Не правда ли, именно из гоголевского "Ревизора" многие из нас узнают, что был такой писатель - Загоскин? И начинают подозревать, что читать его не стоит? Если им дружно восхищались глуповатые провинциалки?
А потом ещё и Булат Окуджава: "Исторический роман? А что это такое? "Война и мир" - исторический роман? А сочинения господина Загоскина-с?" Припечатал одним этим "-с", как обслугу власти.
И если после этого всё же взять в руки книги осмеянного автора...
Подумать только, роман "Рославлёв или Русские в 1812 году", написанный в 1831, был самой популярной книгой о войне в течение нескольких десятилетий, вплоть до появления "Войны и мира!"
Как и почему всё же становятся писателями? Если "сочинительством" занимаются все вокруг - непременно возьмёшься за перо. А если никто?
Конец восемнадцатого века, 1789 год. Пензенская глушь, небольшое поместье. Помещичье семейство, в котором никому и в голову не приходило писать романы или стихи, но читать любили. Привозили книги с каждой ярмарки. И когда сыну Мише исполнилось четырнадцать, родители решились отправить его в Петербург - авось родня определит в службу!
Родня даже растерялась: недоросль был бессистемно начитан - всего лишь. "Образование его не только не окончено - оно даже и не начато!" Однако грамотность сама по себе была гарантией "чистой" службы. Начал переписчиком в канцелярии, уже через три года - регистратор... Жалование самое скромное, но им двоим (с верным дядькой Прохором Кондратьичем) как-то хватало. Добросовестный аккуратный чиновник сменил несколько мест службы, и везде повышали своевременно. Возможно, ещё и потому, что умел не наживать врагов - характер имел самый добродушный.
Писать пробовал и тогда, причём как-то сразу понял: интереснее всего читателям будет то, что автор сам видел и слышал. Не переработки каких-то "вечных сюжетов", а - из первых рук. Меткие словечки, интересные разговоры, "умствования" кучеров и поваров, крестьян и солдат - пригодиться могло всё!
И вот - ВОЙНА. Двадцатитрёхлетний чиновник уходит добровольцем в ополчение. Чего в этом решении было больше - патриотического порыва или решимости изменить свою жизнь?
Первое "дело" - взятие Полоцка, едва не оказалось последним: Михаил Николаевич был ранен. В госпитале героя нашла награда: крест св. Анны "За храбрость". А уже через год, после взятия Данцига, ополчение было распущено. Начинающий писатель уверенно считал, что ему посчастливилось стать СВИДЕТЕЛЕМ. Увидеть войну "изнутри". Это из Петербурга чудо-богатыри" могут казаться все на одно лицо! А они - люди, живые и настоящие. Очень-очень разные.
Да, роман "про войну" был написан почти двадцать лет спустя. Когда другие уже воспели великие битвы, великие подвиги, великих полководцев.
А в книге Загоскина, как будто нарочно, ничего "великого". Только панорама России 1812 года. Только зарисовки характеров, поступков, разговоров. Обилие подробностей такое, что не возникает и сомнения: не выдумано!
В трактире подрались русские и французы. Ещё никто не уверен, будет ли война, но наглость галлов уже переходит границы! Они уверяют, что Солнце Франции Наполеон уже научил жить Европу, и непременно принесёт просвещение и свободу в Россию. Радуйтесь, тем более, что всё равно не сможете противостоять всей Европе. Понимаете? ВСЕЙ. ЕВРОПЕ.
Русские офицеры сначала просто недоумевали: почему с нами говорят, как с побеждёнными? Ведь мы живы! Пока живы? Но даже если по несчастью Россия потеряет армию и окраины, всё равно ведь у неё останутся РУССКИЕ? А потом не стерпели...
"Мне всё равно, кто будет править, Александр или Бонапарт: у меня три тысячи душ!" - фраза помещика. И тут же, на постоялом дворе, молодой купец рассуждает: "Наполеон не затеял бы к нам идти, если бы не думал, что его примут с хлебом-солью. Ну а как ему этого не подумать, если первые люди в России... только что не молятся по-французски! Их отечество - Кузнецкий мост, их царствие небесное - Париж."
Вот лихой гусар Зарецкой, который и говорит-то по-русски с грехом пополам (до десятилетнего возраста не знал по-русски ни слова - и вся родня гордилась, что вырастили настоящего француза) - плачет, глядя на пожар Москвы, и рассуждает: "Что мне до Москвы, если родина моя - Петербург? А между тем, жизни бы не пожалел, чтобы спасти эту скучную Москву!"
Вдруг модно стало устраивать в имениях больницы - и помещик Ижорский тоже устроил госпиталь. Слишком далеко, не довезут к нему солдат? Ничего, пусть будет для крестьян. И вот едет начальство осматривать "богоугодное учреждение", а как назло - ни одного больного. Что делать - прикажем самому чахлому из мужиков денёк полежать в "чахоточном" отделении, а самому толстому - пономарю - в "водянке".
