В прошлый раз мы остановились на том, как в сказочном цикле Клайва Степлза Льюиса «Хроники Нарнии» появился Великий Лев Аслан. А вместе с Асланом в Нарнию проникло и христианство. Сказка превратилась в увлекательную притчу, а Льюис продолжил проповедовать. Теперь — в сказке.
Во имя Льва
«…немного писателей-беллетристов или апологетов, и намного меньше читателей и того, и другого жанра, изобразили так неотразимо притягательно Бога, как это осмелился сделать Льюис. Бога, более далекого от Бога слабосильных семинаристов, нельзя даже представить: царственного, мужественного и великолепного».
(П. Крифт «К.С. Льюис. Критическое эссе»)
«Hи один писатель не смог адекватно передать образ Христа. Есть только один, пожалуй, — это английский писатель Льюис.
…Льюис — единственный в мире писатель, который сумел в сказке, в легенде закодировать всю тайну христианства».
(А. Мень, из лекции «Рождество»)
Признаюсь, что появление в Нарнии Аслана вызвало у меня весьма смешанные чувства. Конечно, книга приобрела глубину, а сюжет — путеводную нить. Но с этого момента она перестала быть чистой Сказкой. Ведь одно из качеств настоящей волшебной сказки — ее определенная замкнутость, ирреальность, точнее, воссоздание иной реальности. А если читатель видит плохо прикрытые аллюзии и аллегории, то это уже не сказка, а в худшем случае — басня, в лучшем — притча.
Льюис создал притчу, при этом — притчу христианскую. Если платяной шкаф уводит детей из нашего мира, то Аслан их туда возвращает — возвращает (в прямом и переносном смысле) вместе с читателем. «Хроники Нарнии» — это увлекательный катехизис с блестящими аналогиями, это чудесная попытка взглянуть на христианство под необычным углом, оживить восприятие истин, затертых от постоянного употребления к месту и не к месту. Но полного доверия к этой сказке, по крайней мере у читателя, знакомого с Библией, уже не возникает.
Льюис написал «религиозную сказку», возможно лучшую из всех религиозных сказок, но дух Волшебства был в ней убит. «Хроники Нарнии» стали как бы очередным эссе в ряду льюисовской апологетики.
Сегодня, когда Библия, хотя бы в общих чертах, известна каждому, аллегории Льюиса просто выпирают наружу. Безусловно, Великий Лев Аслан — это Нарнийский образ Бога. Точнее, Бога-сына. На это указывает то, что его называют «Сыном Императора-за-морем». Аслан всегда приходит с Востока, а в 5-й книге "Хроник" превращается на Краю Света в ягненка (агнца) и свершает трапезу, как в конце Евангелия от Иоанна.
Из писем К.С.Льюиса:
«…Имя я взял из «Тысячи и одной ночи». Так по-тюркски будет лев. Сам я произношу «Аслан». Разумеется, я имел в виду Льва от колена Иудина (1. Откр. 5.5)».
И уж совсем откровенно и неприкрыто изображается Льюисом сцена распятия и воскресения Аслана. Конечно это не совсем распятие. Писатель изобразил эту сцену как добровольное самопожертвование Аслана ради предателя Эдмунда, голову которого требует Колдунья. Она говорит:
«Рассказать, что написано на том самом Каменном Столе, возле которого мы стоим? …Вы не хуже меня знаете Магию, которой подвластна Нарния с давних времен. Вы знаете, что согласно ей каждый предатель принадлежит мне. Он — моя законная добыча, за каждое предательство я имею право убить. …Неужели ты думаешь, твой повелитель может силой лишить меня моих законных прав? Он слишком хорошо знает, что такое Тайная Магия. Он знает, что, если я не получу крови, как о том сказано в Древнем Законе, Нарния погибнет от огня и воды».
Безусловно, Каменный стол — это прообраз Моисеевых скрижалей, а Древний Закон — Ветхий завет с его принципом «око за око». И Аслану, чтобы спасти Эдмунда приходится повторить подвиг Христа — отдать себя на глумление и добровольное заклание, чтобы искупить грех падшего Сына Адама. Естественно, эпилог этого действа можно предугадать заранее — Аслан воскресает. Новый завет сменяет старый.
