"Я оглядел пустой чемодан. На дне - Карл Маркс. На крышке - Бродский. А между ними - пропащая, бесценная, единственная жизнь..."
Ну что же вы так накосипорили, товарищи?! Куда смотрел главред? Понимаю, что теперь эдак в 2023 я стал любимчиком, тираж и у этой книги не мал - 2 тысячи! А ошибок эх, многовато-то для одной книги. Вот зачем желудок покалечили, почему лишили его буквы Д , желука, ну где ж это видано? Или ещё один перл уходящей эпохи - с Леной разьедИмся- почему тут поселилась буква И , мы же не о трапезе, а о переезде говорим, точнее о разъезде душ человеческих... да, насчитал ошибок - близятся ко второму десятку. Но все бы ничего, да и что-то текст местах в трёх прямо очень бы поправить просится - повторяется и про двойника, и про переписку в Заповеднике служащих об экскурсиях, которые водил в Пушгорах, и про фотографии на помойке вообще прямо ощущение, что забыли , что уже писали. Автор мог и не заметить, текст -то уже примелькался, а вот редактор то , что отошёл покурить на весь процесс редактуры и так и не вернулся?! Несмотря на эти ляпы и нестыковки, мне понравилось . Посмеялся. Погрустил. Захотелось огурчика, грибочка и так накатить, вспомнить былые времена. Да ещё позвать Бродского, Битова, Камю с Посторонним, Пушкина , конечно, тоже. Часто тут встречается по ходу пьесы. А задумка с голосом моим да, многое уловили. И рыбный магазин на Рубинштейна, ну любили Рыбинштейнить в школьные времена. Осетрина была отличная. Как и первая жена. Первой свежести. Ася, Асетрина. Не получилось сохранить брак, даже чуть не сел под конец брачной катавасии - стрелял, обошлось и разошлись, правда и сходились - дочка Маша родилась. О Таллинском периоде вообще песня, лучше чем Говорухин в своём фильме "Конец Прекрасной эпохи" и не расскажешь. В Таллине дочка Александра появилась на свет, меня ждали нетуманные перспективы- издание полноценного сборника рассказов, но у одного из "фабрикантов" конфисковали книгу, меня допрашивали, еле-еле выплыл, накуролесил и опять ни с чем вернулся в Ленинград. Непутевый товарищ я оказался, денег не умел заработать, мать и жену накормить. На троллейбусной остановке встретил Лену. Во втором браке с ней родилась дочка Катя. Три дочки. Да, такая история.
А печатать меня уже начали в 36 лет - в Ардисе (USA) книги, в Париже - рассказ . Тут бы порадоваться. Да, отдельное спасибо за отрывки, включённые в книгу. Из Зоны, Заповедника, Филиала, сборника Наши... из переписки с отцом, озадачили сравнением с "Письмом отцу" Франца Кафки... Камю. Посторонний? Нет. Скорее жажда писать была сильнее во мне , чем все остальное. Вот даже жил уже вместе со второй женой , находясь в разводе из-за невозможности изменить условия проживания, так и мучались, и уже не жена, и уже не муж, дочка наверно страдала... летел я в свою пропасть, хотел и летел... на всех порах меж армии в три года, потом второго отчисления из ВУЗа. Мать отчаялась, уже не верила. Потеряла веру. Да ещё и брат сводный Борис загремел на нары, я конвоиром, надзирателем, а он - сидеть... да что там , оба сидели. Здание то одно или опять мираж?! Но это уже когда работать начал в лагере. На Зоне. Рад, что помните и не забываете мою фигуру. Может и виделись на Невском, или у цирка Чинизелли, или в Бродячей собаке, или в маргинальном Сайгоне, кто знает? В театре Ленсовета на премьере не был, Заповедник там поставили в своё время, гремел или нет?
Пора заканчивать. Вот такой мой голос, да, встретивший и отъезд Бродского в 1972 ... и отъезд ещё многих и многих... пока сам не улетел ...
Вот так с Чемоданом теперь вы меня часто и видите, да ещё и на Рыбинштейна мой масштабный силуэт в бронзу залили, нет, не в бронзу? А жаль. И скверик такой камерный появился на Загородном проспекте, недалеко от улицы Правды и метро Пушкинская, почти напротив дома- музея Римскому-Корсакову - помузицировать что ли, когда приеду, навестить, сочинить сонет "Довлатову от Пушкина комсомольский ауфидерзейн". А соседняя перекрестная с Загородным улица Ломоносова напоминает, как позировал скульптору в образе самого Михайло Васильевича - под землей на "Ломоносовской", и вспоминая Медный всадник, я сразу влезу на коня, чтоб видели богатыря!
До встречи в Заповеднике, товарищи. На экскурсию? Поехали! Там и дом мой теперь ожил, попал в экскурсионную программу, и Довлатовские дни ежегодные теперь. Вот как бывает. В Пушгорах. Не только дух Пушкина поселился, но и мой на радость читателям, любящим прозу Пушкина и мою. Неужели дожил до того, что теперь стою рядом с великим русским поэтом? И кто? Я ,Сергей Донатович Довлатов, рождённый в 1941 году в эвакуации в Уфе, просто повезло - вовремя выехали из Ленинграда , помогли мамины и папины сослуживцы по Академическому театру драмы имени А.С.Пушкина. И ведь опять Пушкин. Не верю, товарищи, не верю! А вот желуДок поправьте... не порядок, …он и так больной у меня, а тут еще и без Д…
И уже заходя на трапе самолёта замыкающим все шествие за мамой и перед конвоиром, я не мог не вскинуть руку говночиста, держа в другой руке свой единственный чемодан, перевязанный старой бельевой веревкой ,- ведь вся моя жизнь смогла уместиться в нем , и не продекламировать по памяти строки из письма моего друга Иосифа в адрес Брежнева при отъезде шесть лет тому назад:
"Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге."