Начальство выходит из госпиталя, трясясь от смеха: больных перепутали или вывески?! Живой скелет лежит под надписью "водянка", а необъятный пономарь, оказывается, болен чахоткой!
Барыня с дочками уверена, что до них никакой Наполеон не доберётся: уедут в свои Тамбовские имения. А если и доберётся - так что? Воюют ведь только солдаты, а жителям до войны какое дело?
И при этом все усердно занимаются главнейшим делом помещиков - ЕДОЮ. Но при этом наблюдения могут быть и весьма метки:
- Любой из наших неприятелей скажет, что он ИМЕЕТ ЧЕСТЬ быть французом, а любой из нас чуть не извиняется за то, что он - русский. Почему? Почему даже когда мы возьмём их столицу, они будут уверять что победили? Писать, что бесконечно превосходили нас храбростью? А мы будем только неловко разводить руками: как это мы оказались в Париже? Может, морозы помогли?
И в самом деле, очень скоро пленные неприятели, видя человеческое к себе отношение "варваров", будут восклицать: "Эти русские достойны быть французами!"
Ведь "всякой логики сильнее француза милого слова". Даже и после войны, когда они уверяли устно и письменно, что русские их ни разу не разбили. Ни в одном сражении. И не уточняйте у них, армия-то ГДЕ?
А описаний сражений, и даже имён полководцев, в книге почти нет. Авторская задача именно в том, чтобы познакомить читателя с возможно большим количеством русских и не русских: мещан, крестьян, солдат, французов, евреев, поляков, казаков...
Вот один москвич расклеивал воззвание Наполеона с обещаниями прав и свобод. Другие москвичи его за это повесили. Толпой. Офицеры видели, останавливать не стали. Единство нации?
Но роман был бы не романом, а серией очерков, если бы в нём не было сквозной линии. Истории любви.
Молодой офицер Владимир Рославлёв живёт и дышит своей любовью к Полине. На самом деле барышню зовут Праскофья, но как же не идёт простонародное имя необыкновенному, возвышенному, неземному созданию! Вот матушка её обыкновенна, и сестрица Оленька, хотя и мила-добра, но всё же - вполне земная.
А Полина всё откладывает свадьбу и втихомолку плачет над медальоном с чьим-то портретом... Несложно догадаться - любит другого. И этот другой - Адольф Сенекур. Наполеоновский полковник. О, её любовь - вопреки всем и всему, она выдержит любые испытания!
И Полина тайно, ночью обвенчается с французом.
И то, что о ней будут говорить крестьяне, солдаты, обыватели в горящей Москве - она и слышать не будет, настолько все мысли и чувства её заняты любимым! Муж близок к отчаянию оттого что "дела наши плохи"? Да что нам до всего мира, если мы есть друг у друга! Твоё отечество станет моим!
Начала прозревать лишь после гибели мужа.
Занесённая судьбой в Данциг, с ребёнком на руках, Полина пытается побираться. Не подают. И потому что побирушек уже пол-Европы, и потому что никто не верит в законность её брака. Просто любовница, вывезенная французом из Москвы. Ребёнок умирает от голода. Полина мечтает умереть, но русские ядра, осыпающие Данциг, её почему-то щадят.
Конечно же, для того, чтобы Рославлёв мог её увидеть и пожалеть. А она успеет попросить у него прощения... и ещё раз рассказать о своей любви - смысле жизни.
Но где же в романе то, за что автора упрекала демократическая критика, а именно - верноподданическое воспевание власти? Неужели во фразе: "Наш государь не таков, чтобы сдаться"? А это вообще о государе, или о национальном характере? Но Белинский оценил этот роман очень высоко - именно за верность натуре, меткость житейских наблюдений.
А вот Пушкин обиделся... за Полину. Неужели любовь к чужому офицеру - это грешно? Ну и что, что война? Полюбила Полина своего Адольфа ещё ДО войны - разве это её не оправдывает? Неужели нельзя быть вполне патриоткой - и при этом любить чужой язык, чужую культуру и... чужого полковника?
И пишет Александр Сергеевич своего "Рославлёва" - фанфик по мотивам Загоскина. В котором превыше всего звание ЧЕЛОВЕКА.
Рискну предположить: разница в десять лет оказалась решающей. Когда Пушкин "расцветал в садах Лицея" и мечтал о невозможной любви, пусть даже всему свету наперекор, Загоскин воевал. И видел своими глазами отношение к "полинам" и русских, и французов. От всеобщего презрения их спасала только смерть.
***
Романы "Юрий Милославский", "Аскольдова могила", пьесы и готические новеллы принесли автору и заслуженную известность, и награды, и высокие должности.
Академик, директор Императорских театров, директор Оружейной палаты. Любимая жена Анна Дмитриевна, трое сыновей. Не слишком ли благополучно для русского писателя?
Право же, такой феномен требует объяснения. И объясняли, и объясняют до сих пор тем, что "этот консерватор терпеть не мог либералов". И вообще патриотизм у него неправильный. Казённый!