К.С. Льюис «Лев, Колдунья и Платяной Шкаф»:
«— …вот что, — сказал Аслан. — Колдунья знает Тайную Магию, уходящую в глубь времен. Но если бы она могла заглянуть еще глубже, в тишину и мрак, которые были до того, как началась история Нарнии, она прочитала бы другие Магические Знаки. Она бы узнала, что, когда вместо предателя на жертвенный Стол по доброй воле взойдет тот, кто ни в чем не виноват, кто не совершал никакого предательства, Стол сломается и сама Смерть отступит перед ним».
Столь грубое перенесение важнейшей евангельской драмы в сказку настолько шокировало меня, что я чуть не бросил читать остальные «Хроники». Не из-за особого благочестия, а скорее из-за неуместности жертвы Христа посреди сообщества фавнов и говорящих животных, как бы ни оправдывал подобный прием сам автор.
Из писем К.С.Льюиса:
«…Я вовсе не пытаюсь «представить» реальную (христианскую) историю в символах. Я скорее говорю: «Вообразите, что существует мир, подобный Нарнии, и что Сын Божий (или Великого Заморского Императора) приходит его искупить, как пришел искупить наш. Что бы получилось?» Может быть, в конечном счете получается примерно то же, о чем ты думаешь, но все-таки не совсем».
Впрочем, дальше подобной художественной «беспардонности» (кроме агнца в конце «Плавания «Утреннего путника»») Льюис не пошел. Наоборот, многие описания Аслана сделаны автором просто блестяще. Мне даже кажется, что мало кому из проповедников удавалось столь сжато, метко и, главное, доступно выразить то восприятие Бога, которое неверующему кажется нелепым и парадоксальным. Например, то, что Бог может одновременно быть страшным и добрым, милостивым и суровым, великим и малым, далеким и близким.
К.С. Льюис «Плавания «Утреннего путника»»:
«— …Я ужасно испугался его. Ты, конечно, можешь подумать, что будучи драконом, я бы мог без труда пришибить любого льва. Однако это был не такой страх. Я боялся не того, что он меня съест, я просто боялся его самого — если ты можешь это понять».
К.С. Льюис «Серебряное Кресло»:
«— Вы обещаете не… ничего не делать, если я подойду?
— Я не даю обещаний, — ответил лев.
Джил так хотелось пить, что, сама того не замечая, она подошла на шаг ближе.
— Вы едите девочек? — спросила она.
— Я проглотил много девочек и мальчиков, мужчин и женщин, королей и императоров, городов и царств, — ответил лев. Он сказал это без хвастовства, сожаления или гнева. Просто сказал.
— Я боюсь подойти, — сказала Джил.
— Тогда ты умрешь от жажды, — заметил лев.
— …Лучше я пойду поищу другой ручей.
— Другого ручья нет, — сказал лев».
К.С. Льюис «Лев, Колдунья и Платяной Шкаф»:
«Аслан будет приходить и уходить, когда ему вздумается. …Только не нужно его принуждать. Ведь он же не ручной лев. Он все-таки дикий».
К.С. Льюис «Конь и его Мальчик»:
«— А он лев? — спросила Аравита.
— Конечно, нет, — возмутился Игого. — …Несомненно, …называя его львом, хотят сказать, что он силен, как лев, или жесток, как лев, — конечно, со своими врагами. Даже в твои годы, Аравита, можно понять, как нелепо считать его настоящим львом. Более того, это непочтительно. Если бы он был львом, он был бы животным, как мы. — Игого засмеялся. — У него были бы четыре лапы, и хвост, и усы… Ой-ой-ой-ой!
Дело в том, что при слове «усы» один ус Аслана коснулся его уха. Игого отскочил в сторону и обернулся. Примерно с секунду все четверо стояли неподвижно.
…— А ты, Игого, — сказал он, — ты, бедный и гордый конь, подойди ближе. Потрогай меня. Понюхай. Вот мои лапы, вот хвост, вот усы. Я, как и ты, — животное».
