Пустующий летний двор уныло заглядывал в мое окно. Сегодняшнее утреннее чаепитие подходило к стадии «…И нечего тут рассиживаться!» Продляя удовольствие, я обмакнула очередной кусок серого хлеба с маслом в сахар, остывающий чай истомился в ожидании финала.
– Пить или не пить? – я прищурила один глаз, изучая видение по ту сторону емкости с сомнительным напитком. Через толщу воды на меня надвинулось выпуклое изображение цветочка с бабушкиного фартука. Его стебли потянулись ко мне щупальцами заправского монстра. Я передвинула стакан к открытому окну. Панорама всколыхнулась и потекла вслед за импровизированным объективом. Грани стакана разбили изображение на кадры, увеличивая интересующие меня субъекты и сводя на нет образы героев второго плана.
– Понятненько! Можно снимать кино! – варианты сами шли в руки. Вот двор пересекает соседский кот, из него можно было сделать воздухоплавателя, если сплести корзину и привязать ее к воздушному шару, а в нее посадить кота. К несчастью на сегодняшний день ни воздушного шара, ни корзины не было. Если засунуть кота в трубу и подождать пока он вылезет с другой стороны, то можно будет представить его шахтером. А еще можно, при выполнении определенных условий - пожарным! «Где тут ассистенты?» На коммунальной кухне собралась компания утренних завсегдатаев - мы с соседским Васьком, дед с газетой и бабушка с тазиком горячей воды для мытья посуды. Очередной, ошпаренный кипятком, перевернутый в полете стакан, шмякнулся на клеенку обеденного стола и, плюясь пузырями, пополз прямехонько к деду. Стакан двигался по озерцу разлитой воды между вздыбившимися порезами скатерти в границах фарватера. Я приросла к табурету. Внутренний голос надавил на нервы. «Спокойно, Маруся!» если бы я не давала клятву пионера, а жила в темные века, точно бы описалась от страха. Рыжие дедовы брови приподнялись, глаза сквозь стекла роговых очков залюбовались смельчаком, лучики морщин разбежались по веснушчатому лицу.
– Сегодня пойдете картошку тяпать! – тяжелая бабушкина рука перехватила беглеца, вернула его в строй и накрыла тряпочкой. Подперев спиной беленую печь, она разглядывала нас, оценивала свои шансы на успех.
– Вона вëдр какой стоит, пора уже! Зимой чего есть будете? – дед пожал плечами. В нашем доме приказы не обсуждались. Его взгляд расфокусировался и вернулся к утреннему чтению. Очки подтвердили согласие, съехав на кончик носа.
– Что это такое – тяпать? – я была согласна на любое приключение, кроме дворовой скуки.
– А мне можно? – Васек напрягся в ожидании положительного решения со стороны главнокомандующего.
– Можно всем! – дед шлёпнул рукой по очередному постановлению ЦК
– Выбора у нас всё равно нет!
– Уррра, собираемся! –
Мы высыпали в коридор, где под самым потолком на вбитых в стену гвоздях висело добро не нашедшее себе место в перенаселенных гнездах жильцов. Среди жестяных ванн, тазов, стремянок мы обнаружили два велосипеда. Нас было трое. Ваську доставался маленький "школьник». Большой "Урал" должен был нести нас с дедом, авоську с едой и тяпки – странные штуки, напрямую связанные с глаголом "тяпать". Через полчаса головы тяпок были завязаны старыми бабусиными платками, древки примотаны к раме велосипеда.
