В доперестроечные годы всё текло своим предрасположенным чередом. Все спокойно работали на своих местах, производили положенную выпускать нам продукцию, которую продавали Родине и за рубеж, получали в срок заработную плату. Потом наступили девяностые годы, возникли кооператоры, торговые палатки, челноки стали ездить по зарубежью, привозя оттуда шмотки и аудиопродукцию.
Пропали старые заказчики и некуда стало реализовывать свою продукцию (всё это описываю не с позиции «слона», а с позиции «муравья»; у них разное видение перспективы). Чтобы платить работникам завода, стали изыскивать новые темы для производства и сбыта, и не всегда технологически освоенные. Иногда через не могу, насилуя себя и имеющееся оборудование приспосабливались к выпуску новой продукции. Это заказы Стойленского ГОКа, Старо-Оскольского АЗМК, Норильского никеля (об этом мною было описано ранее).
Предложенная правительством «Продовольственная программа» загрузила завод новыми заказами, к которым нужно было тоже приспосабливаться технологически, крутить мозговыми извилинами и «шариками» и использовать имеющееся оборудование, доселе до этого дела не предназначенное. Китайский заказ для атомной станции Си-Минь сильно помог держаться на плаву.
По Салтыкову-Щедрину
Цитаты из книги М.Е. Салтыкова-Щедрина о городе Глупове хорошо описывают проблемы и происходившее с нами на заводе в последующие годы.
Пошла частая смена руководства. Сначала были ставленники из наших кадров, а потом и приезжие варяги из разных городов и весей.
«И откуда к нам экой прохвост выискался! - говорили обыватели, изумлённо вопрошая друг друга и не прилагая слову «прохвост» никакого особенного значения…»
Если свои как-то жалели своих работников (мне так кажется, и я крещусь), не сокращали массово, чтобы меньшему числу платить деньги от заказов, которых не так много и не так они стабильны, то «варяги», предлагали активней сокращать народ. Стало начальство наше думать – кого же сокращать-то?
«Это что говорить? <…> Нам терпеть можно! потому мы знаем, что у нас есть начальники».
Решено было первой волной сократить пенсионеров, они же на свою пенсию проживут, «… сбросили с раската двух Стёпку да Ивашку».
Новый приказ, нового директора об очередном сокращении. Решено было отправить этот раз раньше времени пожилых работников, кому до пенсии осталось год-два проработать, «… утопили ещё двух граждан: Порфишку да другого Ивашку».
Мало сократили. Слишком много народа на заводе работает. Непозволительно много! Сократили тогда только пришедших на завод с институтов молодых специалистов, хотя они должны ещё три года отработать. Оправданием этого сокращения было, что им, молодым, работу найти будет легче, не то, что 45-50-летним (заботливые таки у нас были начальники).
«Опять шарахнулись глуховцы к колокольне сбросили с раската Тимошку, да третьего Ивашку».
Один из иногородних директоров удивлённо, со слов других слышал, удивляясь, говорил: - В его городе, уже давно бы рабочие подняли волнения, а у вас - стригут их как овец, а они молчат.
«Мы люди привыкшие! – говорили одни – мы претерпеть могим. Ежели нас таперича всех в кучу сложить и с четырёх концов запалить – мы и тогда противного слова не молвим. То-то! Мы терпеть согласные! Мы люди привышные!»
Четвёртые и пятые «Ивашки», предчувствуя страшное, стали тихо роптать, вывешивать карикатуры на действительность, другие же, более молодые и уверенные в своём будущем, не страшась перемен, удивлённо спрашивали у «Ивашек»: - Чего это вы? « А зачем Ивашко галдит? Галдеть разве велено?»
Назначен был новый, сторонний директор заводу, и как раз Чубайс ввёл в обиход ваучеры. На заводе руководство получило львиную долю этих ваучеров, а каждому работнику рангом пониже – одному по ваучеру вручили (бесплатно). Предложили вложить в какую-нибудь фирму, а лучше всего в родной завод, ставший в одночасье акционерным обществом.
