Ленинград был городом, на долю которого в годы Великой Отечественной войны выпали тяжелейшие испытания.
Осенью 1941 года немцы неоднократно штурмовали Ленинград, но безуспешно. Тогда они решили взять город в кольцо блокады, чтобы задушить его защитников костлявой рукой голода.
Два с половиной года немцы боролись за Ленинград, стремились любой ценой овладеть городом. Однако, все их попытки полностью провалились. Ленинград и в условиях жестокой осады оказался непоколебимым.
12 января 1943 года войска Волховского и Ленинградского фронтов перешли в наступление и 18 января прорвали блокаду. Но положение ленинградцев продолжало оставаться тяжелым. Враг находился в непосредственной близости от города, ведя интенсивные артиллерийские обстрелы.
К 1944 году сложились благоприятные условия для проведения наступления под Ленинградом и Новгородом. С целью полного снятия блокады силами Ленинградского, Волховского, 2-го Прибалтийского фронтов при тесном взаимодействии с Балтийским флотом была проведена Ленинградско-Новгородская операция.
14 января 1944 года 2-я ударная армия перешла в наступление с Ораниенбаумского плацдарма...
...День 14 января был самым желанным на всей подкове фронта — от побережья Финского залива до круглого изгиба Невы. Идея прорыва на широком фронте, идея разгрома вражеской блокады зрела и вынашивалась в штабах, на переднем крае, в промерзлых окопах Синявинских болот, в траншеях Нарвской заставы, на Пулковских высотах, на линии огня среди руин Петергофа, на кораблях Балтийского флота, на далеких фортах «Малой земли».
Сражающийся и блокированный Ленинград был «Малой землей» по отношению ко всей России, но была еще здесь и своя ленинградская «Малая земля». Это был пятачок земли под Ораниенбаумом. Между ним и Ленинградом были немцы, по суше он был отрезан от города. От устья реки Воронки в Копорском заливе и до развалин Петергофа проходил рубеж обороны на «Малой земле», опираясь на огонь Кронштадта, фортов «Красная Горка» и «Серая Лошадь». Малоземельцы с августа 1941 года держали этот плацдарм — ключ к Кронштадтской крепости. Отсюда немцы собирались совершить бросок на Кронштадт, запереть морские ворота в Балтику. Но как ни мал был ораниенбаумский орешек, немцам не удалось его разгрызть. Маленький плацдарм русских на берегу Финского залива нависал над немецкой группировкой, сковывая часть ее сил. Леса и болота, в которых прочно окопались малоземельцы, береговые форты «Красная Горка» и «Серая Лошадь» с их точным прицельным огнем не давали покоя немцам. На «Малой земле» жила ленинградская душа — суровая, мужественная, непокорная.
Воздух на Ленинградском фронте сгущался, и с каждым днем противник терял спокойствие. Эхо с Днепра докатывалось до Невы. В секретных указаниях командования 18-й армии, той самой армии, которая мечтала устроить парад на Дворцовой площади в Ленинграде, генерал фон Линдеман с тревогой обращался к своему офицерству, напоминая, что борьба за Ленинград равносильна битве под Москвой, борьбе за Сталинград. Он писал, что это — «последний стабильный фронт на Востоке».
Немцы были в тревоге. Откуда русские будут наносить свой главный удар? Какие у них силы и возможности? До последней минуты немцы успокаивали себя тем, что русские вряд ли способны здесь, под Ленинградом, предпринять наступательную операцию широкого размаха. Они глубоко верили в прочность и надежность своих фортификаций, в силу своей осадной артиллерии, в свое «стальное кольцо» блокады Ленинграда. Но русские осмелились.
...В замысле наступления «Малой земле» отводилось большое место. С этого плацдарма наносился первый удар. Собранные в кулак войска должны были пробить долговременную оборону немцев, привлечь внимание немецкого командования, оттянуть на себя его тактические резервы и заходящим крылом нависнуть с тыла нал основной артиллерийской группировкой врага, варварски обстреливавшей Ленинград.
