Когда, дослушав серию Пехова про Людвига ван Нормайенна, я сел писать о ней, то понял, что отдельного поста не выйдет. Невозможно обойти то, что «Страж» без обиняков черпает из котла, который заварил Анджей Сапковский. А так как я давно хотел упорядочить мысли про феномен ведьмака, получилась статья, в которую вошли и обзоры на оба цикла книг, и некоторые выводы о том, что они значат для сюжетного творчества в целом.
«Страж» (и не только он) показывает, что потенциал Геральта распространяется за пределы произведений, собственно, про него. Ведьмак оказался способен создать целый жанр так, как в своё время это сделал Шерлок Холмс. У Конан Дойла получилось найти такое сочетание черт художественного мира, и в первую очередь его персонажей, что его мы теперь воспринимаем как канон детектива. Сапковский в принципе повторил этот успех, однако, в отличие от британского писателя, сам не вполне осознал, что сделал. Ведь, если не считать изначальной идеи Геральта и раз через два удачного стёба, книги про ведьмака — посредственное, а кое в чём и мерзкое чтиво.
«Ведьмак» и его недостатки
Предназначение по лекалам короля Артура
Арочный сюжет у Сапковского не получился. Цири тусуется сама по себе, все её ищут, и вселенская значимость потеряшки обосновывается самым дешёвым для фэнтезийного писателя образом: девушка, мол, избранная, остальные герои ей «предназначены» и напророчены, а что делать узнают из сновидений. Когда автор неспособен родить для героев убедительные мотивы, которые последовательно движут ими в определённом направлении, он объясняет движение сюжета Судьбой, которую волен вертеть как угодно.
В «Ведьмаке» вообще большие проблемы с последовательностью. Первая книга начинается с того, что Геральт убивает трёх задир в таверне, потому что те его оскорбили. Затем скармливает королевского вельможу упырице, чтобы с той проще было драться. Следующие истории являют уже гуманиста-практика, который отказывается выбирать меньшее зло и делает всё ради спасения жизней. В пятой книге этот гуманист из кожи вон лезет, чтобы не тянуть товарищей в опасный поход, но без зазрения совести подставляет под стрелы случайно попавшегося паромщика, потому что тот ему понадобился для достижения целей.
Тема «предназначения» лучше всего демонстрирует, насколько Сапковский навязывает своей вселенной чуждые ей идеи. История с «правом неожиданности» может показаться мутной и высосанной из пальца (так оно и есть), и не очень понятно, как такие зыбкие основания для сюжета пришли автору в голову. Однако всё встаёт на свои места, если знать, что он заимствовал идею из легенд об Артуре.
В них будущий отец Артура, король Утер, хочет переспать с чужой женой, леди Игрэйн. Для этого он обращается к волшебнику Мэрлину за помощью. Тот предлагает придать Утеру облик мужа Игрэйн в обмен на то, что ребёнка, который получится в результате ночи с мистификацией, отдадут Мэрлину в ученики.
В этой истории всё логично: требование, даром что высказанное волшебником, продиктовано не чудесным провидением, а понятным расчётом. Он получает ученика королевских кровей, через которого сможет повлиять на судьбу страны. В то же время, будучи зачат обманом, Артур не мог запросто стать наследником, поэтому для Утера легко было дать Мэрлину обещание. Чтобы подтвердить права молодого человека на престол, так или иначе требовалась дополнительная высшая санкция, для чего Мэрлин (и вряд ли кто-то, кроме него, был в состоянии это сделать) впоследствии придумал публичное испытание мечом в камне. Действия, события, образы не просто налеплены друг на друга, а естественным образом влекут последствия, которые, в свою очередь, становятся причинами для дальнейшего развития сюжета.