– Трогай! – Бутылка кваса, высунув голову в дыру авоськи, одобрительно булькнула, коснувшись дедовых колен. Моё место на багажнике велосипеда было не достаточно комфортным, что бы наслаждаться пейзажами, но вполне пригодным для передыха на марафоне. Отсидев себе клеймо жестких прутьев на попе, я спрыгивала на землю, попутчики терпеливо переходили на первую скорость, а то и вовсе останавливались. Утреннее солнце щурило нам глаза. Ветерок шевелил волосы на шее и руках, и в нем уже не было весенней свежести, но чувствовался, бог весть, откуда, занесенный в Сибирь зной. Тепло волной ударяло в спину, проникало под ребра, ища место, где свернувшись калачиком могло пролежать до глухих морозов и однажды напомнить о красках лета. Впереди замаячило заводское летное поле. Деревянные покосившиеся столбы поддерживали сползающую поржавевшую сетку. Надпись на воротах гласила «СТОЙ! Военный объект». Подскакивая на высохшей колее полевой дороги, цепляя сандалиями ржавую глину, разгоняя ящериц по хрустящему сухостою, я добралась до попутчиков и, запыхавшись, вновь запрыгнула на багажник
– Эгей! Поехали! –
Большая лужа, оставшаяся после вчерашнего ливня, покрылась рябью. Отраженная в ней смотровая вышка всколыхнулась и стала эфемерной. Никто не торопился отвечать мне взаимностью. Мной явно что-то было упущено.
– Ну и дела! –
Речь шла о летательных аппаратах.
– Без меня! –
Васек недавно записался в кружок авиа моделирования «Клуба юных техников». Картонная папочка под мышкой и задумчивый взгляд говорили о том, что он стал другим человеком. С дедом они уже не раз обсуждали тонкости нового ремесла. Я будто начала исчезать из круга их интересов. Вот и сейчас, превратившись в слух, подстегнутая лёгкой обидой я тащилась за ними, наматывая на ус новые термины, определённо задавшись целью восстановить своё доброе имя среди равных.
– Всё есть в журнале "Сделай сам"! – твердил мозг. – Дайте только вернуться! И завтра вы у меня получите лонжероны с элеронами! –Разгоняющийся по бетонке самолёт взорвал тишину. За секунды звук вырос до крайних пределов, заставил нас зажать уши ладонями, мы кричали друг другу, пытаясь передать эмоции вызванные чудо техникой. Радостное возбуждение одарило меня ощущением причастности к техническому прогрессу, происходившему прямо на глазах и всё услышанное по радио о том, как наша страна семимильными шагами идёт к коммунизму, наращивая военную мощь, стало вдруг осязаемым. Мне казалось, что и не идёт, а просто летит, и меня еще тащит за собой, заставляя переживать турбулентность на восходящем потоке. Самолет исчез. Чувство восторга сменилось тревогой о возможной войне. Среди абсолютной тишины мимо попрыгал кузнечик, решив дилемму в пользу дня сегодняшнего.
Тяпка - инструмент сложной конфигурации. Исследовав природу объекта, выслушав лекцию по технике безопасности, первым же ударом я нанесла урон своему телу. Эта зараза на подлете к картофельному кусту, изменила траекторию и резанула по сандалию, слегка зацепив кожу ноги. Дед назвал это членовредительством, признал мою профессиональную не пригодность и отправил меня накрывать поляну.
С удовольствием оглядев на прощанье делянку, я обнаружила, что проходя мимо пруда, она поднимается на бугор и исчезает за горизонтом в неведомой дали, а потому посчитала, что торопиться нам некуда. Взволнованная тень бледно-зеленой ивовой кроны указала место бивуака, образовав легкую завесу от полуденного солнца. Я расстелила розовое байковое одеяльце, выставила бутылку с теплым квасом, буханку хлеба с перьями зеленого лука и варёные яйца. Немудреный полевой обед затянулся, сморив негой летнего полдня. Самолеты выписывали в воздухе пируэты. Летчики-испытатели, казалось, старались угодить зрителям неожиданными кульбитами. Красота представления смирила нас с пугающими прежде звуками, теперь они стали обязательным оркестровым сопровождением.
– Может нам самолет построить? – предложение деда, как последний удар литавр в финальном аккорде выдернуло нас из дремоты. Мы с Васьком сели, уставившись на идеолога. Передо мной пронеслась вереница образов будущей машины, нашего триумфа с фотографиями на стальном крыле и на фюзеляже со звездами. Напуганный произведенным на нас впечатлением и слегка смутившись, дед исправил формулировку – Самолетик! Модель!
