Когда со стола были скинуты все тетради, Олег Николаевич понял, что все идет очень плохо…
Дети испуганно замерли, не ожидая всплеска эмоций от всегда тихого молодого учителя. Олег Николаевич и сам от себя не ожидал, хотя, с какой стороны посмотреть. Он все никак не мог определиться, каким образом себя вести со своим новым классом, они ни во что его не ставили. Но зла у Олега Николаевича не было, только огромная досада, постепенно переходящая в отчаяние. Он и не думал наводить погром в классе и пугать детей, но решил, что нужно как-то проявить жесткость.
Силы не рассчитал.
Он знал (предполагал), что будет тяжело. Тяжело было еще тогда, когда блестяще окончивший школу мальчик, которого ждали у себя самые престижные ВУЗы, вдруг решил пойти в пед. А как известно, девяносто процентов тех, кто идет в пед, идут туда, потому что больше никуда не поступили.
Ругаться с родителями Олег не привык. Со своими — а теперь и с родителями учеников (но это уже другая история).
Потом сложности начались на курсе. Сколько их там было среди толпы девчонок? Пятеро? А сколько защитило диплом? Олег. Но за все это время ни разу не возникало мысли, что все зря, что надо бросить, сдаться, сменить университет, пойти, пока не поздно, на журфак, биофак, физмат — да куда угодно, лишь бы не оставаться в этой агонизирующей отрасли современного образования.
У Олега были мечты. Хотя бы в рамках одного класса, одной школы, но делать хорошее дело. Хорошо учить детей, быть не просто тем, кто задает и проверяет домашку, но воспитывать, может быть, помогать. И, будучи в определенной степени махозистом, Олег был готов вникать в жизнь каждого своего ученика, принимать тех, кто принимал его, решать детские проблемы, бросаться на амбразуры, тратить все свое свободное время… А самое прекрасное, думал в свое время Олег, это совершить какой-нибудь профессиональный подвиг. Научить доброте того, кто в свои тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет ненавидит людей так, что взрослым страшно.
Никто благородных порывов его не оценил — ни коллеги, ни дети.
Как только Олег — когда-то Олежка Федоров, теперь же Олег Николаевич, классрук десятого «Б» — начал преподавать, для него открылась ранее неизведанная прекрасная область депрессивных настроений и тенденций к саморазрушению. Вот он и допрыгался. Чуть не опрокинул стол, а тетради теперь валялись на не самом чистом полу.
«Опять кто-то без сменки проскочил», — отметил Олег Николаевич с досадой, на несколько секунд застывая в нерешительности. Если сейчас он скажет кому-то собрать тетради в таком же тоне, в каком некоторое время назад, защищаясь от откровенного хамства своих учеников, выкрикнул: «Молчать!» — это будет конец. Ему не простят, воспримут как унижение, потом будут обсуждать между собой до победного конца, разгонять и преувеличивать, пересказывая. Тогда в следующий раз, как он увидит своих, это будет не просто класс неуправляемых обнаглевших подростков — это будет сплоченная против него дикая, голодная, обиженная свора псов.
Если он соберет эти тетради сам — это тоже будет конец. Он проиграет безоговорочно, бесповоротно, без возможности реванша, просто потому что никто не соглашается на реванш с тем, кого видит мелкой помехой, а не достойным соперником.
Только с каких пор отношения со своими подопечными он стал воспринимать как сражение?..
— На сегодня у вас последний урок? — спросил, чисто чтобы нарушить молчание, он знал, что урок последний. — Тогда закончим раньше. Вон из класса.
Десятиклассники собрались в мгновение ока (во многом потому, что очень небольшая часть из них утруждала себя тем, чтобы принести в школу тетради и учебники, и еще меньшая — достать эти учебники и положить на парту).
Еще некоторое время Олег слушал, как они бегут по лестницам, как хлопают двери пролетов и немного дрожат стекла в старых окнах.
«Хотя бы не стали смеяться сразу», — с облегчением вздохнул Олег Николаевич. Как явиться в школу завтра и что делать, он впервые за все время не знал. И впервые у него не были ни сил, ни желания придумывать что-то.
Это уже не та стадия, как в его любимых фильмах, — переломный момент, после которого учителю приходит в голову гениальная мысль, как исправить свой класс, и на следующий день начинается самая трогательная часть кино, когда шаг за шагом ученики и учитель становятся лучшими друзьями. Такого уже было много, но вторая часть никогда не наступала.
