*ЗАЩИЩЕНО АВТОРСКИМ ПРАВОМ*
«Эй, тётя Люб!» - крикнула женщина в пёстром платке, заглядывая во двор поверх забора, на доски которого, словно некие диковинные шлемы, были нанизаны крынки и горшки. «Чего, Надь?» - послышалось в ответ, и из-за угла дома с большой бельевой корзиной в руках вышла плотная высокая женщина с широким добродушным лицом.
- Доброго утречка вам!
- И тебе того же! Чего пришла-то?
- Тётя Люб, я завтра в город уезжаю, так вот, пришла тебя попросить приглядеть за моим котиком. Сможешь, а?
- Это за твоим-то Васькой-разбойником пригляд нужен? Чего ему, оглоеду, сделается? Или боишься, что он без тебя с голоду помрёт? - Так ты не бойся, он уж себя лучше всякого другого прокормит. Чего догонит, то поймает, а коли где что лежит плохо, так он уж тут как тут – сразу сцапает, даже не посмотрит, у кого.
- Ну тётя Люб…
- Ладно, пригляжу я за твоим Васькой, Бог с тобой. Ты ему только объясни, да чтоб подоходчивей, что ежели он ещё какого-нибудь цыплёнка задушит, не поздоровится ему!
- Вот спасибо, тётя Люб! Ну... пойду я, пожалуй.
С этими словами счастливая Надежда Ивановна зашагала к своему дому, а её собеседница принялась развешивать на верёвках бельё. Тут из дома вышла маленькая девочка с торчавшими в разные стороны светлыми косичками и в смехотворно больших для её крохотных ножек тапках. «Бабуля, - обратилась она к Любви Прокопьевне, - а это кто приходил?»
- Да это Надя, пришла попросить, чтоб я за её Васькой присмотрела, когда её дома не будет – она в город собралась. Ох, и чудная же она, Оленька, по-другому и не скажешь…
- А чего с ней не так?
- Ха, ты подумай, сколько ей не говори, что этот её Васька цыплят жрёт да воровством по всему селу промышляет, она сразу в крик – Васенька, мол, душа добрая, мухи не тронет, а сама даже на этого своего ангелочка не глянет так, чтоб по совести. Ты бы его видела – огромный полосатый, мурло вот такое себе наел (она показала руками), весь с жиру лоснится, глазищи с прищуром – так и зыркают туда-сюда, высматривают, чего бы такое спереть потихоньку. Вот сейчас пришла, просит: «Пригляди за моим Васенькой», а Васенька этот сам за собой отличнейшим манером приглядит – голодным, попомни меня, не останется… Ну вот и готово.
Тут Любовь Прокопьевна взяла опорожнённую корзину в одну руку, а табуретку, на которой она стояла, – в другую и направилась к дому, девочка засеменила следом.
Войдя в комнату, женщина остановилась и задержалась взглядом на потолочной балке. «Вот сюда, паразит, однажды забрался!» - с чувством проговорила она.
- Кто, бабуля?
- Да оглоед этот, чтоб ему подавиться, хотя как он тогда не подавился, не знаю. Давай, что ли, чайку попьём с баранками, а я тебе меж тем про этого Ваську, да про меня историйку расскажу.
Вскипятили красивый эмалированный чайник с вишнями, расставили чашки, насыпали баранки в чашку, сели, помолчали; потом Любовь Прокопьевна, видя, как горят любопытством глаза маленькой внучки, сделала очередной глоток, поставила чашку на стол и начала рассказывать.
- Васька этот, как подрос, так житья от него не стало: всюду бродит, во дворы пробирается, да что там во дворы - даже в дома, ежели двери не заперты, напакостит там, утырит чего-нибудь со стола и бежать, только его и видели. Маша, вон, в прошлом году себе яишенку готовила, так этот бандит, что ты думаешь, крышку со сковороды лапищей сбил, всё до крошки сожрал, только следы от лап остались. Вот какой звярина!