К.С. Льюис «Племянник Чародея»:
«— Между прочим, — сказал мальчик, — кое-кто мог бы и позаботиться о том, чтобы мы тут не сидели голодные.
— Аслан бы позаботился, надо было только попросить, — заметила лошадь.
— А сам он не мог догадаться? — спросила Полли.
— Без всякого сомнения, — согласилась сытая Стрела. — Мне только кажется, что он любит, когда его просят».
(Вспомним евангельское «Просите и дано будет» - С.К.)
К.С. Льюис «Конь и его Мальчик»:
«— Это я тебя ударил, — сказал Аслан. — Только меня ты и встречала, больше львов не было. Да, поцарапал тебя я. …Я нанес тебе ровно столько ран, сколько мачеха твоя нанесла бедной девочке, которую ты напоила сонным зельем. Ты должна была узнать, что испытала твоя раба.
— Ей больше ничего из-за меня не будет?
— Я рассказываю каждому только его историю, — отвечал лев».
К.С. Льюис «Принц Каспиан»:
«— Аслан, — сказала Люси, — ты стал больше.
— Это потому, что ты стала старше, малышка, — ответил он.
— А не ты?
— Я — нет. Вырастая, ты будешь замечать, что и я становлюсь больше».
В «Хрониках Нарнии»достаточно библейских аллюзий. Здесь есть и свое Сотворение мира, и свой Апокалипсис. Есть и королева Джадис, подобно Змию искушающая Дигори не относить Аслану животворное яблоко, а использовать его для своих целей (излечить умирающую мать).
К.С. Льюис «Племянник Чародея»:
«— Ну что тебе, спрашивается, хорошего сделал этот лев? — сказала ведьма. — И что он сможет тебе сделать, когда ты вернешься в свой собственный мир? И что подумает твоя мать, если узнает, что ты мог ее спасти, мог утешить своего отца — и вместо этого выполнял поручения какого-то дикого зверя в чужом мире, до которого тебе нет никакого дела?
— Маме бы самой это не понравилось, — Дигори с трудом подбирал слова, — она всегда меня учила, чтобы я держал слово и ничего не воровал… и вообще. Будь она здесь, она бы мне сама велела вас не слушаться».
Правда, в отличие от библейской истории искусительница терпит неудачу.
Есть в Нарнии и сцена «рождения нового человека во Христе», когда Юстэс из-за алчности и эгоизма превратившийся в Дракона, пытается снять с себя чешуйчатую кожу, но понимает, что без Аслана это сделать невозможно — всякий раз вырастает новая.
К.С. Льюис «Плавание «Утреннего путника»»:
«…Тогда лев сказал, но я не знаю, говорил ли он:
— Тебе придется позволить мне раздеть тебя.
В первый же раз он рванул так сильно, что мне показалось, что он вонзил когти прямо мне в сердце. А затем, когда он начал стаскивать с меня кожу, это было еще больнее, чем все, что я когда-либо пережил. Единственное, что помогало мне переносить все это, было лишь удовольствие ощущать, как она сходит. Ты, наверное, знаешь, если ты хоть когда-нибудь сдирал корочку с ранки. Это больно — еще как, но так приятно видеть, что она отдирается. …Затем лев схватил меня — это мне не очень понравилось, потому что теперь, без кожи, мое тело стало очень нежным, и кинул меня в воду. Она ужасающе саднила, но только в первый момент».
Вот вам и аллегория крещения. А последняя книга цикла вообще являет собой краткий пересказ Апокалипсиса. Старый и хитрый Обезьян, найдя львиную шкуру, облачает в неё глупого кроткого ослика Недотепу и выдает его за Аслана. Мало того, он утверждает, что ужасная богиня тархистанцев Таш (которой приносят человеческие жертвы) и Аслан — одно и тоже (вам это ничего не напоминает?).
Так именем Нарнийского бога начинают твориться злодеяния. В итоге — даже раскрыв обман, многие обитатели Нарнии полностью теряют веру.
К.С. Льюис «Последняя Битва»:
«— А теперь, гномы, вы свободны. Завтра я поведу вас освобождать всю остальную Нарнию. Троекратное ура в честь Аслана!
