Начало здесь:
У соседей остались до вечера, в школу Андрюшка так и не пошёл. Потом тётя Лена повела их домой. Чего вести? На три этажа вверх он сам Таньку донесёт, не впервой.
Мама с тётей Леной закрылись на кухне, шепчутся. Танька, наконец, уснула.
Во сне она смешно морщила лоб и оттопыривала нижнюю губу. Андрюшка погладил её по голове и зарылся носом в мягкие волосёнки.
Танька пахла чем-то приятным и нежным, он любил этот запах. Плохой сегодня день: батьку убили и Таньку на массаж не отвели. Мама говорила: нельзя пропускать. Может, завтра два раза сделают?
Он долго лежал в темноте с открытыми глазами. Закрыть страшно. Почему не может забыть те пятна на столе? Это была кровь, как он сразу не догадался.
Захотелось пить. Андрюшка встал, подоткнул подушку, чтобы сестрёнка не скатилась во сне на пол, и на цыпочках вышел из комнаты. Семёновна ругалась, если ходили ночью.
И так, мол, от них покоя нет, ещё половицы над головой скрипят на весь дом. Кухню и комнату разделял узкий коридор.
В тишине хорошо слышен голос тёти Лены:
– Кать, ну какой она свидетель? Не выдумывай. Я тоже, бывает, кричу со злости: убила бы. И что, сажать меня за это? Пусть собутыльников ищут, ты их не помнишь?
Мама что-то неразборчиво ответила. Андрюшка замер у двери. Подслушивать нехорошо. Но раз ему ничего не рассказывают… Он должен знать, он большой. Он мужчина.
– Да уж, – хмыкнула тётя Лена, – приметы. По таким можно годами искать. Зато тебя искать не надо, сразу раз - и подписку о невыезде. И Семёновна хороша, тоже мне, престарелый друг милиции. Кать, а я ведь слышала, как ты уходила. Во сколько - не знаю. Я же не Семёновна, у глазка с часами не сижу. Кать… Это ты его?
Андрюшка вздрогнул и толкнул дверь.
– Что, сынок, не уснуть? Я тебе сейчас молока подогрею. Или кушать хочешь?
Он всё-таки написал ту контрольную, на пять. А Вадька Галанкин на двойку. Недавно Вадька подошёл на перемене и громко спросил:
– Правда, что у вас мама папу зарезала?
Андрюшка редко дрался, последний раз во втором классе, но тут… Больше никто не скажет про маму плохого.
На уроке русичка так грустно на него смотрела. Смотрела и вздыхала. Он списывал что-то из учебника и всё ждал, когда спросит о маме. Но не спросила. Она хорошая, их русичка.
Теперь Андрюшка внимательно прислушивался к разговорам взрослых. Останавливался у подъезда и позволял любопытным соседкам себя расспрашивать.
– Как мама? Бабушку в милицию вызывали? Что говорила?
Ага, так он сказал им что. И выспрашивал сам.
– А вы не видели, кто к нам в тот день приходил? Вы их не знаете?
Соседки угощали карамельками и сочувственно вздыхали.
На третий день, вечером, мама сама начала трудный разговор. Она сидела с Танькой на полу и, отвлекая девочку цветными кубиками, разминала ей пальчики на ногах. Танька дёргала ногой, смеялась и кричала:
– Пусти, чикотно!
– Андрюша, присядь, – попросила мама, – давай поговорим.
Он сел рядом.
– Андрюша, понимаешь, – мама вдруг замялась, стала собирать в стопку кубики. – Может так случится, что я уеду. Одна. Вас с Танечкой взять не смогу.
– Тебя посадят в тюрьму? Потому что все думают – ты убила батьку, да?
– Кто тебе сказал? Это неправда.
– Я знаю, но все говорят. Ещё говорят, что Семёновна видела, как ты ночью домой поднималась.
– Да, сынок, поднималась, мимо её квартиры шла. Но не домой, на чердак. Отец там деньги прятал. Знал, что я у него вытащу, пока спит. Оттого и злился. А мне продукты надо купить, Тане лекарства. Один массаж сколько стоит! Везде деньги нужны. За ними и шла.
Мама подвинулась ближе и погладила его по щеке.
– И бабушка в милиции заявила… Да Бог с ней. Ещё нож, на нём мои отпечатки. Андрюшенька, я не могу тебе всего объяснить, – она всхлипнула, сдерживая слёзы.
– Если тебя посадят в тюрьму, нас отправят в детдом?
Кивнула. Да, он знал. Но это не всё. Бабушка сказала Андрюшке, что их отправят в разные места, потому что Танька не может ходить. Больные дети живут в других домах, отдельно от здоровых.
Танька останется там совсем одна. Андрюшка решил не говорить об этом маме. Она плакала тихо, кусая губы. Глядя на неё, разревелась Танька. Андрюшка не выдержал. Трудно быть мужчиной, когда все ревут. Так они и сидели втроём, обнимая и утешая друг друга.
А на следующий день дверь открыла бабушка.
– Сиротинушка, – жалобно сказала она с порога. – Что так долго? Во сколько уроки заканчиваются? Раздевайся скорей. Танька измучила, все руки вытянула.
И добавила совсем другим, злым голосом:
– А мать в тюрьму забрали. Колобродься теперь бабка с вами до суда. Чего согласилась, сама не знаю.
И началась другая жизнь.
Андрюшка нахватал троек, да и те потому, что учителя жалели, он видел. С утра бежал в школу, оттуда в магазин со списком. Потом Таньку в поликлинику на процедуры. Помочь дома бабушке, уложить сестру спать. К вечеру уставал так, что казалось, стоит лечь - и сразу уснёшь. Но ещё долго ворочался в кровати с боку на бок.
Мешал бабушкин храп и свет от фонаря. Бабушка сняла длинную плотную занавеску и повесила две коротеньких, в бледный красный горошек. Они едва закрывали половину окна. Сказала, чтобы солнца больше было. Танька по ночам хныкала, ей тоже мешало фонарное "солнце". Или живот болел?
Бабушка варила невкусную кашу, без сахара и с комками, и всё время бранилась: пол помыл плохо, картошку в холодильник не убрал, Таньке чтоб чашку не давал - разобьёт. Ругала её за мокрые штаны. Чего ругать, если сама не уследила?
Как же Танька в детдоме? Ни его, ни мамы. Кто посадит её на горшок? Кто поймёт, что она плачет не из вредности, а потому, что больно подвернулась ножка? Андрюшка закрывал глаза и старался думать о хорошем. Но о хорошем не получалось. Даже в кладовке ему спалось лучше.
Продолжение и окончание: