...то, что вызывает замешательство.
.
Вот, например, дом. Нет, не весь дом, и не всегда дом, а дом, когда хочешь подняться по лестнице на второй или на третий этаж – и ходишь по дому, ищешь эту самую лестницу, а лестницы нет, и никакого этажа нет, а снаружи четко видишь, что должен быть второй и третий этаж, и сверху еще мансарда какая-то. Вот-вот, еще мансарда, которую видишь только когда на неё не смотришь, а когда пытаешься разглядеть получше, она не то, чтобы исчезает, но становится такой непонятной, постоянно меняющейся, что поневоле отводишь взгляд.
Или вот, например, вторая половина моей двуспальной кровати – когда смотришь на неё и думаешь, что что-то здесь было, что-то или кто-то, потому что иначе зачем двуспальная кровать, зачем вторая половина этой кровати, и это чувство, что что-то было, не далее как вчера до того момента, как в дверь постучали, и что-то исчезло, что-то...
Или завтрак, или обед, или ужин, когда накрываем на стол, и ставят пустые тарелки и чашки на середину стола, почему пустые, в них что-то должно быть, или было раньше, и почему когда я беру хлеб, я беру также и нож, протягиваю к одной из пустых вазочек, а когда пью кипяток, почему-то моя рука тянется к другой вазочке, хочет взять два чего-то, понять бы еще, чего два, но почему-то именно два, а потом тянется к причудливой вазе с длинным носиком. Иногда там что-то бывает, не далее, как... нет, не помню...
Или когда идешь по улице, и дальше нельзя, потому что дальше пустота, нет, не просто пустота, когда на улице ничего нет, а какая-то особая пустота, когда там... ну как что-то может быть в пустоте, о чем я говорю. Или когда идешь по улице, и нужно отойти в сторону, обойти что-то, потому что там... я не знаю, что там, надо отводить глаза, когда – там, а в упор не смотреть, иначе получается как с мансардой, которая стремительно меняется, если на неё посмотреть, как будто сама не знает, какой ей быть.
Или, например, дома. Нет, не наш дом, а другие дома, например, дом, в котором раньше был магазин со всякой всячиной, а теперь туда нельзя, потому что там ничего нет, не так ничего нет, как когда и правда ничего нет, а так ничего нет, как когда не надо подходить, не надо смотреть в упор, и надо отводить взгляд. Обидно даже не то, что раньше можно было туда ходить, а теперь нельзя, а то, что поначалу еще помнишь, что там было, а потом все вылетает из памяти, начисто.
Или пустые места за столом, когда тщетно пытаешься вспомнить, зачем пустые места, когда нас меньше, чем мест, и какое-то чувство, что это не просто так, но стоит задуматься, и как будто натыкаешься на невидимую стену, как бывает, когда идешь по улице.
Или неприятно, когда идешь по улице, и нужно обойти что-то, лежащее на тротуаре, или перешагнуть, но что это, и почему нужно перешагивать, а лучше обойти подальше, чтобы не вляпаться во что-то скользкое и липкое, пахнущее железом – опять же, непонятно, и лучше не думать.
Или прабабушка, которая говорит, что раньше было по-другому – но когда начинаешь спрашивать, когда раньше и как по-другому, она ничего не может объяснить, сразу замолкает, будто и сама ничего не знает об этом.
Или записи в дневнике, которые видны только в тот вечер, когда они написаны, а на следующий вечер вместо них пустые страницы, но не такие пустые, на которых ничего нет, а такие пустые, которые нельзя читать. Такие страницы или строчки попадаются в книгах, это тоже вызывает замешательство, когда читаешь, а потом пустая страница или несколько, а потом непонятно, почему вот этот человек был, а теперь его нет.
.
То, что вызывает радость.
.
Когда на столе есть (...) и (...), и кладешь в чашку два куска (...) и наливаешь (...).
Когда (...) обнимает меня.
Когда по улице идут (...) и прислушиваешься, и настораживаешься, куда они пойдут, только бы не в наш дом – и переводишь дыхание, когда понимаешь, что не в наш, а в соседний, или через улицу.
когда (...)...