То, что последовало за этим, было поистине ужасно. …Гномы с ухмылкой глядели друг на друга, насмешливо, но не весело.
— Ну, — сказал черноволосый гном, — я не знаю, как вы, парни, думаете, но мне кажется, что я наслушался об Аслане на всю жизнь вперед. …Нас уже обманули однажды, а теперь ты снова пытаешься обмануть нас. Нам больше не нужны эти истории об Аслане, понимаешь! …мы уже сглупили однажды и не собираемся снова быть одураченными.
— Я вас не дурачу, — сказал Тириан сердито, — я служу настоящему Аслану.
— А где он? Кто он? Покажи его нам! — закричали гномы.
— Вы думаете, я держу его в кармане, глупцы? — сказал Тириан. — Кто я, чтобы показывать вам Аслана по своему желанию? Он не ручной лев.
Когда эти слова вырвались у него, он понял, что сделал неправильный ход. Гномы принялись глумливо напевать: «Не ручной лев, не ручной лев».
— Это то самое, чем тот, другой, держал нас в повиновении, — сказал один из них».
Образ Обезьяна прямо отсылает нас к средневековой метафоре — «Антихрист — обезьяна Христа». Дальнейшие события также отображают христианскую эсхатологию. В битве за Нарнию погибают все. Погибает и сама Нарния, но Нарния «земная», не настоящая. Для тех, кто выдержал испытание, Аслан распахивает последнюю дверь, ведущую в истинную «платоновскую» Нарнию, а закрывает ее Верховный король Питер (вот вам еще одна аналогия — с апостолом Петром, привратником у дверей Рая). В это же время в нашем мире все участники нарнийской истории гибнут в большой железнодорожной катастрофе.
Образ Аслана был настолько впечатляющим для детского сознания, что к Льюису даже стали приходить тревожные письма из верующих семей.
Так, мать девятилетнего американского мальчика Лоренс сообщила писателю, что ее сын боится того, что любит Аслана больше, чем Иисуса. Льюис немедленно ответил ей:
«…Лоренс не может на самом деле любить Аслана больше, чем Иисуса, даже если ему кажется, что это так. Все слова и дела Аслана, за которые Лоренс его любит, сказал или совершил Иисус. Так что когда Лоренс думает, что любит Аслана, он на самом деле любит Иисуса, и, может быть, любит Его больше, чем прежде. Разумеется, у Аслана есть то, чего нет у Иисуса, — я про львиное тело. Если Лоренса пугает, что львиное тело нравится ему больше человеческого, думаю, он зря тревожится. Господь знает все про воображение маленького мальчика (которое Сам сотворил), знает и то, что в определенном возрасте очень привлекательна идея дружелюбного говорящего зверя. Поэтому, думаю, Он не обидится, что Лоренсу нравится львиное тело. В любом случае, когда Лоренс подрастет, это чувство отомрет само, без всяких с его стороны усилий. Так что пусть не волнуется».
В этой сцене выявилась довольно интересная религиозная проблема — способны ли дети воспринять христианское учение во всей его полноте, или лучше подобный выбор делать уже самостоятельно по мере взросления? Мне кажется, книги Льюиса о Нарнии как раз и являются замечательным средством проповеди христианства на детском уровне, когда суть будет оставаться, а сказка по мере взросления ребенка — уходить на второй план, оставляя место для осознанного религиозного выбора.
Из писем К.С. Льюиса:
«Почему так трудно испытывать к Богу или Христовым страданиям те чувства, которые, как нам говорят, мы должны испытывать? Думаю, именно потому, что речь идет об обязанности, и это убивает чувства. Главная причина — здесь. Кредит и благоговение. В детстве мне казалось, что о вере можно говорить лишь вполголоса, как в больнице. «Что если перенести все это в волшебную страну, — подумал я, — где нет ни витражей, ни воскресных школ, может, тогда ребенок впервые увидит веру но всей ее мощи и устоит?» И я понял, что да».
К.С. Льюис «Плавание «Утреннего путника»»:
«— Но, понимаешь, дело не в Нарнии, — всхлипывала Люси. — Дело в тебе. Ведь там мы не сможем встретиться с тобой. И как же мы будем жить, никогда не видя тебя?