Сейчас было время переломного момента, после которого учитель просто не приходит в школу. Сдается. Признает, что лучше было бы пойти на журфак, биофак, спортфак — да хоть просто на завод; что у него не хватает таланта и любви к детям и знаниям. Это было не просто «руки опускаются», Олег думал, что жизнь не задалась (бывают такие мысли), хотя едва ли он прожил треть этой жизни…
«Можно просто перейти в другую школу… может быть, даже переехать в другой город, начать заново. Хотя бы попробовать».
Но Олег Николаевич решил дать себе еще один шанс. «Завтра я приду и проведу уроки, как обычно (постараюсь как обычно, как ни в чем не бывало), и если будет хотя бы маленький намек на то, что что-то изменилось, — я буду пытаться дальше».
…План начал проваливаться еще с вечера. Удивительно сильно уставший от обычной своей вечерней работы вроде проверки тетрадей, Олег Николаевич не успел поделать ничего другого, прежде чем лечь спать. Проспал он всего три часа, может быть, и меньше. И все это время он пребывал в ужасном, выматывающем сне, из зарисовки с бытовым насилием и кафкианскими блужданиями по госучреждениям превратившемся в фантасмагорический кошмар с девочкой, которая сварила собственную сестру, и после, прежде чем Олег усилием воли прервал сон, долго смотрела на него гипертрофированно большими зелеными глазами и истерически смеялась, пытаясь укусить его за ногу.
Он так и не решился доспать оставшиеся четыре часа. Пытался почитать, но все больше бездумно смотрел в экран ноутбука, равнодушно отмечая абсолютное отсутствие обычных обрывочных бытовых мыслей.
Будильник на семь тридцать взорвался криком петуха. Олег долго его не выключал, пока в стену не начали стучать соседи. На работу собрался в рекордно короткое время, но сидеть дома не стал. Дошел до школы пешком, почти сорок минут потратил.
Был дождь. Хороший, теплый; и начало весны как никогда должно было радовать, третья четверть к концу подходит наконец-то, но у Олега будто резко отключилась насыщенность цветов в камере. Куда ни посмотри — смазанная бледная картинка.
В школе Олега ждал сюрприз. Шум в учительской насторожил: по плану никаких совещаний, советов, да просто посиделок не намечалось, откуда взяться ажиотажу?
— Мегера с самого утра на ковер вызывает, профпригодность, видите ли, под сомнением…
— Да я на этих спиногрызов двадцать пять лет жизни потратила, а она меня как школьницу отчитывает, методы, видите ли…
— …нас так учили, и мы так учим…
— И ладно бы, я понимаю, я уже карга старая, мне на пенсию не сегодня, так завтра, мне, может быть, можно предъявить за устаревшие методы, но молодых гонять… Им и так тяжело, особенно со старшими, издеваются как не в себя…
Олег заслушался. Нечасто коллеги проявляли такую благосклонность к молодым учителям. Хотя он и сам своих ровесников почти всех не очень любил — как раз пришли после института, законченного из-под палки, на детей плевать, мечтают пересидеть да замуж выскочить (девяносто девять и девять десятых процента).
Но внезапная мысль оглушила: как же он мог забыть про нового директора? Ведь школа к этому готовится не первый месяц… А он… совсем забыл.
«Ну, вот оно… положительное изменение. Наверное».
— Олег Николаевич, вы вовремя! — к Олегу подлетела секретарь. — Вас ждут.
— Но у меня первый урок, у моих же.
— Ничего не знаю. Сказали срочно и обязательно.
Олег просяще взглянул на пожилую учительницу музыки Анну Павловну. Анна Павловна кивнула, безмолвно обещая заглянуть к десятому классу и предупредить, что за шум в отсутствии учителя вставит всем пистонов и заставит петь арию герцога из «Риголетто» на восьмимартовский концерт для учителей. Никто, от первого до одиннадцатого класса, не смел Анне Павловне перечить, даже самые отпетые хулиганы. Анна Павловна была непробиваема, в силу возраста абсолютно равнодушна к юношеским выходкам и саркастична на грани фола. Свою работу она любила безумно, но и близкой пенсии очень радовалась, поэтому взволновать монументальную повелительницу хора первоклассников не удавалось. Даже двоек Анна Павловна никому не ставила, у нее были «ответочки» пострашнее. Десятому ли «Б» не знать — у них до сих пор пара человек щеголяют звучными прозвищами, возникшими после (попытки) срыва урока музыки в шестом классе.
В общем, минут тридцать у Олега было.
— Разрешите?
— Олег Николаевич? Проходите. Присаживайтесь. — Олег к своему стыду понял, что даже близко не помнит, как зовут новую директрису, а спросить не сообразил, все еще немного пребывая в тумане. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Да.
