Возможно, если бы в фильме не было Ивана Петровича Белкина, как персонажа, как героя-рассказчика, этот фильм был бы невыносим. Но не в том смысле, что он плохо сделан, напротив, "Станционный смотритель" — жемчужина. А в том смысле, что тоска заела бы, история получилась бы настолько тягостной, беспросветной, что и отечественные дивные пейзажи не выручили. Перемололи бы зрителей эти бесконечные пейзажи, увязли бы мы в отчаянных пространствах, где люди пропадают ни за грош, как увязают колёса рессорной брички в распутицу.
Сергей Соловьёв в своей режиссёрской юности снял подряд два фильма, которые, уместно было бы видеть поздними, возможно, завершающими фильмографию талантливого постановщика. Как будто Соловьёв в юности переболел глухой тоской по жизни, осмыслил возможные творческие тупики, преодолел экзистенциальный кризис и вышел из него обновлённым.
Однако вот что говорит о "Станционном смотрителе" сам режиссёр-постановщик: "О счастье мы снимали картину. О том, как неожиданно оно рождается, из ничего обретает плоть и форму, и цвет, и вкус, и запах, а потом вдруг исчезает, словно бы растворившись. О том, как неуловимо оно и неистребимо. О то, что оно есть. О том, что его нет.
Как выразить это? В какой структуре? Что за жанр? Ну, конечно же, не чистая мелодрама. И не трагедия же — смешно после всех трагедий века рядиться в чужие одежды... И не драма — опять не то... Я мучительно вспоминал, на что всё это похоже? И вдруг вспомнил: городской романс".
В фильме звучат три романса на стихи Александра Пушкина: "Я ехал к Вам", "Дорожные жалобы", "Не спрашивай, зачем". Их замечательно исполнил Валентин Ермаков. Романсы звучат как размышления-состояния странствующего по России Ивана Белкина (роль Геннадия Шумского).
Значит, фильм о счастье? Да, в самом деле, мы найдём в фильме беглые приметы счастья, в зыбке, в дымке пленительного русского романса. Это счастье героев меланхоличного вокального произведения, и музыка и слова которого вызывают печаль, и чем талантливее романс исполнен, тем печаль глубже. То есть, счастье отца, Дуни, гусара Минского — это чудесные мгновения, сменяющиеся забвением. А вот счастье Ивана Белкина — устойчивая потребность воспринимать, размышлять и сострадать. Без взгляда Белкина история превращается в груду обломков-всхлипов о потерянных жизнях. Об исковерканных подлостью, дерзостью, привязанностью и страданием жизнях. Это история, в которой ни для кого из трёх героев нет надежды, ни для кого нет просветления. Эта история о художнике, который только и может, что связать судьбы своих героев воедино и полюбить их так сильно, как это возможно для художника, соучастника творения.
Я встречал мнение, что Марианна Кушнирова, сыгравшая Дуню, очень далека от пушкинской героини, что её персонаж сколь красив, столь и молчалив, а от маленькой кокетки остались лишь выразительные глаза. Знаете, мне кажется, это несущественно, неважно, что Дуня в фильме иная, чем литературная Дуня, хотя бы потому, что два других актёра, сыгравших героев этой истории — Николай Пастухов и Никита Михалков — настолько убедительно занимают две вершины треугольника отношений, что третья вершина сама собой становится на нужное место. Да и потом, знаете... для меня эта история о равнодушии и эгоизме, от которой нет спасения на земле. Это не значит, что равнодушие и эгоизм должны быть наказаны, это значит, что мы должны удержаться от того, чтобы желать кому-либо наказания за равнодушие и эгоизм. Потому, что уж очень это страшно: жить, понимая, что ты причинил смертельные страдания другому человеку.
Упаси Бог, я никому не навязываю свою точку зрения, я пишу довольно мучительно и медленно, пишу, чтобы понять и нечто самому себе объяснить.
Виктор Дёмин, автор монографии о Сергее Соловьёве, пишет, что "фильм "Станционный смотритель" — это пушкинский сюжет, изложенный... по-бунински. <...> Сергей Соловьёв, оправданно опасаясь, как бы история Вырина не отдавала бумагой, папье-маше, разрисованной страстями и нарумяненными радостями, попробовал вспомнить, как же всё это происходило, как же могло происходить. <...> Отсюда — и грусть, отсюда — и лирика, как высказанная, так и прорывающаяся между строк".
Я привёл мнение замечательного критика, как ещё один вариант интерпретации кинотекста "Станционного смотрителя". Соловьёв следует за Пушкиным, и чудо фильма в том, что режиссёр вместе со съёмочной группой, бережно перенося на экран повесть, не пытается дать верный ответ на загадку, предложенную Пушкиным. А загадка — об истоках, глубине и уроках того чувства, которая вызывает в нас эта история, изложенная прозрачным, чистым пушкинским языком, и таким же чистым, умным киноязыком перенесённая на экран.
"Станционный смотритель" — фильм исповедальный, но это исповедь режиссёра не более и не менее, чем моя, ваша. Чем исповедь любого зрителя, который замрёт при первых кадрах, звуках и совсем не скоро, несмотря на малую продолжительность фильма, обнаружит себя на бесконечной русской дороге, в поле, под небом света поникшей человеческой души, бредущим к чему-то, к кому-то, кто даст надежду, веру, любовь.
"Взгляни на лицо"
"От нечего делать"
"Егор Булычов и другие"
"Станционный смотритель"
"Сто дней после детства"