Операция требовала особенно серьезной и вдумчивой подготовки. Более чем двухлетняя оборона выработала у наших людей определенные навыки, психологию, опыт. Наступление выводило войска из окопов и траншей на широкий простор, линия поведения офицера и бойца определялась теперь маневром. Нужно было приучить командиров решать, пока еще на карте, наступательные задачи, быстро и живо реагировать на любое возможное изменение обстановки, привить бойцам, воевавшим в лесу и болоте, смелость и умение при неизбежной встрече с немецкими танками.
В одном полку после тактического учения генерал Федюнинский, замешавшись в массу бойцов, сказал:
— Говорят, смелому танк не страшен. А ну, товарищи, кто из вас танка не боится?
После короткого молчания раздался чей-то тихий, спокойный голос:
— Я, товарищ генерал.
— Вот и хорошо! — отозвался генерал. — Сейчас проверим твою готовность.
Маленький худощавый боец проворно отрыл саперной лопаткой окопчик в талой земле. Генерал подал сигнал танку. На полной скорости машина проутюжила окоп. Улучив момент, боец высунулся оттуда и метко метнул в уходящий танк две учебные гранаты. Потом вспотевший, возбужденный боец вылез из окопа. Генерал поблагодарил его:
— Вот тебе на память часы. Действуйте так же в бою, товарищи!
Настало утро первого дня наступления. Было по-питерски хмуро и туманно. Густые, нависшие облака задевали за вершины деревьев, низко стлались над притихшей землей. Раздались могучие раскаты грома. Это ударили пушки из Кронштадта, с фортов, с кораблей. В огненный хоровод тяжелых орудий вплелись голоса средних и легких полевых пушек. Все работало на разрушение. Взрывались минные поля, уничтожались огневые точки, огонь накрывал передний край немецкой обороны. Он должен был подавить все живое, подавить физически и морально.
Этот январский гром, который с каждой секундой рос, мирился и множился, звучал для командира Н-ской дивизии чудесной музыкой. Он снял папаху и всей грудью вдохнул морозный воздух. Началось! Все напряжение последних дней подготовки, все бессонные ночи, когда еще и еще раз проверялась готовность дивизий, точное знание задачи каждым полком и батальоном, ротой и взводом и даже отдельным бойцом, слаженность пехоты, артиллерии и танков, единство действий во времени и пространстве, изложенное скупым языком цифр в плановой таблице боя, все это властно отодвигалось самой жизнью, возвестившей о себе гулом пушек.
Весь фронт прорыва заключал в себе десять километров. Н-ская дивизия действовала в центре. Она наносила главный удар. Вместе со своими соседями она должна была клином врезаться в немецкую оборону, рассечь ее и в быстром темпе выйти на глубинные коммуникации, ставя под угрозу артиллерийскую группировку врага. На 105-й минуте работы артиллерии, по сигналу зеленой ракеты, дивизия, сжатая в одну ударную силу, должна была развернуться и устремиться по черной от взрывов и гари земле в немецкие траншеи и доты.
Изрытая снарядами земля клубилась. Работали артиллеристы, перенося вал огня от траншеи к траншее. Работали саперы, делая проходы в минных полях и проволочных заграждениях. Три сапера, Шитиков, Маслов и Дикарев, начали свою работу с той опушки леса, где на высокой мачтовой сосне чернела в темной коре старая надпись:
«Здесь остановили немцев ополченцы Московской заставы. Ленинград был, будет и навсегда останется русским.
16 октября 1941 года»
За этой сосной лежало минное поле. Саперы ползли по снежному насту, озябшими руками вывинчивали взрыватели из мин, резали проволоку, закладывали фугасы в препятствия. Метр за метром они очищали землю, готовя дорогу для стремительного броска атакующих. Два сапера были убиты. Остался в живых Сергей Шитиков. Кончалась 105-я минута артиллерийской канонады. Вот-вот выбросят зеленую ракету атаки. Шитикову оставалось подорвать последний фугас. Он привязал к проводу веревку и хотел отползти в воронку. Тут его тяжело ранило. Теряя сознание, он услышал далекое, нарастающее «ура». Наши поднялись в атаку. Собрав последние силы, сапер дернул за веревку. Он взорвал себя вместе с фугасом. Почерневшее, исковерканное поле было очищено.