— Никаких жалоб на условия работы?
— Никаких, — Олег чувствовал, что в горле пересохло, а от, казалось бы, простых безобидных вопросов начинало печь в уголках глаз. Нервное.
«Восемь, шестнадцать, двадцать четыре, тридцать два, сорок, выдох…»
— Вы же у десятого «Б» классный руководитель?
— Именно так.
— И как?
— Простите? — Олег убрал пылинку с коленки и почти как его подопечные направил взгляд в окно, прячась от сканирующего взгляда директора.
— Как, справляетесь? Довольны ли учениками? А они вами? Проблемы, конфликты, недопонимания?
— Никаких. У меня хороший класс, — не моргнув глазом, соврал Олег. Хотя ложью в прямом смысле слова этот ответ назвать нельзя: в начале года он правда думал, что его класс самый лучший, и верил в это вопреки всему, вплоть до вчерашнего дня. Но даже сейчас он ни в коем случае не позволил бы себе обвинить детей в собственной профессиональной несостоятельности.
«Может быть, вот он — шанс заявить о желании уволиться? Безболезненно…»
— У вас сейчас у них урок?
— Да.
— Ну пойдемте.
Олег поднялся растерянно, но вновь переспросить не решился. Пойдет, куда скажут.
Директриса уверенно шагала по направлению к кабинету Олега. Оттуда слышался, естественно, смех, хотя диких воплей не было: внушение Анны Павловны еще действовало.
— Доброе утро, класс, — произнес Олег Николаевич тихо, но уверенно. Выдохнул облегченно, когда его ребята даже более или менее бодро поднялись с мест, приветствуя вошедших взрослых. — Прошу прощения за опоздание. Завтра у нас классный час, займем от него пятнадцать минут, чтобы восполнить упущенное сегодня.
Десятый «Б» никак специфически на информацию не отреагировал: на классный час они являлись едва ли в полном составе, Олег считал, что все прошло неплохо, когда их была треть.
— Да, сегодня у нас на уроке поприсутствует директор… — Олег понял, что даже не может представить директрису, и помочь ему некому — его дети не всех учителей-то помнят по имени-отчеству. Он почти воочию увидел таймер, отсчитывающий время до его абсолютного позора, но, как ни странно, избавила его от этого сама директор.
— Приветствую вас, десятый «Б». Для тех, кто еще не знает или вдруг забыл, меня зовут Алевтина Владимировна. Возможно, с кем-то мы встретимся в следующем году на факультативах по углубленной математике, но со всеми, очевидно, будем встречаться в стенах нашей прекрасной школы.
Олег не смотрел ни на класс, ни на директора. Ему хотелось, чтобы день закончился как можно скорее, но от урока оставалось бесконечных двадцать пять минут, и этот урок был только первым из шести на сегодня.
— Мы с вами, — Олег, собравшись с силами, начал выводить на доске число и тему урока, — вчера не успели закончить тему, поэтому продолжим разговор. Но для начала давайте проверим задание, которое вы получили на прошлой неделе. Есть желающие выступить?
Задание было-то так развлекательное, Олег надеялся, что пара совсем утопших в двойках ребят воспользуется шансом, чтобы получить почти халявную хорошую оценку. В курсе отечественной истории катастрофически мало времени уделялось культуре, а подготовить доклад про деятелей искусства, в котором не требовалось никакого специфического анализа или источников, — дело одного часа.
Желающих не было.
Олег предполагал, что так будет. Посмотрел на Алевтину Владимировну, но она ни слова не сказала, ничем не выдала своего отношения к происходящему.
— Тогда по журналу, — вздохнул Олег Николаевич. — Саша Васильев.
— Я не готов, — парень, сидевший в середине третьего ряда, у самого окна, встал во весь свой двухметровый рост, ничуть не смущаясь.
«Хоть бы немного устыдился», — с досадой подумал Олег Николаевич, а вслух спросил:
— Причина?
Васильев молчал, смотря прямо на учителя.
— Саш, почему? — Олег понимал, что никаких сил ему сейчас не хватит ни на строгость, ни на юмор, ни даже на то, чтобы вывести класс из этого ужасного состояния ступора (ему не хотелось допускать в мысли слова «отупение»).
— Не успел, Олег Николаевич.
— Садись на место.
По-хорошему, надо ставить «два»; Олег бы так и сделал в обычных обстоятельствах, пожурил бы, воззвал к совести, все как обычно, а потом бы легко простил. И сам бы рассказал, стараясь не обращая внимания на обиду, не делать урок занудным, монотонным чтением учебника в наказание.
