Меня отвели в обшарпанную палату – большую, на двенадцать коек. В палатах двери не предусмотрены. Просто проемы – видимость дверей. Это сделано, чтобы постоянно наблюдать за больными и видеть, что они делают.
Палаты, в основном одноглазые монстры, смотрят в длинный коридор, по которому ходят сумасшедшие. Но они, конечно, не все сумасшедшие. Некоторые – мертвецы, а некоторые — нормальные, как я, просто их считают сумасшедшими.
Моя кровать у самого окна. Окно зарешечено. Пока санитар расстилал мою постель, я успел выглянуть во двор. Там мерно прогуливалась моя Любовь. Она сразу же заметила меня и, расплывшись в улыбке, помахала мне букетом коричневых цветов.
– Что! – спросил я.
– Чё ты сказал?! – раздалось откуда-то сверху.
Это в голове рождаются звуки, может кровь пульсирует в венах. Или почки все и за них и зубы выпадают что нет притока крови, кости слабеют, позвоночник кривой. Столько всего, что можно разреветься.
– не гони! – кричит моя Любовь, что я пугаюсь. Озираюсь по сторонам, ищу её, но это лишь галлюцинация.
Топот ног и шелест тапочек по разбитому линолеумному паркету. Это сумасшедшие с мертвяками возвращаются в свои палаты со столовой как стая антилоп с водопоя, их гонят львы.
У проема появляется Лева, следом мертвяк Вагон. Лева доходит до окна разворачивается. Он над чем-то думает. Останавливается посреди комнаты меж двух кроватей. Поднимает руку и говорит.
– Не ты, а вы. Не Лева, а Алексей Андреевич.
Мертвяк садится на кровать ближе к входу, смотрит в одну точку. На него никто не обращает внимания. Он так и будет протирать глазами дыру в стене. Пока не ляжет спать.
Время подходит к тихому часу, все сумасшедшие рассасываются с коридора по палатам. Слышно, как по взлетке рыскает санитар.
– Чистая вода в попе не держится! – кричит моя Любовь, откуда-то сверху.
– Что? – спрашиваю я, нет показалось.
Я закрываю глаза притворяюсь кроватью.
Во сне я вижу мою Любовь. Я кладу голову ей на колени. Она в белом платье расшитым серебряными нитями и жемчугами. Она ласкает мои волосы, поет колыбельную. Я всхлипываю, затем сотрясаюсь от плача и не могу сдержать слез. Бегу по ледяной реке. Вижу девочку лет десяти, и она проваливается. Я прыгаю в воду и тону. Спасите! – Кричу просыпаюсь и жалею. Ведь Любовь ушла. Была рядом. Ушла.
Пока я притворялся стулом прошло много дней. Я все думал, решил сходить на прогулку, но не нашёл тапочки.
– че тупишь! – доносится голос сверху.
– Что? – не понимаю я.
– Поторопись!
Я босиком бегу ко выходу и врезаюсь в толпу.
– Иванов куда прешь! – рычит санитар.
Открывается железная дверь.
– по одному на выход! - Подает команду другой. Я рвусь вперед. Тут санитар, стоящий у входа хватает меня за шкирку.
– где тапочки? Босиком нельзя.
Я пытаюсь вырваться, ведь мне нужен кислород, чтобы лучше думать.
– да пусть так идет. В кой-то веки на прогулку собрался. – Говорит другой.
– Киселев метнулся за тапочками, - командует санитар больному.
Меня подхватывают, надевают тапочки. Я как бабочка выпархиваю под солнце с темницы. Я сажусь на березу, лечу выше. Впереди забор с колючей проволокой. Я бегу, то взлетаю, расправляю крылья.
– стой! – кричит позади санитар. Он тяжело так дышит. Я ему машу рукой. Бегу все быстрей и быстрей.
Кто-то ставит подножку. Я снова лечу и врезаюсь об бетонный забор носом. Меня тащат в палату. Я лежу, вдыхаю остатки уличного кислорода.
– милый, – доносится шепот сверху.
– что? – спрашиваю я.
Ее руки опускаются на голову. Длинные тонкие пальцы гладят волосы. Я всхлипываю, решаю выйти отсюда, как можно скорей. Быстро не получится. Ведь я сам задал условие. Не смог обуздать гордыню. Так постепенно зашел в тупик. Но можно найти свое.
Кислород тек по венам, поджигая кровь. На конечной станции искры собирались и разгорелось пламя, и я себя таким еще не ощущал. Моя Любовь сидела рядом. Мы сцепились пальцами. Она вдыхала аромат моего тела. Я прислонил голову к ее плечу. Она всегда пахла мамой, молоком новорожденного.
– все будет хорошо! – доносится голос сверху.
– что? – спрашиваю я и отправляюсь в путешествие, когда вернусь не знаю.
Однажды было так. Сцепились две горы, одна утверждала, что мир есть я, одно сознание и ничего более, все иллюзия не существует близких, и ночное небо, и земля до горизонта, и то что за ним, все - есть пустота.
Другой говорил о раздвоении: есть я, наблюдающий, есть наблюдатель за мной.
Потом я-центр, сидел на диване, читал книгу, подошла наблюдающая, спросила:
- что читаешь?
- книгу про шизофрению.
- тебе нельзя такое читать, ты сам шизофреник. - Я центр хотел сказать ей, что она не понимает, о чем говорит, что если человек интересуется чем-то кроме ресниц, то он не обязательно сумасшедший, но промолчал и продолжил чтение.
Наблюдающая присела рядом, сказала:
- положи книгу, смотри на меня.
- дай дочитаю, маленько осталось.
- что там такое интересное написано?
- кровью шизофреников кормят мух, а мух съедают пауки и они теряют способность нормально плести паутину, становятся шизофрениками.
- это же наследственное заболевание.
- да, только вещество, приводящее к шизофрении в крови, появляется во время болезни.
– вот представь, если такая муха укусит тебя.
– причем тут я то.
– ну ты же у нас шизофреник.
Я центр молчал.
Наблюдающая хотела выиграть сражение, только перебирала варианты, как пробить оборону я центра, чтобы в хлам разрушить способность его к сопротивлению, она не знала зачем ей это нужно. Но жизнь была скучна. Ей хотелось побольше крови, чтобы насытиться для дальнейших побед. Я центр замкнулся вокруг своей черной дыры и гонял миллион звезд по периферии сознания и был обижен на мир.
– я так устала, - сказала наблюдающая.
– ты не тот, за кого выходила замуж, - продолжил я центр за нее и был не прав.
Наблюдающаяся атаковала внезапно, она знала слабые места в обороне я центра. Она смела все его защитные барьеры, втоптав в грязь личность. На ошметках, она устроила дикий пляс и смеялась ему в лицо. Он ушел далеко вглубь космоса. Звезды не крутились, черная дыра хотела захлопнуться и придумывала варианты.
Затем он встал. Наблюдающая знала, что это очередной акт игры и схватила его.
- куда ты собрался, сиди, - сказала она.
Я центр послушался и зарыдал, он знал, что не стоило так поступать. Но он всегда проигрывает сражения.
- Говорят, когда зажигаются звезды кому-то это нужно, кто-то хочет, чтобы они были, - говорит он.
- Что? - спрашивает наблюдающая, - повтори еще раз.
Он молчит и смотрит в одну точку. Она оскорбляется, встаёт и уходит. Я центр смотрит в одну точку несколько часов.
Так две горы боролись, воды текли по ним, обнажая скалы, камни рушились, заполняя долины, растворялись, смываясь в океан.