Женский монастырь, окруженный высокой, надежной стеной, не пускал к себе посторонних. Без устали охраняла мать-игуменья своих подопечных, берегла от греха, соблазна и дурного взгляда. По вечерам, выполнив всю работу и помолившись, монахини расходились по кельям, рано гасили свет и смотрели в наперченное звездами небо, успокаивая душу и держа тело в строгости. Много свободных келий было в этом монастыре, для каждой, кто совершит грех, было приготовлено свое местечко…
Юлию привезли ночью и сразу отвели к Матушке.
-Спасем мы твою душу грешную, спасем! – перебирая в руках четки, говорила она, пристально вглядываясь в лицо новой послушницы, потом коснулась выпирающего из-под одежды живота. – Большой проступок совершила ты, перед мужем и Богом… Его надо исправлять!
-Пустите! Не смейте трогать меня, я сбегу, слышите! Руки уберите от меня! – Юлия отшатнулась, наткнулась спиной на стол и застыла, а игуменья спокойно подошла к ней и, дав пощечину, велела увести…
Пленница родила буквально через несколько дней, мальчик сразу закричал, разевая красный, рассерженный рот.
-Дьявольское отродье! – прошипели монахини, что принимали роды. – Да простит нас Бог!...
…Матери дали пробыть с новорожденным только тридцать дней, а потом, пока она спала, унесли младенца, объявив, что он умер ночью.
Юлия тихо выла у себя в комнате, скреблась в стену и умоляла проститься с телом малыша.
Не разрешили. Только монахиня Анна, жалея мать, принесла ей локон с головы ребенка, на память.
-Он для тебя всегда жив, ты поняла? – сказала она. – Ты верь, что он не умер, слышишь?...
Юлия даже не подняла на говорившую глаз, но Анна не растерялась, села рядом, взяла ее руки в свои, и такое спокойствие вдруг разлилось по телу грешницы, тепло, казалось, даже комната перестала быть такой тесной и убогой…
…Юлия прожила в монастыре до конца своих дней, бродила тенью среди сестер, говорила так тихо, точно листья шелестят на ветру. Но однажды все в ней изменилось, словно свеча зажглась внутри. Все изменилось, когда Луна, застряв в облаках, повернулась к монастырю своей темной стороной..
…Строительный городок раскинулся у стен монастыря быстро, словно кто-то принес узелок, развернул его на засыпанной снегом земле, а там чего только нет!...
Заскрежетали краны, поднимая и ставя друг на друга, словно кубики, железные вагончики-контейнеры, прогромыхали по мощеной старенькой брусчаткой дороге огромные колеса тракторов, тянущих груженые материалами прицепы.
Женский монастырь располагался в двухстах километрах от города, мало кого интересовал, поэтому так постепенно, каждый день по капле, тонул в пыли времени, исчезал; рушилась кровля келий, тускнели купола церкви, смотрели с чернеющих икон испуганные лики святых.
Многое уже было разграблено, деревянные здания столовых и хранилищ сожгли еще лет пятнадцать назад, каменные стены других домиков пестрели граффити и бранными высказываниями…
Но недавно памятником архитектуры заинтересовался некто Федор Плоткин, говорят, богатейший в своих кругах человек. Желтая пресса уже успела сочинить, что, мол, он совершил какой-то страшный грех и вот теперь стремится искупить его возрождением сего женского монастыря.
Дело о реконструкции монастыря вроде бы, побурлив, затихло, но к холодам, нате вам, опять всколыхнулось, а, как Крещение отметили, так и взбаламутилось деревенское болото, задребезжали окна, загудели моторы.
-Видать, большой грех на Федоре этом, Пряткине, Пуколкине, Палкине... Да как там его!? - говорили деревенские.
-Плоткине! - снисходительно подсказал шофер председателя, Толик.
-Во-во! Плоткине, - одобрительно закивали в толпе. - Только за страшный грех в самую зиму и начинать строительство... Голов на плечах нет... Деньги есть, а голов нет...
