...Любовь
Проиграла последнюю битву...
М. Пушкина
— А ну, сойди в сторону! В сторону пшёл!
Маркус спрыгнул с дороги прямо в жидкую грязь, поскользнулся, но удержался, воткнув в землю короткую трость. Вообще-то, это был, скорее, дорожный посох. Но по нынешним временам говорить да и думать это слово было опасно.
Карета пронеслась мимо, обдав простых людей на обочине волной грязи.
Маркус успел заметить, что карета-то была чистая. Значит, ещё заколдована. Значит, хорошие чары хорошего мага. Мёртвого уже, должно быть, мага.
А чары всё ещё есть, всё ещё защищают кареты, не давая брызгам грязи оседать на дверцах. Пусть грязь будет вокруг.
Маркус зло встряхнул плащ. Ладонями его отряхивать — только пачкаться.
Башмаки черпанули грязи, и она теперь холодной жижей чавкала не только снаружи, но и внутри его ботинок.
Маркус со вздохом проводил взглядом карету. Она уже проезжала разводной мост у городских ворот. В пелене дождя видно плохо, только каретные огни да фонари над воротами . Скоро совсем стемнеет, и, если не попасть в город, ночевать придётся в придорожной грязи. Маркуса передёрнуло от одной только мысли о такой будущности.
Нет, надо успеть!
Он поспешил к воротам.
Очередь для пеших путников двигалась медленно. Стража осматривала каждого, пристрастно копаясь в сумках и кошельках. Маркус вцепился в свой кошель, судорожно пытаясь вспомнить, нет ли чего запретного? Или... Или даже...
Старик перед ним тоже оглядывался, нервно вцепившись тонкими пальцами в котомку. Длинная серая борода, войлочная шляпа.
Маркус на всякий случай отступил подальше, на шаг, потом ещё на шаг, пока его самого не пихнули с окриком в спину.
Маркус извинился, а когда снова повернулся, старика уже досматривали.
Стражник с бородавками на носу и без передних зубов рылся в холщовой котомке, приговаривая:
— Так-так, что это у нас тут?.. О! Ребята, смотрите-ка! — он выудил из котомки склянки, одна из них чуть-чуть светилась, — Да ты маг, старик!
— Нет, нет-нет, ваше благородие! Я лекарь! Это жабья слизь, я собрал её на болотах, она нужна...
— Маг! Колдуешь, значит! Изводишь простой народ, так? — беззубый стал выбираться с бочки, где удобно сидел под навесом, и, растопырив руки, как делают балаганные борцы, он пошёл на старика. Тому уже заломили руки и поволокли куда-то в сторону, хоть он и кричал, что просто лекарь.
— Все маги и колдуны именем нашего светлого князя Корила Первого должны быть доставлены в столицу и наказаны за богомерзкие опыты, отбирающие силу матери нашей Тверди!
Он уставился на Маркуса:
— Всё ясно?
— Ясно, ваше благородие!
— Колдуешь?
— Нет, пресветлый миловал!
— А это что?
Беззубый кивнул на...
— Трость, ваше благородие! Грязь ведь на дорогах...
— Тебя дороги нашего государя не устраивают?
— Устраивают, ваше... б-б-лагородие, с тростью так и... вовсе.
Беззубый потребовал его котомку. Маркус, торопясь и путаясь, стащил её через голову и сунул с поклоном в грязную руку.
Как он себя ненавидел! Так пресмыкаться! И перед кем!!
Ну дайте только выбраться! Дайте только вырваться вон из этой... ловушки! Я...
Беззубый нащупал монеты. В сумке на самом дне, увязанные столбиком в бумагу лежали медяшки на дорогу.
— О, а вот пошлина!
Под гогот младших стражников беззубый сунул бумажный столбик себе за пазуху, увидев взгляд Маркуса, ощерился гнилушками зубов в его лицо:
— Чего смотришь, а?
Маркус потупился:
— К-котомку... пожалуйста!
Котомку ему вернули, сунули прямо в лицо и Маркус почти бегом, слыша колотящееся в горле сердце, пригнувшись от страха, скрылся за спасительными воротами.
Отирая о штаны вспотевшие ладони и поводя лопатками, по которым стекал пот, Маркус всё оглядывался. Вдруг догонят? Вдруг позовут?
Окрик в спину казался страшным, как выстрел. Как арбалетный болт, завязший в беззащитной спине по самое оперенье.
И страх этот Маркус уносил с собой под дождём. Он уже засел внутри, царапая острием самое его сердце.