Кому показалось мало одного ваучера, подкупали в подземных переходах и на рынках, мечтая в дальнейшем доить дивиденды. Другие, более мудрые, у кого ваучеров было много – продали заводу и купили автомобиль, на котором может быть и до сих пор катаются. В массе своей продали свои ваучеры, чтобы купить жёнам да тёщам сапоги да шубы. Иные, поверили новой политике и стали мечтать построить себе свой дом, выбирая архитектурный стиль, а вышло, что у кого раньше были деньги или богатый дядюшка американский, прислал – остались при домах своих, а у кого не было, и ваучеры не помогли, как ни старательно они читали газету «Коммерсант» (из жизни взято).
Я отнёсся философски, не зная куда их вкладывать, нас тому в школе не учили. Вложил в завод свой со словами: - "Даром пришло, пусть даром и уйдет". Так в конце концов и случилось, но об этом потом. Даже вначале голосование было в отделе и по заводу – быть акционерному обществу или не быть? Почти все, надеясь на богатую жизнь при демократии, проголосовали "за". Только три человека из отдела проголосовали "против", в том числе и ваш покорный слуга, ибо предчувствовали к чему это всё приведёт. Не хотели наши профсоюзные деятели отрицательные наши голоса учитывать. Хотели отчитаться единогласным голосованием, по старинке, но мы твёрдо настояли на своём. А ведь мужество надо иметь, идти против всех, я это тогда понял.
«Однако глуповцы не отчаивались, потому, что не могли объять всей глубины ожидавшего их бедствия…»
Работать стало сложнее, ибо в бюро осталось четыре человека, и это считая начальника бюро. Крутились мы, как белки в колесе, получая проблемы со всех сторон.
Ввели службу безопасности. Повесили на всех углах камеры слежения, а на заборах колючую проволоку частыми витками. Открыли на проходной комнату досмотра. Обыскивая подозрительных, - увольняли, даже, если находили какую-либо гайку в кармане или резиновую перчатку у одной женщины. Был бы повод к увольнению. Пришёл с запахом в понедельник – прямой путь за ворота по 33-й статье. По заводу ходили по трое в пятнистой форме охранники. А когда украли в цехе поковку меди М3, в кубометр объёмом, воров не нашли. Без охраны тут не обошлось, делились между собой рабочие, как её большую да тяжёлую за ворота вывезешь?
«Хватают и ловят, секут и порют, описывают и продают…».
Новый директор стал под флагом реструктуризации производства ломать заводские корпуса, которые после войны строили, развивая тем тяжёлое машиностроение. Первым под снос пошёл корпус четвёртого цеха, часть оборудования продали, а часть перебазировали в другие корпуса, потеснив другое оборудование. Сломан под ноль был шестой чугунолитейный. За ним пошёл под слом и корпус второго цеха. Уничтожено специальное производство и срыты корпуса и ангары, а помещение долго пустовал, потом перешло 10 кузнечно-термическому. Уже после меня был уничтожен 11-й цех и срыт до минус метр от уровня земли корпус цехов 14,15,16 и 3. Можете посмотреть по Гугл Мапс, какие проплешины остались на лице завода. Обезлюдел завод, когда-то шумный и людный.
«Базары опустели, продавать было нечего, да и некому потом что город обезлюдел. Кои померли, - говорил летописец, - кои, обеспамятев, разбежались кто куда».