Ну а что же в «Ведьмаке»? Сапковский берёт идею изъятия ребёнка за услугу и приклеивает её к Геральту и Цири. Но услуга, которую оказал королю Мэрлин, к появлению ребёнка вела напрямую. Помощь ведьмаков совсем иного рода, и от тычков мечом в какого-нибудь Йожина з бажин дети не родятся. Так с какой стати истребители чудовищ стали бы требовать их за свою работу, метя пальцем в небо с надуманным «правом неожиданности»? Автор понимает, что в большинстве случаев никакие внезапные дети спасённых дома не ждали бы, и признаёт устами Геральта, что учеников в ведьмачьи школы рекрутируют обычно вовсе не таким способом. Однако ведьмаки зачем-то упорно ищут Предназначенных детей, требуя «того, что встретит тебя по возвращении и о чём не знаешь» вместо заслуженной оплаты труда.
Но это ещё не самое глупое. Когда Предназначенный ребёнок (Цири) в школу-таки попадает, его, естественно, боятся подвергать мутациям — с девятью-то шансами угробить из десяти. Получается, ведьмаки мало того что регулярно играют в дурную лотерею, чтобы раздобыть в ученики ребёнка-неожиданность, но, даже и выиграв, полноценного ученика не получают. Потому что жалко же такую редкость травить химикатами почти наверняка насмерть! Абсурд происходящего Сапковский не оправдывает ничем, кроме бессмысленных рассуждений о судьбе.
Кроме Артура
Чем дальше движется сюжет, тем он становится тупее и тем больше превращается в коллекцию клише. Чудесные спасения загнанных в безвыходное положение героев. Карикатурные (в отличие от выведенных в игре) нильфгаардцы и прочие, как сказала бы Цири, злючные злодеи. Кульминационное сражение, в котором автор сливает всех, кроме главных героев, — не потому, что остальные персонажи пришли к развязке своего собственного конфликта, а потому, что перестали быть нужны.
Последние книги серии, особенно «Владычицу озера», я уже не мог воспринимать всерьёз. Вдобавок, она ещё написана с претензией на писательский шик: история излагается не последовательно, а с перескоками на воспоминания о ней неких посторонних личностей. Например, рассказ вдруг прерывается, и о его продолжении начинают спорить какие-то не относящиеся к делу дамы, которые знают о событиях как о древних легендах. Неплохо этот приём сработал только при описании битвы при Бренне, потому что оказался органичен тому, как масштабные происшествия остаются в человеческой памяти. В остальных случаях эта манера только тормозила и затрудняла восприятие текста.
Кстати, о тексте…
Диалоги и образный ряд
«Заткнись — девки — кровь — кровь — женские грудки — брызнула — молчал — бордель — заткнись — девки — молчал — острый как бритва — как бритва острый — по ляжкам — режет как бритва — сплюнул кровь — фонтан кровавой крови — курва — брызнула кровь — взгляд — между ног — глаза — заткнись — молчал — девки — заткнись — бордель — как бритва — молчал — брызнула — в пах».
Справедливости ради, Сапковский умеет выходить за пределы данного словаря, но делает это зачастую в порядке выпендрёжа.
Обманчивая мужественность: ведьмак в хороводе тётенек
Книжный Геральт — на удивление немужественный мужик. Я бы сказал, что он плод мечты о мужественности человека, который всю жизнь не вылезал из женского общества. Мужчин Сапковский, как видно, не любит, чем в большой степени объясняется «темнота» его фэнтези. Грубость, нарочитую пошлость и склонность к насилию почти всех второстепенных персонажей принимают за реализм. Но, как мне кажется, такой «реализм» происходит из боязливой демонизации мужского пола так же, как рыцарские образы растут из его идеализации. Про настоящие реалии простого народа в аграрном обществе вот у Мо Яня лучше почитать или, скажем, у Маркеса.
Феминистическую повестку образца 90-х Сапковский, собственно, и не скрывает. Сильные и независимые королевы (Калантэ, Мэва, Францеска, Анна-Генриетта), воительницы (Райла, Мильва, Торувьель, Джулия Абатемарко, сёстры Скарра, Виолетта с командой стражниц, Фрига), бандитки (Ренфри, Искра и Мистле, Ангулема) прямым текстом рассказывают, как презирают патриархальный мир. Чародейки, и без того составляющие почти всю магическую элиту, стремятся создать чисто женский орган волшебнической власти (не стесняясь заявить, что женщины-то от природы лучше). В Брокилоне или храмах Мелитэле мужчины отсутствуют органически. Про Цири даже и говорить не хочется.