– А-а-а, ну так бы и сказал – я приняла исходное положение. Говорить было не о чем. День погас. Крошечная птичка, путающаяся в ивовых ветвях, наивно щебетала о счастье. Утки в деревенском пруду возились с дележкой придонной снеди. Не в силах смириться с потерей иллюзии, я побрела к воде. Зеленая тина превратила край озерца в болотце. Здесь же, присев на поваленном полусгнившем бревне, можно было помыть руки и опустить ноги в воду, успокоить саднящую рану на ступне и в сердце.
– А что, может быть эта идея не так уж плоха? –
Судя по шуршанию за спиной, созидательный процесс уже набирал обороты. – Маруся!
– Наконец-то! – долгожданный голос деда обеспечил мне путь к отступлению.
– Маляром будешь? – я не обиделась. Ведь на дедовом языке это слово означало – художник, человек, который может превратить их маленькую неказистую модельку в настоящий шедевр.
– Маляром буду! –
– А теперь, купаться! – восторженный отклик на призыв вожака произвел волну протеста, прокатившуюся по картофельному полю. С соседних делянок в нашу сторону, как по команде, повернулись, задремавшие было в работе, лица взрослых. Казалось смесь зависти и укора переросла в возмущение, которое так и не посмело сорваться с уст скорбящих под нашими счастливыми взглядами. Заводской гудок разлился по округе, достиг картофельного поля и объявил о конце смены. Пора в обратный путь. Через некоторое время мы присоединились к шумной братии рабочих, примерив на себя их трудовую славу. Проносясь мимо нашего поселка, людская река выплеснула нас на порог родного дома прямо к бабушкиным ногам - Ну что, много сделали? – МНОГО. А много осталось – МНОГО!- С тех пор мы зачастили из дедовой мастерской на картофельное поле. Признаться бабушке в праздном времяпровождении, было сродни навлечь на себя вселенское горе. Благо за прополкой шло окучивание, за ним второе, до осени было еще далеко и мы надеялись наверстать упущенное после запуска летательного аппарата. Не вдаваясь в конструктивные особенности модели, я лакировала и раскрашивала самолетик, как могла. Дед его шлифовал и снова я покрывала лаком. Васек приобретал навыки помощника конструктора в микроскопическом масштабе на щепочках, резиночках и крючочках. Лето проплывало мимо нас, мы о нем не жалели.
И вот однажды, Васек взял самолет в руки, дед поджег фитиль, я придержала пятидесятиметровый леер в руках, натягивая его как поводок. По дедовой команде Васек побежал против ветра, держа модель носом вверх, пытаясь поймать восходящий поток. Веревка разматывалась и разматывалась, вот и конец… я побежала следом, боясь прервать начавшийся полет. Вдруг ветер выхватил самолет из рук Васька и подбросил на огромную высоту. Наши головы закружились в ритме нарезаемых самолетом кругов. Дыханье перехватило. Сердце застучало от восторга. Летит!!! Самолет, отлетав отведенное фитилем время, поднял стабилизатор. Он должен был снизить скорость и заставить самолет приземлиться. Машина начала мягко спускаться. Подлетев к бугру на краю поля, она зацепила движение воздуха вверх, повторила контур рельефа и неожиданно взвилась.
« Веселенькое дельце!» мы засмеялись. Сделав еще круг, самолет повторил маневр и вышел на следующий уровень. Наше беспокойство нарастало вместе с набираемой самолетом высотой. А он все кружил и кружил, как будто не мог решиться на побег. Он любовался нами у пруда с утками и светло-зеленой ветлой, картофельным простором и людьми с тяпками. Вот он поднялся к серебряной паутине небесного свода, качнул на солнце в последний раз крыльями и ушел из поля видимости. Дед, было, вскочил на велосипед, попытался догнать беглеца. Да куда там! Его след уже остыл…
– Чудеса, да и только! – Опустив глаза на линию горизонта, я сфокусировала взгляд на знакомом силуэте. По зеленым лоскутам делянок, приложив руку козырьком ко лбу, явно кого-то выглядывая, шла бабушка…
На мою ладонь упал первый пожелтевший лист. На пороге стояла осень.