Зато без меры развелось на территории завода бродячих собак и из частного сектора выпускали из потайных дыр в заборе пастись своих коз на заводских зеленях. Свято место пусто не бывает. Природа не терпит на земле вакуума. Собаки сбивались в стали и по ночам воевали друг с другом; не раз замечали разорванных щенков и псов. Кусали и рвали одежду прохожих, что отдел охраны труда обязал начальников цехов отлавливать и изгонять собак с территории завода, чем крепко их озадачил. Дошло до того, что псы облюбовали тёплую лужайку под окнами директора, нежились на солнышке, справляли шумно собачьи свадьбы и косо глядели на проходивших работников, видимо думая: - Мало вас «……» сократили, больше надо было, без вас тогда вольная воля здесь будет. Директор приказал извести этих псов. Охрана бурчала: - Тебе надо, ты и изводи, но всё-таки этих убрали, да набежало новых, ибо, опять скажу: - Свято место – пусто не бывает.
«На улице царили голодные псы, но и те не лаяли, а в величайшем порядке предавались изнеженности и распущенности нравов…».
Однако правы псы, мало сократили народа, надо ещё: и придумали, - уволить инженерно-технических работников без высшего образования, пусть даже они работают начальниками цехов и отделов, стали инженерами во выслуге лет и матёрыми мастерами. И нет бы просто уволить, так иезуиты, видимо, чтобы ещё и унизить, предложили пройти аттестацию на состоятельность быть инженерами. Те, кто не пройдёт унизительный перекрёстный допрос - уволить по несоответствию с занимаемой должностью, а тех, кто сдал – направить доучиваться в институт. Это тех, которые за пояс заткнут некоторых новоиспечённых инженеров. И представляете этих солидных дядей за партой в институте?
Знакомые мои ребята, лет 35, по такой схеме закончили институт, и что вы думаете, их тоже с лёгким сердцем сократили, не унижение ли это? Вот и выбрали очередных «Тимошек», «Сёмок», «Парамошек», да пятого «Ивашку» (четвертого Ивашку в свое время «на дыбу вздёрнули») и назначили день и час аттестации. От отдела были выбраны начальник мой главный и я. Отвёз меня начальник на своей "Волге" к заводоуправлению.
Встретил там инженера БТК литейного цеха, и пошли с ним покурить в туалет на третий этаж. Он просто так, за компанию, а я чтобы набраться боевого духа. Тельняшку под рубашку надел, чтобы сил и духа добавила. Рассказали друг другу несколько анекдотов про поручика Ржевского, и я пошёл на второй этаж. Тут не аттестацию главное было выиграть, а честь сохранить и достоинство.
Я не самурай, чтобы за потерю лица харакири себе делать. Оттого и смело пошёл как солдат в свой смертельный бой. Из двери судилища как раз вышла девушка из кузнечно-термического цеха, вся красная как рак и мокрая как мышь. Ну ни «…» себе, подумал я и смело вошёл, открыв дверь.
В кабинете зама главного инженера стояли буквой «П» столы, сидело 12 высокопоставленных заводских чинов и начали они по очереди свой перекрёстный допрос. Я там был вроде партизана в гестапо. Не теряя боевого духа, внутренне их презирая, чётко отвечал я на все их вопросы. Один зам директора, не буду называть его имени, сидел молча, положив кулаки на стол и смотрел, опустив глаза. Ему я за это благодарен. В конце концов они посчитали, что я достоин звания инженера, и дали направление в технологический институт, куда приём, кстати, уже был закончен.
Какой институт?! У меня оба родителя были тогда лежачими больными, воленс-ноленс пришлось бы увольняться, я лишь честь свою защитил, и только-то. В дальнейшем отменили у всех инженеров категории, стали называться просто инженерами-технологами и инженерами-конструкторами. Обезличили. Проработав ещё один месяц, чтобы получить зарплату, в два раза большую чем прежнюю, за счёт уволенных, я уволился по соглашению сторон с получением пяти окладов и деньги за два года, что не выходил в отпуск (не отпускали из-за малочисленности состава бюро), и отправился на биржу труда, лишь только, чтобы там год получать деньги на жизнь.