-Бросьте! - Анатолий пожал плечами. - Отстроят монастырь, будут сюда экскурсии водить, а вы тут как тут, со своими компотиками да пирогами. Деньги тоже будете лопатой грести, не хуже Федора этого!
-Думаешь? - усмехнулась одна из старушек.
-Точно! Вон, соседний район как поднялся, а все потому, что рыбное дело стали развивать, платную рыбалку, "вылови-мы приготовим", и все такое. Коттеджики понастроили, постояльцев принимают...
-Да? Соседний, говоришь, поднялся... - в задумчивости повторила женщина, махнула рукой и ушла в избу, уж больно стыли ноги в новеньких сапогах, модных, "с мембраной", что внучка прислала из города и велела проверить "на морозостойкость". - Требуха это, а не сапоги! - вынесла свой вердикт бабуля, сняла сапожки, вытерла их "дежурной", всегда болтающейся в сенях, тряпкой и сунула обувь обратно в коробку...
...Как только установили вагончики, пригнали цистерны с водой и подвели электричество, потянулись из автобусов-буханок люди в одинаковой, заляпанной краской и побелкой форме. Они, проглоченные лабиринтом строительного городка, плутали там, потом находили своих бригадиров, что-то обсуждали, ругали, на чем свет стоит, погоду, что бросала в глаза охапки колкого, ледяного снега, а, угомонившись после горячего обеда, ныряли в свои каморки, чтобы разложить небогатый набор вещей и черкануть сообщение родным, мол, доехал, устроился, все хорошо.
Особенно любопытные уже обежали всю территорию монастыря, позаглядывали в разбитые окна, поковыряли отслоившуюся краску на стенах, наследили по засыпанным, лишившимся надгробий могилам послушниц обители, и, распивая теперь чай, цокали языками и бряцали ложками, размешивая сахар.
-Не, да ерунда! Развалюха, я б и не стал мучиться! - говорил один, совсем еще молоденький паренёк, Женька, сидевший до этого в реставрационной мастерской и, по большому счету, мало что понимающий в работе на объекте.
-Не стал бы, так и чего приперся? - отвечали ему. - Дуй домой, нам больше заплатят!
Молодой человек растерянно смотрел на смеющиеся физиономии коллег, ему стало стыдно, лицо залилось краской.
-Нет, мне деньги нужны, матери на лечение...
Притихли, засопели все, втягивая ртом кипяток. Кто-то вынул из тумбочки мармелад.
-Угощайтесь, ребята! Впереди большое дело, надо постараться!...
Про Женину мать говорили разное: кто-то, что симулянтка, клянчит деньги у всех, у кого ни попадя, а сама тратит их на излишества ненужные, кто-то уверял, будто больна она чем-то, а чем, никто не знает, уж и знахарей обежала, и врачей всяких, никто помочь не может. А кто-то ничего не говорил, подсчитывая, сколько денег бы легло в карман, не будь таких вот мастеров Евгениев с тонкими, ухоженными ручками...
...Толик, приехавший поглядеть, как идет работа у монастыря, следил глазами, как, ловко закинув свои вещи в вагончики, нацепив каски и сунув руки в теплые, специально выбитые у завхоза перчатки, бригада реставраторов и архитекторов прошла мимо распахнутых железных решеток огромных ворот и остановилась на главной аллее.
-Ну, Андрей Михайлович, куда нам? - Витька, опытный и ловкий парень, взглянул на бригадира. - Говорите фронт работ!
-Не спеши, родимый, не торопись. Пройдитесь, оглядитесь маленько, подышите, а я пока чертежи возьму. Не простой это монастырь, сила в нем...
-Ой, ладно, Михалыч! - махнул рукой Виктор. - Ты опять начинаешь... Все-то у тебя места волшебные, намоленные да святые. Нюхом, что ли, определяешь?
-А ты помолчи, - Андрей хмуро посмотрел на выскочку. - Помолчи и послушай.
-Слушаю... И... - Витя, пожал, было, плечами, а потом, словно вздрогнув от чего-то, застыл. - Точно!