— Олег Николаевич! — Алевтина Владимировна ожидаемо имелся вопрос.
Класс по-прежнему сидел в гробовой тишине, хотя Олег миллион раз говорил им, что дело не в тишине, что на его уроке можно и нужно говорить с ним и друг с другом, и не всегда на тему урока, но десятый «Б» этого жеста тоже не оценил.
— Да, Алевтина Владимировна?
— Мне кажется, Александр Васильев как минимум заслужил отметку «два», как максимум — замечание для родителей и обязательное для выполнения дополнительное задание.
— Мы обсудим это с Александром после урока, — кивнул Олег на слова директрисы.
— Молодой человек во втором ряду, четвертая парта, — продолжила наступление Алевтина Владимировна. — Во-первых, уберите телефон в портфель, это грубейшее нарушение устава школы, во-вторых, у меня к вам вопрос.
— Толь… — еще тише протянул Олег Николаевич, — телефон в рюкзак. И поднимайся отвечать.
Толик Игнатов индифферентно кинул телефон в портфель, поднялся, встав вполоборота, охватывая наглым взглядом и классного руководителя, и директора.
— Анатолий, вы готовы ответить по заданию Олега Николаевича?
— Не готов, — бодро отрапортовал Толик.
— Почему же? — спокойно спросила Алевтина Владимировна.
— Да нет особенной причины. Так вышло…
Алевтина Владимировна кивнула и посадила ученика на место.
— Друзья, — бодрясь из последних сил, обратился Олег Николаевич к классу. — Тогда мы не тратим время на это, но я прошу тех, кто все-таки подготовился, сдать мне задания по окончании урока. Давайте продолжим с того момента, где остановились вчера.
— Олег Николаевич! — вновь вмешалась директриса.
— Да?
— А вам я могу задать вопрос?
— Конечно, — Олег аккуратно уложил мел на подставочку и отряхнул ладони, подошел чуть ближе к первым партам, практически поравнявшись с сидевшим перед учительским столом Денисом Меликовым. Очков Денис не носил, но рост имел для своего возраста очень небольшой, а оттого был в общих кознях злее остальных.
— С чем связана такая неподготовленность? Я уверена, что, если бы мы спросили еще нескольких учеников, вряд ли кто-то смог бы ответить по заданию. И, честно говоря, Олег Николаевич, вряд ли кто-то сдаст вам готовое задание после урока. Тем более мне это странно, что вы классный руководитель и на вашем предмете ваш собственный класс так ужасно себя ведет.
Справедливо, конечно. При том что, Олег понимал, Алевтина Владимировна не имела целью как-то его уязвить, он не услышал никаких особенных интонаций в ее вопросах, но подумал, что вот так, по идее, можно было бы проиллюстрировать избиение младенцев.
— Вчера мы не закончили тему, возможно, ребята не до конца усвоили материал…
— Вы же сами сказали, что задание было дано неделю назад.
— Да, но…
— Неужели тема настолько обширна? Или именно вчера вы упустили какую-то ключевую часть? Без которой невозможно выполнение домашнего задания? В таком случае, зачем давать его заранее?
— С темой все в порядке, ребята осваивают ее в соответствии с учебным планом, вчера по моей вине нам пришлось завершить урок чуть раньше…
— Завершить урок раньше? То есть вы отпустили класс до звонка? Никого не предупредив? — Олег уже не видел счетчики позора перед глазами, не пытался незаметно выполнить дыхательную практику, чтобы успокоиться, он просто бесконечно повторял про себя: «Терпи, терпи, терпи», — пытаясь загородить корпусом свою же руку, вцепившуюся в угол стола. Вспышкой пронеслась мысль, что, наверное, Денис Меликов видит его руку, белые мокрые пальцы, разодранный в кровь указательный.
— Это был последний урок у моего класса, — медленно произнес Олег, ком в горле уже не сглатывался, когда он думал, что директрисе, скорее всего, приходится усиленно прислушиваться к его голосу, который он уже очень плохо контролировал. — Я посчитал возможным закончить занятие и отпустить класс, тем более что иных вариантов в той ситуации не было.
— В какой ситуации?
— У нас был небольшой инцидент.
— Десятый «Б», — сменила вдруг объект допроса директор, — что произошло вчера на уроке?
Олег смотрел на свой класс и понимал, что ни в коем случае не боится того, что кто-то расскажет о его отвратительной вспышке гнева на прошлом уроке. Так будет даже лучше. Быстрее.
