У Ваньки Шныря была одна удивительная способность – он всегда оказывался там, где происходили какие-нибудь события. Драка на рынке, пожар у причалов или швартовка прибывшего с морских просторов судна – всегда неподалеку крутился Шнырь, с интересом наблюдая за происходящим.
Вот и сейчас они сидел на площади, ковыряя щепочкой в ухе, как случилось нехорошее знамение. Даже, если уж начистоту, Знамение – настолько оно было нехорошим. Три баклана покрутились над площадью, сели на сундук с треуголкой и похлопали крыльями. Хуже приметы для пиратов было и не придумать.
Ванька огляделся вокруг и, заприметив цветочницу, направился к ней.
- Видала? – он ткнул щепочкой в сторону памятника с сидящими птицами.
Цветочница охнула.
- Да что же за беда такая, примета уж больно нехорошая…
Шнырь многозначительно закатил глаза и хихикнул.
- Ежели над кораблем бакланы крыльями хлопают, так к покойнику. А ежели над городским важнейшим памятником, так стало быть всем нам и трындец.
- Что же завтра то будет? – жалобно всхлипнула цветочница.
- Завтра… завтра… Тут до обеда бы дожить, - и Шнырь игриво ткнул в бок цветочницу. – Дай денюжку, пойду на пристань, воблу куплю.
Удрученная цветочница сунула Шнырю какую-то денюжку, и довольный Ванька пошел на пристань за воблой, по дороге рассказывая встречным о дурной примете.
Первым встречным оказался граф Мангус, которому не давала покоя тайна железного сундука. Он с утра дошел до постоялого двора «Сундук мертвеца», однако ведьма к тому времени куда-то отлучилась, и граф возвращался в весьма задумчивом состоянии.
Выслушав Шныря, во всех подробностях рассказавшего про дурную примету, граф дал ему еще пару медяков.
- Ты уж расскажи всем, больно примета нехорошая.
Довольный Шнырь схватил монетки и с воплями: «БЕДА!!! БЕДА!!!» помчался на пристань.
Граф усмехнулся, проводил Шныря взглядом, и продолжил путь. Какая бы ни была беда, но без надежных свидетелей никто про нее и не узнает. А если очевидец немного не в себе, да еще с громким голосом, то тут уж даже небольшая беда может перерасти в катастрофу. Обычно – для ушей слушателя.
В обеденной зале на постоялом дворе граф увидел Леху с Тризой, ожидающих не то позднего завтрака, не то раннего обеда. Несколько постояльцев сидели в сторонке, опасливо поглядывая на ведьмака.
- Беда на город идет, - граф подмигнул егерям. – Три баклана на памятник сели, крыльями похлопали. А местный блажной, Шнырь, бегает по городу и разносит сию печальную новость.
- Интересно, откуда анчутка взял бакланов? – хмыкнул Триза.
- С русалками договорился, не иначе, - предположил Леха. – Дал им хлебушка, и они послали бакланов к памятнику.
- Вот он, бездушный мир чистогана, - раздался анчуткин голосок из-за плеча егеря. Сидя на спинке стула, анчутка грыз сухарик и болтал копытцами.
- Никто уже не верит в дружбу, взаимовыручку, все отношения пытаются свести к банальной взятке. И, самое грустное, что никто даже не пытается нарисовать, так сказать, перспективы, надежду на будущее, не зовет к сияющим вершинам…
- К сияющим вершинам? - удивился граф. – Ты пообещал русалкам экскурсию к Горынычу?
Анчутка замялся.
- Ну… не экскурсию… и не к Горынычу… да какая разница?
Граф хмыкнул.
- Давай - ка, глашатай сияющих вершин, выкладывай, что ты там наплел русалкам?
Анчутка сделал вид, что очень увлечен сухариком. Он набил полный рот и, глядя на графа честными глазами, пробормотал.
- Бабешал на бабоне папапать. На папском.
Граф посмотрел на Тризу с Лехой.
- Мне кажется, наш маленький друг отмораживается. Хотя на улице летний день.
Анчутка дожевал сухарик и, глядя на графа исподлобья, сказал:
- Ну, на драконе обещал покатать, на морском.
Граф задумчиво посмотрел на сидящих в углу пиратов.
- Слушай, а ты не прокатишь их на драконе вблизи пристаней? Раз уж мы наобещали местным обитателям с три короба морского чудовища, так надобно не разочаровывать неокрепшие умы.
Анчутка хихикнул.
- Неокрепший ум у нас с утра с попугаем разговаривал, теперь спит.
- С каким попугаем? – поинтересовался граф.
- С бургомистровым. Представляете, у бургомистра попугай кроме как «попка дурак» ничего не говорил, а сегодня с утра преподнес хозяину немалую укоризну за распутное поведение, нездоровый образ жизни и в целом за манеры разные нехорошие.
Граф задумался.
- И как это наложилось на удар по голове?
- Очень удачно, - хихикнул анчутка. – Бургомистр пытался смыть горечь от попугаевой укоризны ромом, а его жена – сонными каплями, так что результат мы увидим нескоро. Думаю, не раньше чем через день.
- Отлично. Тогда у нас есть время получше познакомиться с местными порядками.
И после плотного не то завтрака, не то обеда, граф снова отправился к ведьме. Его не оставляла надежда узнать тайну сундука.
Леха направился на рынок, прихватив с собой анчутку.
Триза, подумав, пошел к причалам.
А попугай бургомистра, доев подаренное потанькой яблоко, осторожно выбрался на улицу и осмотрелся. По площади бродили голуби, поглядывая наглыми глазами на прохожих. Над памятником крутились три баклана, вертя длинными шеями во все стороны. Стайки воробьев суетились, перелетая с место на место.
Попугай загрустил. Места были чужие, незнакомые, и обитатели какие-то суетливые и неприветливые.
- Вот она, иммиграция, - опечалился попугай. – Обещают прекрасный мир, а потом засунут в клюв яблоко, посадят на жердочку, и ты для них попка дурак. А попка не дурак, у него просто словарный запас ограничен.
И попугай, посидев на подоконнике, спрыгнул на пол и направился к шкафу, где отсиживался утром. Ему там понравилось – тихо, спокойно, никто не тычет в нос пальцем и не просит поговорить. Но к бакланам он точно не пойдет – больно примета нехорошая.