-Ну, что ты слышишь? - с надеждой спросил Андрей Михайлович.
-Слышу, как урчит в животе у Кирюхи! - и расхохотался своей удачной шутке.
-Да ну тебя! Встречаемся через десять минут у западных ворот.
Бригадир махнул рукой и пошел в сторону вагончика начальства.
Его подчиненные рассыпались по территории, разглядывая остатки старинного убранства.
Евгений, попавший вместе с Витьком к Андрею Михайловичу, тоже пошел, было, вперед, но остановился, стараясь прислушаться.
Сначала не было ничего, кроме строительного лязга, свиста и прочей кутерьмы, а потом все это стало отходить на второй план, гаснуть в воздухе, Женя закрыл глаза и явственно различил идущий от колоколов на церкви звон. Тихий, едва-едва заметный, он нежным кружевом ложился и на поля внизу, и на полуразрушенные стены ограды, и на людей, что муравьями копошились, выдыхая горячий, густой пар...
-Слышу! Твою же ж... Слышу я, Андрей Михайлович! - восторженно, словно ребенок, закричал Женька. Все обернулись, глядя, как он, прыгая в сугробах, точно гончая, несется к бригадиру.
-Совсем кукушка у человека поехала! - вздохнул Виктор, провожая глазами коллегу. - Слышит он...
…Весь февраль работали, не покладая рук, восстанавливали стены, "лечили" изрытые выщербленами потолки. Там, где это было можно, художники писали стёршиеся изображения, спорили, бегали в контору, чтобы посидеть в интернете и найти нужные эскизы.
Виктор любил работать один. Подсоединив к телефону наушники, он мурлыкал себе под нос, подвывал, стараясь попасть в одни ноты с голосистой девицей, что пела про неразделенную любовь и туфли, которые она скидывает почему-то на кухне.
Мужчине поручили провести первую разведку, осмотреть жилые помещения монахинь, обследовать и вынести вердикт, что делать дальше с этими узенькими, темными, вытянутыми комнатками-пеналами, во сколько обойдется Плоткину их ремонт и можно ли как-то использовать эти душные помещения для современных нужд. Таково было поручение Плоткина.
Федор Плоткин, чиркнувший свою подпись под договором о реставрации монастыря, уладивший все вопросы с руководством района и даже заручившийся поддержкой местного священника, ничего не понимал в вопросах восстановления зданий и памятников архитектуры, но все гнал и гнал рабочих, уменьшая сроки и грозясь урезать зарплату, если не поспеют к лету.
-Да куда ж, Федор Яковлевич, к лету-то?! - мягко осаживали его друзья. - Деньги выкинешь, а весной вся краска да штукатурка поотлетает. Кто ж по морозу-то работает? В таких вещах нужно осторожно...
-Некогда мне осторожно! - сразу вспыхивал Федя. - Я всё, что нужно, сделаю. Надо тепловые пушки - будут, надо что еще, пусть говорят мне! Не поскуплюсь на хорошее дело, только бы к лету успеть...
-Далось тебе это лето! Небось, хочешь экскурсии водить? Угадали? - смеялись товарищи, сидя за столом в дорогом, пахнущем изысканными блюдами и деньгами ресторане. - Ну, жук ты, однако!
-Нет! Нет! Тут другое! Вы не понимаете... - энергично мотал головой Плоткин. Как объяснить людям, что нашел ты в этом месте свои корни, свое место, и так хотелось доказать себе, что не ошибся…
...Виктор, озадаченно пожимая плечами, стоял в одной из комнаток-келий, углом прикасающейся к стене, что защищала монастырь. Совсем маленькая, с единственным оконцем, выходящим на юг, комната на редкость хорошо сохранилась. Даже казалось, что мусора и пыли здесь намного меньше, чем в других помещениях.
-Смотри! - позвал Витя проходившего мимо с пачкой эскизов Женю. - Как будто только недавно убирали здесь. Не знаешь, заходили сюда до нас?