— Но ты встретишь меня там, дорогая моя, — ответил Аслан.
— Разве… разве Вы есть и там, сэр? — спросил Эдмунд.
— Я есть повсюду, — ответил Аслан. — Но там я ношу другое имя. Вы должны узнать меня под этим именем. Именно для этого вам и позволили посетить Нарнию, чтобы, немножко узнав меня здесь, вам было бы легче узнать меня там».
Ад снаружи и внутри
«…Если в истории, которую вы собираетесь рассказать, заложена какая-то мораль, она неизбежно возникнет сама собой и в ней отразится весь ваш жизненный опыт. А если нет, не нужно ее изобретать.
…Единственная мораль, которая имеет какую-то цену, — мораль самого автора».
(из писем К.С. Льюиса)
«Иногда и сам я думаю, что мы не хотим рая, но много чаще я не знаю, хотим ли мы чего-нибудь ещё».
(К.С. Льюис «Страдание»)
После Аслана вторым достоинством «Хроник Нарнии» является наглядное вскрытие истоков пороков и зла. В те времена, когда создавалась эта сказка, для христианина-Льюиса не было большего зла, нежели циничный самодовольный аморализм и прагматизм английских снобов-интеллектуалов. Характерными персонажами этой среды является семья Юстаса.
К.С. Льюис «Плавание «Утреннего путника»»:
«Своих папу и маму он не звал папой и мамой, а Гарольдом и Альбертой. Они были весьма современными и прогрессивными людьми. Они были вегетарианцами, трезвенниками, не курили и носили особое белье. В их доме было очень мало мебели и очень мало простынь на кроватях, а окна были вечно открыты.
Юстас Кларенс любил животных, особенно жуков, если они были мертвые, наколотые на картон. Ему нравились книги, если они были познавательными и поучительными, а на картинках были изображены элеваторы для зерна или толстые иностранные дети, занимающиеся зарядкой в образцовых школах».
Недаром такие обычные пороки, как жадность, развратность и трусость занимают писателя несравнимо меньше, нежели источник всех зол — гордыня. Здесь он в очередной раз перекликается с Честертоном, который до такой степени не терпел самодовольства «псевдоинтеллектуалов», что откровенно симпатизировал «простому люду», не потерявшему моральных принципов и здравого смысла. Недаром и Льюис делает первыми королями Нарнии обычного кэбмена и его жену, противопоставляя их «оккультисту» дяде Эндрю и жестокой надменной королеве Джадис, которые говорят: «Наш удел высок и мы одиноки».
Льюис показывает, что те, кто считает себя выше и лучше остальных людей, не задумываясь, пожертвуют миллионами жизней ради достижения своей цели, а иногда даже просто ради развлечения.
Но самое главное даже не это. Какое дело ведьме или Юстасу до страданий своих ближних? Однако Льюис убежден: гордыня не приносит счастья в первую очередь самим гордецам. Они своими руками помещают себя в крайне неприятный и безысходный мир. Ведьма Джадис съевшая запретное яблоко из сада Аслана, конечно, обретает бессмертие, но «…что есть вечная жизнь для этого сердца? Это лишь вечные беды, и она уже чувствует это. Каждый получает, что хочет, но не каждый радуется этому».
К.С. Льюис «Плавание «Утреннего путника»»:
«Как выглядит окружающий мир сквозь призму греха можно увидеть на примере дневника Юстаса — этого непрерывного нытья, где во всех бедах обвиняется кто угодно, кроме него самого:
«…Каспиан и Эдмунд ужасно грубо обращаются со мной. В ту ночь, когда мы потеряли мачту, теперь остался только обрубок, несмотря на то, что я чувствовал себя скверно, они заставили меня вылезти на палубу и вкалывать, как раба. Люси подлила масла в огонь, заявив, что Рипичип очень хотел пойти поработать, только он слишком мал. Удивляюсь, неужели она не видит, что эта маленькая скотина делает все только из хвастовства.