Условно положительные мужики, общение которых между собой не вызывает рвотных позывов, в книгах есть, но это в основном краснолюды. Перенеся плюсы мужского общества на угнетаемых карликов, Сапковский (а) доводит их до карикатурности, (б) продолжает логику «левой» повестки, которая, как известно, не только про женщин, но и про меньшинства. Если уж изображать приятных глазу дяденек, то пусть это будут представители экзотичных коренных народов, непосредственности которых мы будем умиляться, а мастерству и традициям — восхищаться. Куда до них мерзким людишкам, у которых что ни мужик, то паскуда и насильник, который себе даже приличные игральные карты изготовить не в состоянии.
А как же Геральт? Наш брутально-моральный перец всё время окружён плотным кольцом дамочек, причём меньшая часть из них — его любовницы-любови. Сердобольные тёти постоянно вытаскивают его с того света после очередных травм (Нэннеке, Эитнэ и Аглайиса, Висенна, Шани, Трисс), компенсируя то, что он снова полез в драку, не рассчитав силы. Следопытки указывают ему путь (Браэнн, Мильва). Йеннифэр по секрету передаёт деньги на то, чтобы ему увеличили награду и ведьмак мог на что-то жить; выкупает и возвращает его потерянные мечи тогда, когда сам он, пафосно и преодолевая невероятные трудности, ничего не достиг. Такое ощущение, что Геральт — и не герой-защитник вовсе, а подросток-забияка, глядя на гонор которого, (собирательной) маме, что всегда рядом, остаётся только вздыхать и решать его многочисленные проблемы.
С кем общается Геральт? Из друзей мужского пола у него лишь Лютик; да и тот в основном потому, что ведьмаку не конкурент, а подпевала — в прямом смысле. Их общение происходит своеобразно: Лютик говорит, Геральт его затыкает, откровенно показывая, какого на самом деле мнения о «друге». Для ведьмака тот скорее любимая зверушка, чем полноценный товарищ. Только полная перпендикулярность Лютика обидчивости и социальной иерархии позволяет ему не обращать на это внимание.
Все деловые мужчины, которых Геральт встречает, встают ему поперёк горла: Фольтест, Доррегарай, Линус Питт (натужно комичный персонаж, которого Сапковский специально сделал таким, чтобы показать превосходство главного героя), Кодрингер, Дийкстра, Вильгефорц, Кагыр, Регис, — с каждым он занимается только высокопарными и заносчивыми пререканиями. В отличие от игр, книги не показывают и каких-то отношений с ведьмаками из Каэр Морхена. Не видно, чтобы Геральт дружил с ними или скучал после долгих месяцев вне замка. Некоторые эпизодические персонажи его уважают, но только за профессионализм, а не за личные качества. В «Крещении огнём» уже и другие герои откровенно издеваются над тем, насколько неспособным к дружбе выведен Геральт — милый пример авторской самоиронии. А то, как Кагыр и Регис, несмотря на это, становятся его добрыми товарищами, едва только ведьмак раздумывает их убивать, — пример уже авторской импотенции в выстраивании мотиваций.
Забавно, как быстро меняется феминистическая повестка на Западе. Сейчас, когда гремят скандалы вокруг сериала, оригинальную серию книг приводят в качестве образца прекрасной истории, которую для зрителя подменяют бессмысленной демонстрацией негров и лесбиянок. Однако «Ведьмак» на момент написания и так был очень «левым» произведением, в котором патриархальная человеческая цивилизация намеренно выставлена вульгарной, уродливой, шовинистской и противной природе; воспеваются экологичность, женская независимость, сексуальные и этнические меньшинства. Книжный же Геральт — мужской идеал этой «левой» повестки: нарциссичный, инфантильный справедливствующий болтун, любовник с маминого позволения и под её опекой.