— Десятый «Б»? — повторила вопрос Алевтина Владимировна.
Класс по-прежнему не проронил ни слова. И их молчание было тем «самым страшным вариантом», которого Олег боялся просто не перенести. Пусть бы они нажаловались на него, пусть бы попытались отговориться, он и надеяться не смел на то, что кто-то начнет выдумывать оправдание для него, уж тем более врать, — нет.
Хотя бы просто…
…не мол-чать.
Он понял, что, если сейчас директриса снова обратится с каким-нибудь вопросом к нему, он не сможет. Как какой-нибудь четырнадцатилетка, сбежит из собственного класса, бросив вещи.
Не на это он надеялся, когда давал себе обещание прийти в школу и попробовать еще раз. Он все-таки верил, что хоть кто-то, кто-то один…
— Что ж… — Олегу казалось, что голос Алевтины Владимировны грохотал. — Олег Николаевич…
Ему не в ком искать поддержки, он уже не боится из школы вылететь, он сейчас серьезно, всеобъемлюще боится не собрать потом себя по частям. Готовясь к худшему, он перевел взгляд на первые парты. На Дениса Меликова.
Будь во взгляде этого мальчика насмешка, он бы простил; осуждение — простил бы, пренебрежение — простил. Но если бы Денис Меликов в это время просто играл в телефон под партой или чертил в тетради каракули…
А Денис Меликов смотрел на Олега, чуть задрав голову, глаза в глаза. И от того, что учитель в них увидел, у него как будто на секунду сдавило грудную клетку. Как будто воздух, которого так не хватало уже долгое время, без надобности ворвался через трахею, но не попал в легкие, а застрял где-то во внутренней полости, делая больно и холодно.
Денис Меликов смотрел на учителя испуганно. Но боялся он не наказания, не директора, не тем более Олега. Он испугался того, что натворил. Что они все вместе натворили.
Сколько там было этих секунд? Пять? Три? В эти секунды Олег увидел, что Денис Меликов — взрослый мальчик, который в последний момент перед убийством осознал, что он убил.
И раскаялся. Немедленно. Потому что, как бы то ни было, он был добрый.
Олег не знал, что думали остальные двадцать учеников его класса, что думал Саша Васильев, Толик, Настенька Цветкова, Верка Дубинина… Ему хватило пока только одной пары глаз.
—…Олег Николаевич, вы можете продолжить урок. Раз класс не хочет рассказывать о вчерашнем инциденте, я вмешиваться не буду.
Олег резко развернулся к доске, хотя ему ничего не нужно было писать, материал урока был лекционный. Но он и не писать собирался, даже вид делать не мог. Стоял, отвернувшись к доске, спиной к классу, обмирая от понимания, что и весь десятый «Б», и Алевтина Владимировна слышат, как дрожит его голос на имени императора Александра III, как не может он продолжить предложение, потому что ему надо вдохнуть и промокнуть глаза.
— Относительно… внутренней… политики…
«Звонок через пятнадцать минут, всего лишь пятнадцать минут».
— Мы вчера, — вдруг громко сказал Денис Меликов. Олег не смог обернуться, — очень сильно Олега Николаевича обидели. Мы фактически урок сорвали. И ушли.
Алевтина Владимировна поднялась из-за парты.
— Я вас услышала, молодой человек. В таком случае, вы понимаете, что я вынуждена весь класс наказать?
Десятый «Б» промолчал.
— Очевидно, возражений нет. Что ж. Тогда на сегодня я вас оставлю. Олег Николаевич, до свидания.
Олег тоже промолчал. И, когда директриса покинула кабинет, еще некоторое время стоял не шевелясь, позволив себе только чуть-чуть ссутулиться.
— Олег Николаевич, — донеслось с задней парты. Олег запрокинул голову и для верности прикрыл глаза предплечьем.
— Что, Саша?
— Я к следующему уроку, честно, сделаю этот ваш доклад.
— Хорошо, — произнес Олег, выравнивая дыхание.
— Я могу, — раздался девичий голос, — почитать немного из учебника, до конца урока все равно осталось немного, хотите? — спросила с наигранной хмуростью Лера Войчек.
— Хочу. Конечно, хочу, Лера, читайте.
Десятый «Б» ни в коем случае не был готов идти с Олегом Николаевичем на мировую: какой-то там учитель, подумаешь, им учиться осталось год, в гробу они видали эту школу. Но Олег Николаевич там, наверное, совсем чуть-чуть улыбается, пока держит этот бесполезный, пачкающий пальцы мел, и ничего не пишет, стоя лицом к доске.
Автор: Настя Павлова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