Все силы Н-ской дивизии были нацелены на прорыв — штурмующие батальоны, полевые орудия, минометы, двигавшиеся в боевых порядках пехоты. 105 минут разрушительной артиллерийской работы сделали свое дело. Командир дивизии оценивал обстановку не только по донесениям своих подчиненных. Он определял состояние противника на своем боевом участке и по многим другим признакам.
А в это время, судя по документам, немцы нервничали, и их сеть связи была полна истошных криков. Передовые части 10-й авиаполевой немецкой дивизии были потрясены бешеным темпом, с которым повели наступление русские. В 9 часов 45 минут пехотным батальонам было передано: «Внимание, шквальный огонь русских, прямое попадание в землянку. Передайте, чтобы подготовили заградительный огонь быстрее». Спустя четыре минуты, немецкие артиллеристы в свою очередь закричали: «Бешеный огонь на нашем участке. Дайте: огонь на подавление в квадрат 71. Торопитесь». В те же минуты еще более тревожный голос из района артиллерийских батарей сообщил: «Наши пехотинцы на моем участке покидают траншеи». Ему вторил другой: «Артиллерийский огонь русских огромной силы. Несу большой урон от пушек прямой наводки. Где же наш огонь?».
С фланга на фланг летели сообщения, обращенные к командиру немецкой дивизии: «Не могу связаться с правым соседом. Где обещанные пушки?» «Траншеи разрушены по всему участку. Русская пехота пошла в наступление. Торопитесь с артиллерийским огнем». «Русские прорвались силою до полка. Мы вынуждены отступить. Дайте заградительные отряды. Где наш огонь?».
В ответ на все это последовал приказ командира немецкой дивизии: «Приказываю во что бы то ни стало удержать позиции. Идут два свежих батальона. Держитесь».
Хотя немцы действительно стали подтягивать сюда резервы, выставили заслоны из танков, переходили в контратаки, но они уже потеряли свой передний край. 10-километровый фронт был прорван. Пал гостилицкий узел немецкой обороны. Основание клина расширялось, а вершина его с нарастающей силой устремлялась в глубину, на оперативный простор.
Теперь вырывалась вперед другая дивизия. Ее левый фланг оставался открытым, но она действовала с той смелостью, какая рождается в процессе самого боя. Создавшаяся обстановка сулила богатые возможности. Немцы дрогнули по всему участку. Нужно было решительно итти на риск, помня, что сейчас все дело в натиске и темпе. Когда перед фронтом наступающих появились новые немецкие части, наши офицеры восприняли это, как положительное явление. Значит, немцы уже в первый день нашего наступления с «Малой земли» вынуждены подтянуть некоторые свои резервы. Конечно это вносило добавочные трудности. Но в общем замысле наступательной операции это было на-руку.
Гул пушек с Пулковских высот возвещал, что там, на главном направлении, тоже все пришло в движение. Малоземельцы, прорвав оборону немцев на своем участке, подходили извне к железному поясу немецкой блокады, охватывавшей Ленинград. Решив первую часть своей задачи, они должны были, не обращая внимания на наличие немцев справа и слева, еще стремительнее двигаться вперед, к тому рубежу, куда в свою очередь пробивались войска, наступавшие от Пулково.
Обстановка резко менялась с каждым часом. Прошло немного времени, а командиру дивизии казалось, что уже далеко-далеко позади эти два с половиной года обороны, изнуряющей траншейной борьбы и окопной жизни.
Было время, когда на «Малой земле» отвоеванное считали на метры, и два с лишним года воевали по одним и тем же картам. Теперь настали и для ленинградцев новые времена. Карта устарела в первый же день боя, и когда адъютант принес новый лист карты, командир дивизии, словно отвечая каким-то своим мыслям, засмеялся и сказал:
— Ну, теперь, брат, успевай только подклеивать!
Б. ГАЛИН, Н. ДЕНИСОВ (1945)