…Теперь я целыми днями лежу на своей койке и не вижу никого, кроме Люси, пока эти двое дьяволов не приходят спать. Люси немножко дает мне из своей порции воды. Она говорит, что девочки не так сильно хотят пить, как мальчики. Мне это и раньше приходило в голову»».
Худшая из тюрем — это тюрьма, воздвигнутая своими руками внутри самого себя. Яркой иллюстрацией этого тезиса служат крайне приземленные и эгоистичные гномы. Вся их стойкость и выносливость направлена лишь на достижение своих узких целей. «Гномы для гномов» — с националистическим упорством твердят они. Им все равно, кто победит врагов — Аслан или Белая Колдунья, их интересует только личная выгода. Они не доверяют никому, кроме самих себя, и в последней книге цикла это закоснелое недоверие не в силах изменить даже Аслан. Гномы сами создают себе маленький ад, когда отказываются покинуть свою тюрьму, а лишь повторяют: «Во всяком случае, здесь нет Обманщика. Мы никому не позволим обманывать нас».
К.С. Льюис «Последняя Битва»:
«— Вот видите, — промолвил Аслан, — они не позволяют нам помочь им. Они выбрали хитрость вместо веры. Их тюрьма внутри них, и потому они в тюрьме. Они так боятся быть обманутыми, что не могут выйти из нее».
К.С. Льюис «Страдание»:
«…выдвигают возражение, что окончательная утрата хотя бы одной души означает поражение всемогущества. И так оно и есть. Создав существа со свободной волей, Всемогущий с самого начала признает возможность такого поражения. То, что вы называете поражением, я называю чудом — ибо создание отличных от Себя объектов и обретение таким образом возможности встретить в каком то смысле сопротивление со стороны собственного создания, представляет собой самый поразительный и невообразимый из всех подвигов, признаваемых нами за Божеством.
Я охотно верю, что прОклятые, в некотором смысле, добиваются успеха и до конца остаются мятежниками, что двери ада заперты изнутри. Я не имею в виду, что эти духи не могут пожелать выйти из ада — в некотором неопределенном смысле, в каком завистливый человек «желает» быть счастливым. Но они наверняка не могут напрячь волю даже для первых предварительных стадий самоотречения, которое является для души единственным средством достичь какого-либо блага. Они вечно пользуются той жуткой свободой, которой они требовали, и поэтому они порабощены самим себе, тогда как благоденствующие, всегда преклоняющиеся в повиновении, становятся на протяжении вечности все свободнее и свободнее».
Не изменившись, не доверившись Богу, человек не в состоянии войти в Рай. Не умеющий радоваться, где найдет радость? Так дядя Эндрю вместо прекрасного пения Аслана слышит только ужасный рев. Грехи искажают мир вокруг нас, лишают нас внутреннего слуха и зрения, лишают нас надежды…
Одна из самых трогательных и драматичных сцен «Хроник Нарнии» приоткрывает нам психологию этой надежды. Когда ведьма вводит героев в гипнотический транс и начинает убеждать их, что нет другого мира, кроме ее мрачного подземелья, что Солнце — это всего лишь выдумка человека, увидевшего лампу, и что никакого Аслана нет, её противником выступает квакль Хмур — самый пессимистичный (!), но обладающий твердой верой персонаж. Ведь настоящая вера не зависит от минутного настроения или благополучия.
К.С. Льюис «Серебряное Кресло»:
«— …Минуточку внимания, мадам. Все, что вы сказали, верно. Я всегда хочу знать худшее и держаться как можно лучше. Потому спорить не стану. Допустим, мы видели во сне или выдумали все это: деревья, траву, солнце, звезды и даже Аслана. Но тогда выдумка лучше и важнее реальности. Допустим, это мрачное место и есть единственный мир. Тогда он никуда не годится. Может, мы и дети, играющие в глупую игру. Но четверо детей создали игрушечный мир, который лучше вашей реальной ямы. Я не предам игрушечного мира. Я останусь с Асланом, даже если Аслана нет. Я буду жить, как нарниец, даже если нет Нарнии. Благодарю за ужин, но мы четверо покинем ваш двор, вступим в темноту и будем всю жизнь искать дорогу наверх. Не думаю, что жизнь эта будет долгой, но стоит ли о том жалеть, если мир таков, каким вы его описали».