Прощай завод
В последний день на заводе, загодя вынеся книги по термообработке домой, купил три бутылки коньяка армянского, где выпил с друзьями-термистами, девочками стилоскопистками и работниками БТК тех цехов, где приходилось вместе работать. Бродя из цеха в цех, за мной вился шлейфом аромат коньяка. Третью бутылку я сюрпризом поставил в бюро, за толстенный том «Оборудование термических цехов» Рустема, чтобы после меня нашли и порадовались.
Осталось из нашего бюро только трое (прям как в песне), считая с ними и начальника бюро. Начальника бюро позже не стали держать, убрав должность, одна девушка сама уволилась, осталась только молоденькая специалистка, пришедшая год назад. Всех оставшихся после чистки инженеров собрали под одой крышей, назвав его инженерным центром. Деньги они получали от конторы UK Limited. Я в шутку называл их подданными английской королевы.
Бутылки моей они не нашли, когда я навестил их 1 января 2003 года (ещё допустимо было, потом запретили посещать в гости), то показал им, что стоит за "Рустемом". Они испугались, сказали, что у них строго, могут уволить за это. Не боись, сказал я, в праздник втихаря выпьете. Впервой что ли? Одни даже боялись в отделе есть шоколадные конфеты с коньяком, что я им принёс. Боялись, что начальство унюхает. Так запугали.
Так как оставался я акционером, мне из Барнаула, куда перенёс штаб квартиру новый директор, некто Степанофф, предлагали проголосовать за то, чтобы взять у банка «имярек» определённую сумму, чтобы отдать долг другому банку. В новом письме предлагали проголосовать, чтобы разрешить взять ссуду в третьем банке, чтобы отдать второму. И так раз пять, пока наше акционерное общество не почило благополучно в Бозе. Акции я свои потерял. Как пришли – так и ушли. По слухам, директор Степанофф посетил Сбербанк, просил пролонгировать кредит, и его там арестовали. Но это всё слухи, а куда он делся, не знаю. Назначили нового директора, который успешно руководит заводом и поныне.
Закон Ломоносова-Лавуазье
По закону Ломоносова-Лавуазье, откуда убывает, то куда-то и прибывает. На заводе остались рабочими три цеха. Два кузнечно-термических и сталелитейный, отливающий теперь слитки под трубные заготовки из любой марки качественной стали. Похорошел, приукрасился, обзавёлся новым оборудованием, что любо дорого стало на него смотреть. Слитки тут же проковывают, и подвергают термообработке и направляют в Сосновку, где отстроены два больших корпуса с импортным оборудованием, там высверливают пушечным сверлом трубную заготовку, термообрабатывают отлитые трубы большого диаметра и длины, получаемые вытягиванием из индуктора, где под шлаком выплавляют эти длинные трубы. Потом поставляют заказчику и радуются пока он есть. Дай-то Бог, чтоб и дальше был.
Увидел тамошнего термиста в чистенькой курточке, с чистыми белыми ручками, который только сидит за пультом и следит за показаниями приборов. Спросил его, он ли загружает трубы на под печи. – Нет, отвечает - стропальщик. - Окалину с пода ты убираешь? – Нет, - уборщица.
Так обидно стало за термистов 41-го цеха, которым приходилось уродоваться над жаром печи, вдыхать ядовитый воздух печи Ц-105 и солянки с бариевой солью, надрывая пузо, заталкивать и вытаскивать раскалённые ящики из печи Н-60 и спросил напоследок: - А водку пьёшь? – Нет, испуганно ответил он, посмотрев на меня. – Какой ты тогда на «…» термист, Господи, подумал я, а потом... да пусть работает паренёк в чистоте, да на умном оборудовании, и чего я на него так озлился. Стареем…
Организовали не то цех, не то завод на Крейде, куда ушли работать ребята их цехов 41 и 32 (северные территории, как мы их называли в шутку), такая вот история вышла...
Бывший технолог Борис Евдокимов
23.01.2023