Потом и до меня добрался: я рыбу на рынке купила - такую здоровую жирную солёную, думаю, приду, да с картошечкой и лучком поем. Иду по дороге, а он - раз, и из кустов выскочил, бежит рядом, орёт, я в него палкой запустила, чтоб отстал, он отбежал в сторонку, но по-прежнему рядом идёт, а в глазищах аж прочесть можно, что рыба эта ему крепко приглянулась. До дома дошла, калитку закрыла, а рыбу к этой вот балке на гвоздь подвесила – думала, не достанет. Отошла по делам, вернулась – нет рыбы, один гвоздь торчит. Я туда-сюда, нет пропажи, и этого разбойника тоже нет, ну, думаю, добрался всё-таки до рыбы, где уж его теперь сыщешь.
Только на следующий день, под вечер, нашла я эту рыбу, вернее скелет ейный – в подполе, а верёвка, гляжу, перегрызена. Он, Васька этот, видно, по стене до балки добрался, уж не знаю, как потом - вниз головой, что ли, верёвку перегрыз, слез оттуда, да и в подпол. Уж как мне, Оленька, горько было, я же эту рыбу как люблю-то, прям грех сказать, как люблю, а он, морда усатая, у меня её утащил и слопал. Вышла я с рыбьим скелетом во двор, чуть не плачу от обиды, гляжу, куры в кучу у забора сбились и голосят, да как-то по-особому… Пригляделась – Васька этот, оглоед поганый, из корыта водичку пьёт, в горле у него, видишь ли, пересохло - рыба-то солёная была, вот он и пил, а морда-то – довольная-довольная, аж вся маслится. Поглядел на меня глазом своим бандитским, скелет в руке приметил и убёг. Сейчас вот опять Надя в город уезжает, снова Васька чего-нибудь вытворит. Эх-эх-эх…
Допили чай, вымыли посуду, Оленька выбежала во двор, а Любовь Прокопьевна принялась варить кашу на обед и прибирать комнату. Когда почти всё уже было закончено, со двора донёсся заливистый детский смех. Женщина выглянула в окно, брови её сурово сдвинулись, а потом с внезапностью, подобной той, с которой яркое солнце показывается в разрыве туч после дождя, она рассмеялась, громко и неподдельно. Она увидела, как её внучка с разгоревшимся лицом, держа в руках длинную хворостину, играет с котом. Это был тот самый Васька, о котором она утром рассказывала Оленьке - огромный полосатый, с круглой масляной физиономией и горящими зелёными глазищами. Он прижимался к земле, вертел хвостом, прыгал, хватал сильными лапами размахрившийся край хворостины, и тащил его зубами, упираясь в землю задними лапками. Так забавны были его движения, и так веселилась маленькая Оленька, что бабушка отказалась от своего первоначального желания взяться за веник и расхохоталась. Несколько минут спустя она вышла во двор и остановилась под усыпанной душистыми белыми цветами черёмухой, под которой происходила игра.
Васька выпустил хворостину и, мягко перебирая лапами, подошёл к Любови Прокопьевне. Они стояли и глядели друг на друга, потом кот сделал последние несколько шагов и, умильно выгнув спину, но при этом глядя на неё снизу вверх хитрым прищуренным глазом, потёрся о ногу женщины. Любовь Прокопьевна тихо проговорила: «Ах ты злыдень!», наклонилась и погладила его по круглой голове и по широкой спине. Васька ещё сильнее выгнул спину и затарахтел, как старая добрая швейная машинка, памятная старшей обитательнице дома ещё с давних времён. Любовь Прокопьевна присела на корточки, продолжая гладить кота по бокам и спине, тот не переставал тарахтеть и даже принялся пускать слюни, тычась круглой мордой в руки женщины, а потом мягко упал на землю, перевернулся на спину, поджал передние лапки и подставил ласкающим рукам толстый, поросший светлой шелковистой шёрсткой живот. Любовь Прокопьевна умилилась, прежние обиды улетучивались из её памяти, и в её взгляде уже не было прежней враждебности…