За что же мы любим ведьмака?
В статье о былинном и сказочном типе героя я писал, что способов сделать персонажа привлекательным принципиально два:
- Наделить его бесконечной силой, которую читатель хотел бы чувствовать в себе. Это подход Супермена. Принципиальное его ограничение в том, что всесильному герою нечего преодолевать, так что испытания для него получаются надуманными.
- Унизить персонажа, выпятив в нём все те негативные черты и обстоятельства, которых читатель в своей жизни стесняется и которые ненавидит. Как правило обеспеченный магической помощью со стороны, успех такого героя создаёт приятную иллюзию, что и последнему недотёпе может повезти. Это подход Емели. Его ограничение в том, что всё участие персонажа в своей судьбе сводится к хотелкам, а награду он получает в лучшем случае за абстрактнные добродетели, в худшем — за то, что раз в жизни кому-то помог (и то не без корысти).
Наиболее же привлекательные герои получаются тогда, когда оба способа применяют в одном образе. Так, а не в лаборатории Каэр Морхена, оказался выведен ведьмак. От Супермена он имеет высокую силу, скорость, сверхчувствительность, долгожительство, регенерацию, иммунитет, некоторые магические способности и большой успех у женщин с ними. От Емели — рискованную и бедную жизнь, презрение со стороны общества.
Отдельную симпатию емельного типа вызывает принадлежность ведьмака к «рабочему классу»: он ходит по деревням и замкам, будто сантехник по квартирам. Постоянные рассуждения о морали окружающего мира, которые любит и обыватель, делают Геральта воплощением эдакого правильного мужика, только с мечами вместо гаечных ключей.
В качестве бродячего мастера ведьмак обладает и более приземлённой привлекательностью суперменного типа. Поясню, что имею в виду. Персонаж может представлять собой былинного, сверхсильного героя, и вовсе не обладая магическими возможностями. Даже в полностью реалистическом сюжете может фигурировать богатырь. Героя для этого нужно представить чрезвычайно компетентным и до крайности талантливым. Примеры таких нефантастических суперменов — Штирлиц или тот же Шерлок Холмс.
В самом первом рассказе про заколдованную дочку Фольтеста ведьмак расспрашивает очевидцев, чтобы заранее, перед боем классифицировать и оценить монстра; пьёт нужные эликсиры; в бою он не просто машет мечом, а применяет особые знаки и специальный инвентарь (цепь, песочные часы), совершает неочевидные действия (ложится в саркофаг); короля-заказчика он консультирует о том, как избежать рецидива проклятия. Короче говоря, Геральт ведёт себя как компетентный профессионал, который знает тысячу и один нюанс своего дела. И это чрезвычайно импонирует читателю.
Итого по серии
К сожалению, Сапковский сам, похоже, не понял, что в его произведениях прекрасно, а что вторично, нелогично и скучно. Чем дальше идёт магистральный сюжет, тем меньше Геральт обращается к особенностям своего ремесла и тем сильнее напоминает нарциссичного балабола. Знаков он больше не использует, эликсиры не подбирает, расследований не проводит, а тупо бросается с мечом на супостатов, которые всё реже оказываются монстрами, всё чаще — мерзкими мужиками-насильниками. И это в тех кусках текста, где вообще действует Геральт, а не избранная потеряшка слоняется по какой-нибудь пустыне.
Так из длиннющего цикла образ ведьмака определили только первые две книги; да ещё в «Сезоне гроз», написанном через много лет после завершения основной арки, Сапковский более-менее возвращается к тому, за что ведьмака полюбили.
Зато громадную услугу этому образу оказали игры. Их создатели лучше автора книг поняли, где зарыто гномье золото. Вдобавок, они дали игроку самому принимать моральные решения и развивать ведьмачьи таланты, руководя суровым специалистом с мечами за спиной. Вкладывая собственное мировоззрение и чувство справедливости в эту оболочку, играющий наконец производит того «правильного мужика», который в книгах деградировал до нарцисса-пустозвона. Благо варианты поведения, предусмотренные разработчиками, это позволяют.