Да, такие вот тунеядские дела, товарищи. Не за длинным валютным рублем погнались, нет, за свободой быть напечатанным и высказанным до самой последней запятой, перед зачеркнутым знаком вопроса, прямо у портрета господина Нобеля… Но все оказалось сном. Опять я должен был идти на компромисс с собой, окружающими и теперь Нью-Йоркской эмигрантской диаспорой…а я не мог, не мог, я неожиданно видел тот же СССР , но уже менее приглядный, претенциозный и склочный. Каждый пытался другого уколоть. А что меня колоть? Я же не грецкий орех.
«Где же вы раньше-то были, не знающие страха публицисты? Где вы таили свои обличительные концепции? В тюрьму шли Синявский и Гинзбург. А где были вы? Критиковать Андропова из Бруклина -легко.»
Я многое повидал и иногда лагерь мне казался местом более привлекательным, чем Бродвей… Запустив газету «Новый американец» в качестве приглашенного главы отдела культуры я воспрял духом. А название продержалось дольше других. Умел же ! Вот «Новый свет» Петра Вайля продержался восемь недель. А эссе «Без Довлатова» написано добротно, загляните. Пора прощаться, товарищи, но как-то грустно, и не буду. Встретимся у Чемодана , от Иностранки к Нашим и обратно. Так я и не понял, мне кажется, я застрял между СССР и USA, на трапе того самолета. Между. Уже не там и еще не здесь… «Невидимая книга»… Невидимый писатель…
И да, товарищ Гуреев, не расслабляйтесь! Не то время.
Не то. А когда оно было то? Вот русская закавыка с прокладкой от Procter and Gamble. Пишите новую книгу, быть может, она будет о забытых голосах уходящей советской эпохи - Рид Грачев (Вите), Олег Григорьев, Олег Охапкин, Борис Вахтин, Виктор Кривулин, Владимир Губин, Владимир Эрль, Генрих Шеф, которых настигли кого нары от тунеядства, кого психиатрические лечебницы, кого самоубийства… и в Америке тоже через окно сягали эмигранты, вот потеряли мы так Якова Виньковецкого… А Кривулину я еще отвечу на его «Поэзию и андекдот», придет время и отвечу, в ресторанчике на углу Великой и Псковы прямо у Кутекромы… а вы, товарищ Гуреев, запротоколируете, отпечатаете , согласуете во всех инстанциях и выпустите новое эссе «Сон Довлатова. Поэзия бытовой жизни ленинградца, сбежавшего от нар в американскую чужеродную нору. Ответ Кривулину.» А быть может, ляжет оно опять в стол - до лучших времен… Не то время… Не то… опять…
ТРАНС-ЦЕН -ДЕН-ТАЛЬ-НО ...
Сердце может не выдержать ... Из Нью-Йорка остается отправиться уже только на Луну, до крови сжимая в кулаке некролог от New York Times…
«Три города прошли через мою жизнь… Первый из них - Ленинград… Ленинград обладает мучительным комплексом духовного центра, несколько уязвленного в своих административных правах. Сочетание неполноценности и превосходства делает его весьма язвительным господином… Ленинград называют столицей русской провинции. Я думаю, это наименеее советский город России… Следующим был Таллин… Жители Таллина - медлительны и неподвижны. Я думаю, это неподвижность противотанковой мины. Таллин- город вертикальный, интровертный. Разглядываешь высокие башни, а думаешь о себе. Это наименее советский город Прибалтики. Штрафная пересылка между Востоком и Западом…Нью-Йорк - хамелеон. Широкая улыбка его физиономии легко сменяется презрительной гримасой. Нью-Йорк расслабляюще добродушен и смертельно опасен. Размашисто щедр и болезненно скуп…Я думаю, Нью-Йорк - мой последний, решающий, окончательный город. Отсюда можно эмигрировать только на Луну.» Сергей Донатович Довлатов.
"Может быть, именно этого его погружения в человеческие связи, с подлинной, ненадуманной, настырной, честной заинтересованностью в чужой судьбе, мне больше всего и не хватает без Довлатова.
Мы-то все орлы, супермены хемингуэевского помета, мы давим чувства, и цедим слова, и уже не замечаем, как за нашей скупой мужественностью утверждается хамское равнодушие. Довлатов был вскормлен той же суровой поэтикой умолчания, но слишком силен был в нем темперамент, и слишком он сам был литературой, чтобы относиться к своим будущим персонажам бесстрастно. Он на самом деле переживал, по-кавказски непомерно, неурядицы близких и даже дальних, иногда искренне забывая о том, что сам был причиной бед и расстройств. Я знал его достаточно хорошо, чтобы не называть человеком высокоморальным. Но он не умножал дикость бытия. Он разумом понимал, что надо страдать, чтобы получалось творчество, но наслаждался каждой минутой жизни — хорошей и плохой. С его появлением день получал катализатор: язвительность, злословие, остроумие, едкость, веселье, хулу, похвалу". Петр Вайль. «Без Довлатова».
Этюд из цикла "Петербуржский сплин 2.0". Посвящается Сергею Довлатову и книге Максима Гуреева.
Фотографии Сергея Довлатова разных лет, Иосифа Бродского взяты из глобальной сети интернет (где можно было найти автора, автор фотографии указан).
#сергейдовлатов #максимгуреев #остановканаместности