились на поверхность, Коллинз оставался на орбите Луны и ждал их, чтобы вместе лететь обратно к Земле. До этого Коллинз принимал участие в полете двухместного Джемини в 1966 году, во время которого два раза выходил в открытый космос.
Проверяли ли у кандидатов в астронавты состояние здоровья? Проверяли и очень тщательно. Но все равно, проблемы у астронавтов оставались. Некоторые заболевания еще себя не проявили, некоторые не выявили, некоторые летчики, будущие астронавты, сумели скрыть свои проблемные места (ИМХО было и такое). Ну и травмы. Их никакая медицинская комиссия не сможет предвидеть.
Невыявленное заболевание и было случаем Майкла Коллинза. Оно проявило себя в 1968 году. Коллинз был назначен к полету на Аполлоне-8, тот самом, который впервые должен был отправиться к Луне.
Коллинзу очень хотелось полететь, но когда болезнь прижала, он поменял приоритеты. Вот как он все это описывает в книге 1994 года "Полет к Луне (рассказ астронавта)"
"Пока я прилагал все усилия для изучения систем Аполлона, это казалось мне самой важной вещью на свете, но внезапно я обнаружил, что на самом деле это не так. Со мной что-то было не ладно, и я осознал, что мое здоровье было для меня намного важнее любого космического корабля. Впервые я обратил внимание на это, когда играл в гандбол. Мои ноги, казалось, работали неправильно, и я часто спотыкался. Кроме того, моя левая нога чувствовала себя странно, с ощущением покалывания, и некоторые ее части онемели. После консультации с четырьмя врачами, я узнал, что проблема была в моей шее, где костный нарост на моем позвоночнике давил на спинной мозг. Давление на этот важный пучок нервов может вызвать всевозможные проблемы в нижних отделах тела. Решением была бы операция, которая позволила бы удалить нарост. Это также могло ослабить мой позвоночник или нанести другие необратимые повреждения, так что я, возможно, никогда больше не полетел в космос. Когда я подумал о последних двух годах после “Джемини-10”, я понял, что моя жизнь "настоящего" астронавта сложилась не так, как я надеялся. Это была скорее тяжелая работа, чем увлекательное приключение. Трое моих друзей сгорели заживо в космическом корабле, а теперь мне предстояла серьезная операция. Я зарегистрировался в больнице с чувством страха, но с желанием увидеть, что со мной произойдет, смогу ли я вернуться к своей прежней работе.
Когда я очнулся после операции, у меня на шее было пластиковое кольцо, болело правое бедро, и мне было трудно глотать. Кольцо удерживало мою шею в одном положении, и я должен был носить его двадцать четыре часа в сутки в течение трех месяцев. Боль в тазобедренном суставе была вызвана удалением круглого кусочка кости из моего бедра, который затем был вставлен в отверстие в моем позвоночнике, где это должно было привести к росту новой кости и укреплению моего позвоночника. У меня болело горло, потому что доктору пришлось отодвинуть его в сторону, чтобы он мог добраться до позвоночника. Через неделю мои боли прошли, и меня выписали из больницы. Теперь мне оставалось только подождать три месяца, чтобы убедиться, что мой позвоночник срастается должным образом."
"Тем временем к моим старым товарищам по команде Борману и Андерсу присоединился Джим Ловелл, который занял мое место. Их корабль теперь должен был долететь до самой Луны. Мне было очень грустно, что я не полечу с ними, но еще больше я беспокоилась о своем здоровье. По истечении трех месяцев рентген показал, что мой позвоночник прекрасно заживал и набирал полную силу. Выбросить пластиковое кольцо было настоящим облегчением. Мне снова разрешили летать на самолетах, и я надеялся получить назначение в летный экипаж, но моей первой работой было помогать в полете Бормана—Ловелла—Андерса на Луну." (Collins M. "Flying to the Moon (An Astronaut’s Story)" 1994)
Двадцатью годами ранее в книге "Неся огонь" Майл Коллинз более подробно описал все эти события:
"Примерно в то же время другая забота начала все более и более настойчиво вторгаться в мое сознание и вскоре почти полностью вытеснила все, связанное с программой Аполлон. Со мной было что-то не так, что-то коварное, что-то ухудшающееся, что-то явно серьезное. Это началось с осознания во время игр в гандбол, что мои ноги, похоже, не функционируют нормально, но я проигнорировал это предупреждение. Я слышал о боксерах, у которых внезапно отказали ноги, и в тридцать семь лет я решил, что пришло мое время - мгновенный средний возраст с потерей скорости и ловкости. Вскоре, однако, у меня начались другие трудности: иногда, спускаясь по лестнице, мое левое колено подгибалось, и я чуть не падал. Кроме того, моя левая нога чувствовала себя странно, покалывая в одних местах и немея в других. Горячая и холодная вода вызывали ненормальные нервные реакции: холод причинял боль, в то время как горячая вода на моей левой икре не вызывала никаких ощущений, даже когда она была неприятно горячей для окружающих областей. Хуже того, аномальная область распространялась, прокладывая себе путь вверх по моему левому бедру в бок.