Не знаю, читал ли Льюис Достоевского, но слова Хмура чудесным образом перекликаются с известным парадоксальным заявлением русского классика:
«Если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».
Когда один из прагматиков насмешливо укорил Льюиса, что его книги не приносят практической пользы, по ним не научишься строить лодку, то он спокойно ответил: «Не научишься, зато будешь знать, как себя вести, если когда-нибудь окажешься на борту тонущего корабля».
Льюис и Толкин
«Мне кажется, что мне подрубили самый корень… Мы многим обязаны друг другу, и дружба наша всегда оставалась неизменной. Он был великим человеком».
(письмо Д.Р.Р. Толкина сыну после смерти К.С. Льюиса)
Сопоставлять творчество Льюиса и Толкина стали давно. И не только потому, что два мифотворца ХХ века были просто друзьями. Их дружба не ограничивалась посиделками в пабах и коллективным чтением вслух исландских саг. Я уже писал, что знаменитый ныне «Властелин колец» вряд ли бы появился, не поддерживай Льюис своего друга.
Льюис подобного сказать о Толкине не мог. Всё было как раз наоборот. Художественные произведения Льюиса никогда Толкину не нравились. В «Космической трилогии» ему виделся оккультизм, в «Хрониках Нарнии» — излишняя аллегоричность и популистское богословие. Но если поддержки в процессе написания этих книг Льюис не встретил, то идеями и находками своего друга активно пользовался (и, кстати, никогда этого не скрывал).
Немного утрируя, можно сказать, что «Хроники Нарнии» по форме напоминают «Властелина Колец» для детей. Обе книги имеют карты и хронологии, но в случае с Нарнией они очень упрощены и не идут ни в какое сравнение с продуманной и доскональной географией и историей Средиземья.
На этом сходство не заканчивается. Нарния появляется на свет во время пения Аслана, а мир Толкина творится из музыкальной темы, заданной Творцом-Эру. Оба мира были созданы плоскими. Но если у Льюиса он таким и остается (на Краю Света море обрушивается вниз водопадом), то у Толкина мир впоследствии закруглился.
К.С. Льюис «Племянник Чародея»:
«Каждая капля крови в жилах Дигори и Полли вспыхнула, когда они услыхали небывало низкий и дикий голос: «Нарния, Нарния, Нарния, проснись. Люби. Мысли. Говори. Да будут твои деревья ходить. Да будут твои звери наделены даром речи. Да обретут душу твои потоки».
«Святые земли» у обоих писателей находятся за морем. Только Толкин размещает свой Валинор (следуя северным легендам о «блаженных островах») на Западе, а Льюис Страну Аслана — на Востоке, где восходит солнце.
На Востоке Средиземья живут в основном враждебные народы с явными монголоидными чертами, напоминающие о гуннах и монголо-татарах. У Льюиса враждебный Нарнии Тархистан располагается на юге и явно напоминает арабские страны — классических соперников средневековой христианской цивилизации.
К.С. Льюис «Плавание «Утреннего путника»»:
«У жителей Калормэна темная кожа и длинные бороды. Они обычно носят свободные одежды и оранжевые тюрбаны. Народ этот древний, богатый и мудрый, но жестокий. Они исключительно вежливо поклонились Каспиану и долго осыпали его комплиментами, все больше о фонтанах благоденствия, орошающих сады благоразумия и добродетели и тому подобное, но, разумеется, они хотели получить назад уплаченные деньги».
Характерное для средневековья восприятие арабов как «неверных» и «язычников» нашло место в описании божества Тархистанцев — ужасной птицеголовой Таш, требующей человеческих жертв. Хотя любому понятно, что Таш больше похожа на аккадское или хеттское божество и не может иметь отношения к такой монотеистической религии, как ислам.
Чтобы закрыть тему политкорректности, повторю, что ни Толкин, ни Льюис шовинизмом не страдали, а просто использовали средневековые архетипы.