К сожалению, даже шедевральная третья часть не вполне реализует идею о том, что надо подбирать отличающиеся тактики для борьбы с разной нечистью. На успех в сражениях влияет в основном уровень Геральта, а не вдумчивый подход к бою. Но да чёрт с ним, в третьего компьютерного «Ведьмака» влито такое количество высококлассной творческой работы, что грех жаловаться.
Страж душ Пехова
Пехов многое заимствовал из «Ведьмака», но сделал это с куда большим пониманием, чем Сапковский, когда тот переносил сюжеты из легенд про Артура. В Людвиге сочетается всё самое вкусное, что было у Геральта, а привнесённое самим Пеховым делает образ ещё лучше. На супермено-емельной шкале герой сбалансирован, как воспетый в фэнтезятине клинок горных мастеров.
Мир Людвига представляет собой чуть переиначенную историческую Европу. Сверхъестественные угрозы для человека не свалены в нём в единый зверинец, против которого выступают универсальные солдаты-ведьмаки, а делятся в зависимости от своей природы. Есть бесы и демоны из ада, которых загонять обратно берётся церковь. Есть призраки, видимые только способным к этому людям. Из них рекрутируют охотников на тёмных душ — стражей. Кроме духов, некогда принадлежавших живым, одушевлёнными могут стать предметы. Они также невидимы для простых людей; но профессионально одушевлёнными занимаются не стражи, а другая организация, которая последних к тому же контролирует. Живут в отдалённых уголках этого мира и создания вроде драконов, но в них более-менее сведущи разве что волшебники, которые в свою очередь под колпаком у церкви — как правило.
В сложной системе сторон, существ и организаций у стражей только одна сверхсила — они способны противостоять вредоносным призракам с помощью врождённых способностей, специфических навыков и особых кинжалов. В то же время встретиться им при выполнении этой работы может кто угодно. Против демона, чернокнижника, да даже и простого бандита страж не более защищён, чем обычный человек; разве что знаний имеет чуть больше да не болеет.
Так Пехов сохранил идею цеха мастеров, которые выполняют свою работу волшебными клинками, но снизил градус суперменства, сделав образ ещё ближе к той трудовой деятельности, которой, скорее всего, занимается читатель. В качестве своеобразной компенсации Братство стражей, хотя и не обладает бесспорной репутацией и имеет своих врагов, в целом уважаемая и богатая организация. Что и к лучшему, если сравнивать с ведьмаком: манера того прибедняться и «горько» иронизировать над своим мутантным реноме впечатляет разве что малолетнюю аудиторию. Для взрослого читателя образ респектабельной профессии ближе, пусть и взамен всяких там суперсил.
Книги про стража вообще «взрослее» ведьмаковских (занятный факт: Пехов писал в заметно более молодом возрасте, чем Сапковский). Общественные отношения, мотивации героев выстраивают правдоподобную сеть связей, а не метят в воображение, игнорируя логику (как у некоторых). И это при том, что Пехов сохранил органичную геральтической истории структуру повестей, которую Сапковский начал да бросил, почувствовав, видимо, силы для большой формы.
Однако арочный сюжет хорош именно у Пехова. Чудо как хорош! Мало кому из писателей удаётся вывести все ниточки четырёхтомной серии к концовке так, чтобы та не только не выглядела натужной, но и оказалась по-настоящему впечатляющей. Небольшие детали и неприметные персонажи вдруг становятся ключевыми в эпической развязке.
Я бы назвал такой, как в «Страже», сюжет онтологическим детективом. Загадка здесь не в том, кто убийца, а в том, как устроена Вселенная, в которой герой обитает. И раскрывает тайны Людвиг не оттого, что залез от скуки в архивы древних магов, а потому что повседневная работа наталкивает его то на один, то на другой кусочек мозаики, которая к концу складывается во монументальную апокалиптическую картину.
«Страж» — это фэнтези в лучшем своём проявлении.