Наконец, с большой неохотой я сдался летному хирургу НАСА. Предполагается, что летный хирург является другом пилота, но каждый пилот знает, что если он заходит в кабинет врача, определяющего летный статус, выйти он сможет или летчиком с правом управлять самолетами, или остаться на Земле. Поскольку мой статус может измениться только к худшему, зачем рисковать? Может быть, все наладится... лучше мне не становилось, и я это понимал.
Врач НАСА не знал, что это было, но в конце концов сказал, что мне следует поехать в Хьюстон и обратиться к специалисту, к неврологу. Когда я это сделал, в течение часа мне поставили диагноз и сделали рентген, чтобы подтвердить его: костный нарост между пятым и шестым шейными позвонками давил на мой спинной мозг, и давление нужно было снять хирургическим путем; чем скорее, тем лучше. Это было в пятницу, 12 июля 1968 года, и я беспечно записался на прием к врачу в начале следующей недели, чтобы сделать операцию, а затем вернулся в НАСА, после чего начался настоящий ад. Нет, сказали они, это не так просто, вам нужны подтверждающие мнения, вам нужно увидеть лучших людей в стране, вы офицер Военно-воздушных сил, и ваше тело принадлежит Военно-воздушным силам, и т.д., и т.п. Поэтому я поспешно забрал свои рентгеновские снимки из центра города, извинился перед местным неврологом и поспешил в Сан-Антонио, чтобы узнать, что скажут ВВС. Еще рентген, но тот же вывод, к которому присоединился позднее на той же неделе сотрудник Гарвардской медицинской школы. То же. Единственная разница заключалась в том, что Гарвард и ВВС предлагали один тип операции, в то время как Хьюстон предпочитал другой подход. Гарвард / ВВС сказали мы войдем фронтально, удалим шпору и несколько прилегающих костей, а затем срастим два позвонка вместе с помощью небольшого кусочка кости, извлеченного из моего бедра. Хьюстон сказал операцию будут проводить сзади, ничего не будут сращивать, просто удалят часть кости, чтобы снять давление со спинного мозга. В дополнение к победе со счетом 2:1, фронтальный подход имел одно неоспоримое преимущество: военно-воздушные силы просто требовали сращивания костей, чтобы позволить мне вернуться к летному статусу, аргументируя это тем, что другая операция сделала бы мой позвоночник слишком ослабленным, чтобы выдержать толчок катапультируемого кресла.
... Что будет со мной потом? Меня уже заменил в моей команде Джим Ловелл, но было ли это место для меня где-то в будущем? Почему-то это казалось не слишком важным; "Аполлон" утратил свою актуальность по сравнению с необходимостью склеить мой стареющий каркас воедино. Остановить мурашки по моему боку, это все, что имело значение, и оставалось лишь надеяться, что за здоровьем последует возвращение к полетам и "Аполлону".
...
"... мне повезло вдвойне: во-первых, я не был выведен из строя, а во-вторых, мне повезло в том, что моим случаем быстро занялся главный нейрохирург.... Полковник Пол Майерс был воплощением авторитета и спокойной компетентности. ... Это должна была быть сложная операция (“Это, знаете ли, не тонзиллэктомия”), и когда он ушел, у нас с Пэт (женой) возникло ощущение, что я пришел по адресу.