Почерпнув многие идеи в беседах с Толкиным, Льюис всё-таки пошел своим путем. Автор «Властелина Колец» был крайне осторожен и деликатен с религиозностью в своих книгах. Он старался, чтобы при чтении «Властелина Колец» ни в коем случае не возникали ПРЯМЫЕ аллегории с христианством. Как проницательно заметил один из критиков, религия разлита в трилогии Толкина невидимым светом. Слово «Бог» не звучит нигде, его заменяют общие понятия — «Долг», «Милосердие», «Надежда». Нравственные критерии во «Властелине Колец» ясны и незыблемы, но об их источниках можно лишь догадываться, они вынесены за горизонт книги.
Сам Толкин в своем эссе «О волшебных сказках» писал, что древние мифы несут на себе искаженный отблеск истины, и лишь один миф истинен, ибо произошёл на самом деле — это миф христианский. Поэтому мир Средиземья лишь отблеск настоящего мира, и Христос в нём был бы неуместен.
Подобная замкнутость и самодостаточность мира «Властелина Колец» сделала его самым совершенным из всех придуманных на сегодня миров. Мир Нарнии иной. Он открыт. Открыт как для христианского мифа, так и для нашего мира. Его аллегории ясны и конкретны. Человек, враждебно настроенный к христианству, вряд ли получит удовольствие от «Хроник Нарнии», зато может с интересом прочесть «Властелина колец», да еще и переписать его на свой лад, сделав героями слуг зла. Впрочем, такая подмена зачастую происходит и в реальной жизни…
Не я первый заметил и то, как разнится настрой обеих сказок. Недаром критики называют Нарнию «светом с пятнами тьмы», а Средиземье — «островками света, окруженными тьмой». Конечно, всё не так просто, но у героев «Властелина Колец» радость всегда неразрывно связана с печалью. Толкин неприкрыто скорбит по всему увядающему и гибнущему. Именно из этой любви-скорби по прекрасному, которая уходит в прошлое, и создал Толкин своих бессмертных, но привязанных к физическому миру эльфов — самых любимых (наряду с хоббитами) своих персонажей…
«Нарния» же Льюиса откровенно оптимистична. Даже Конец Света описан с всепобеждающей радостью освобождения. Герои уходят из падшей, погибающей Нарнии, не оглядываясь, уходят «Выше и Дальше» — в Истинную Нарнию. И эта радость искупает и поглощает собой все горести прошедшего.
К.С. Льюис «Последняя Битва»:
«Он больше уже не выглядел как Лев, и все, что случилось потом, было таким великим и прекрасным, что я не могу это описать. Для нас тут конец историй, и мы можем только сказать, что с тех пор они жили счастливо, и для них это было началом настоящей истории. Вся их жизнь в нашем мире и все приключения в Нарнии были только обложкой и титульным листом, теперь, наконец, они открыли Первую Главу в Великой Истории, которую не читал никто в мире: истории, которая длится вечно, и в которой каждая глава лучше, чем предыдущая».
К.С. Льюис, из предисловия к сказке «Лев, Колдунья и Платяной Шкаф»:
«Милая Люси.
Я написал эту историю специально для тебя , но, когда я принимался за нее, я еще толком не понимал, что девочки растут быстрее ,чем пишутся книги. И вот теперь ты уже слишком большая для сказок, а к тому времени, когда эту сказку напечатают и выпустят в свет, станешь еще старше. Но когда-нибудь ты дорастешь до такого дня , когда вновь начнешь читать сказки. Тогда ты снимешь эту книжечку с верхней полки, стряхнешь с нее пыль, а потом скажешь мне, что ты о ней думаешь. Возможно к тому времени я так состарюсь, что не услышу и не пойму ни слова, но и тогда я по-прежнему буду любящим тебя дядюшкой Клайвом С. Льюисом».
***
Если вам понравилась эта статья, и вы не хотите пропустить новые, подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки, делитесь своими впечатлениями...
И ЕЩЁ! Желающие поддержать мой канал (а в нынешнее время это немаловажно) могут сделать это, использовав следующие платёжные системы:
- ЮMoney: 410014962342629
- Сберкарта «Мир»: 2202203636216329
- WebMoney (долларовый кошелёк): Z661808383457.
Автор: Сергей Курий