-Не знаю... - ответил Женька, просунув голову в комнатенку. - И как они вообще могли тут находиться!? Прямо стены наползают, как в триллере!.. Я думаю, просто жил тут кто-то недавно, а наши спугнули.
-Бомж?
-Типа того. А, может, и из деревни кто, - Евгений неопределённо мотнул головой. - Кто их разберет!
-Возможно... - кивнул Витя и стал раскладывать инструменты. Ему предстояло очистить стену от кое-где выступающей плесени и отошедшей штукатурки, а там решить, что делать дальше.
Виктор погрузился, было, в работу, но вдруг замер. Сначала он и не обратил внимания, что в келье тепло. Нет, не жарко, до футболки раздеться не хотелось, но руки не стыли от мороза, как в других помещениях. Никаких обогревателей Витя с собой не брал, рассчитывая по привычке на собственный организм.
-Странно...
Мужчина огляделся, сверился с чертежами, потом приложил руку к стене. Холодный камень словно обжег кожу. Нет, тепло шло ни от стен...
Мужчина покачал головой, протер глаза и, словно желая прогнать наваждение, откашлялся...
...К вечеру, когда многие уже закончили работу, отчитались перед бригадиром и шагали к своим вагончикам, Виктор, включив большой напольный фонарь, все еще оставался в каморке, последнем приюте какой-нибудь старухи-монахини, что клала поклоны и крестилась всякий раз, как слышала речь деревенских, доносящуюся из-за монастырской стены.
Под старой штукатуркой он кое-что обнаружил, вгляделся еще раз, приблизил фонарь...
"Душа моя, жду единения с тобой, верю, что найду..." - надпись на стене была едва различима, словно бы выскоблена в отчаянии ногтями, неглубоко, насколько позволяла размокшая от влажности поверхность кирпича...
Виктору стало жутко, а отчего, он и сам не знал...
Освободив еще один участок стены, реставратор заметил засечки, черточки, вертикальные, короткие, забитые пылью...
-Тридцать, - посчитал Витя. - Дней? Лет? Грехов, за отпущение которых надо молиться ежечасно?...
А потом стало как-то муторно, захотелось присесть, привалиться спиной к надежной опоре и закрыть глаза.
Луна, спрятавшись за облака, повернулась к монастырю своей темной стороной, прикрылась, точно рясой и померкла, погрузив мир во мрак…
У Виктора так уже бывало. Давление... Врачи ничего серьезного не находили, просто особенность организма.
-Вам нельзя перетруждаться, больше гуляйте, не нервничайте, - в один голос твердили они и прописывали витамины.
-Ну, раз ничего серьезного, то и плевать! - махнул рукой на себя парень. Будет он еще, как пенсионер, сидеть на лавочке в парке и глотать таблетки?! Да никогда!
Приступы были редкими, Виктор особо и не нервничал, водил машину, пил по праздникам.
-Ты что, Витюша! Не рискуй, мало ли... - начинала свою "песню" мать, но мужчина только махал рукой...
...А сегодня стало как-то прям плохо, тошнило, холодный пот выступил сначала на лбу, потом покрыл все тело, волоски на руках вздыбились, в горле пересохло.
-Жень!... Кто там есть?! Ребята! - позвал Витя, казалось, очень громко, а на самом деле шепотом.
Никто не отозвался. Виктор попытался встать, но опять упал, закрыл глаза и стал смотреть на летающих в черноте ярких мошек...
В это время чья-то холодная рука коснулась его лица, провела пальцем по губам, шепча что-то. Молитву ли о выздоровлении? Отнюдь... В следующую секунду в руках черной фигуры, склонившейся над парнем, сверкнуло лезвие. Пламя свечи отразилось в нем и испуганно метнулось в сторону...
Доброго времени суток, Дорогой Читатель! Я очень надеюсь, что первая глава получилась хорошей, и Вы захотите дочитать рассказ до конца. Вторая глава выйдет завтра. Спасибо большое за Ваше внимание, надеюсь, мы увидимся снова!
искренне Ваши, "Зюзинские истории"