Первым шагом в процедуре была миелограмма, для которой меня вкатили в рентгеновский кабинет с легким успокоительным и привязали животом к наклонному столу. Затем шарик красителя был введен в нижний конец моего позвоночного столба. Краситель обладал двумя важными характеристиками: он был виден во флюороскопе и был более плотным, чем спинномозговая жидкость. Поэтому, пока моя голова находилась выше спины, шарик оставался на месте, но поскольку стол был осторожно наклонен вниз, на флюороскопе было видно, как он медленно опускается по внутренней стороне моего позвоночника, между спинным мозгом и окружающей костной структурой. Вся идея процедуры заключалась в том, чтобы увидеть, свободно ли перемещается шарик или ему что-то мешает на этом пути. Конечно же, сразу за 6-м шейным позвонком он замедлился почти до остановки, и простая струйка, которая сочилась мимо, указывала на серьезность закупорки, давящей на мой спинной мозг в этот момент. Таким образом, миелограмма подтвердила рентгеновские снимки и подтвердила необходимость операции на следующий день, а также определила место ее проведения.
На следующее утро, очень рано, я сделал клизму и долго принимал душ и размышлял о своем будущем. Единственное, в чем я мог быть уверен, - это в чистоте своего внутреннего и внешнего тела. После этого опустилась завеса, и я не мог по-настоящему оценить свое затруднительное положение. Я только знал, что никогда еще мне так не хотелось, чтобы минуты летели незаметно, (хотелось узнать) был ли я астронавтом, ненадолго задержавшимся на пути к Луне, или безнадежным калекой, который проведет оставшиеся дни, скучая в своей больнице ...
Вскоре все было в порядке, у меня было пластиковое кольцо вокруг шеи и подбородка, препятствующее любым движениям, и, как и было обещано, была тупая боль в правой тазовой кости, из которой был удален круглый кусок. Кроме того, мне было чертовски трудно глотать, но это было все. Я не был парализован и не испытывал сильной боли, и операция, по-видимому, прошла хорошо. ...
После недели они отпустили меня домой, я полетел на коммерческом авиалайнере обратно в Хьюстон и получил месячный отпуск на выздоровление. ... Мне приходилось носить ошейник двадцать четыре часа в сутки в течение трех месяцев, что выматывало меня за рулем, так как я действительно плохо видел ни влево, ни вправо. Кроме того, было редким удовольствием сидеть на заднем сиденье, как король в своем паланкине, и отдавать навигационные команды моей в кои-то веки тихой и покорной жене. Это было отличное путешествие. После недели солнечного света мы отправились обратно в Хьюстон, снова совершив неторопливую двухдневную прогулку по нему.
...На самом деле, мое будущее теперь зависело от пары рентгеновских снимков, которые показали бы ход сращивания, предполагаемого для соединения шейных позвонков 5 и 6 вместе во все более прочную связь. Пробка из моего бедра, которая была зажата между ними, не могла справиться сама по себе — она просто служила мостиком для роста новой кости, плотность которой можно было измерить с помощью рентгеновских лучей. Когда первый, через тридцать дней после операции, показал хороший рост, я испытал большое облегчение, потому что знал, что было бы дальше, если бы я провалил рентгеновский тест..." (Collins M. "Carrying the Fire" 1974 (2019))
Об операции писали и в специальном медицинском журнале:
В завершении приведу мнение ведущего специалиста в хирургии той части позвоночника, которая отказала у Коллинза, К. Дэниела Риу - доктора медицинских наук, директора отделения хирургии шейного отдела позвоночника и профессора ортопедической хирургии в Медицинском центре Колумбийского университета:
"Если бы шейную миелопатию мистера Коллинза лечили сегодня, он, скорее всего, перенес бы либо ACDF, либо замену шейного искусственного диска (C-ADR). “С ADR не нужно ждать, пока слияние станет прочным, чтобы тренироваться”, “Я провел замену искусственного диска пловцу олимпийского класса, который ныряет, прыгуну в высоту, завоевавшему медали, профессиональным бейсболистам и нескольким бойцам UFC. Всем было разрешено вернуться к тренировкам в течение одной недели, и я разрешил спортсменам UFC драться через 3-6 месяцев. Я бы позволил астронавту отправиться в космос через 6 недель, потому что астронавты подвержены перегрузкам, но не таким сильным нагрузкам на сгибание / разгибание / вращение”, как спортсмены."
А вот сообщение в местной газете Сан-Антонио, к которой сообщается о проведении операции:
