Трудности передвижения тайгой, как и вывоза добычи, лучше всего регулировали промысел и популяции. Испокон транспортными путями в тайге были реки. А транспортом лошадка, собака и олень. Кто раньше, мнения расходятся. Оттого тайга и была «освоена» позже степей и тундр. А предгорная и нынче не особенно освоена.
До 70-х ориентацию на лошадку, вьюк или волокушу к ней, сдерживали конные дороги, которые приходилось рубить и постоянно чистить, мостить переходы через ручьи, слать лежневки через топкое, обходить россыпи. А затем регулярно поддерживать в снегах. Олень в тайге помощник тоже слабый. Куда его летом девать.
Прорыв в транспорте случился как раз на границе 80-х.
Вначале них снегоходы встречались редко. При всех чудесах, на которые они способны, были они сыроватыми. Благо, что чинились устройства смекалкой, сваркой и проволокой. Меж делами. И, все-таки, к чести, они были крайне живучи. Грамотно обкатанные, не нагружаемые более возможного, служили долго. В межсезон не требовали кόрόма. Они-то на вывозку лося и оказались заточены.
Самолет же, и вертолет (после рывка ПО-2 в 50-е, готового сесть и взлететь почти вертикально) стояли далеко в стороне, поскольку наш лось - не олень, и не лосось, толпой не ходит. А сажать аппарат на каждого – издеваться над себестоимостью.
Посему бойцы лося в 80-х брали его не далее 10 км вкруг деревни, или 3-4 км в стороны от годной для проезда реки или конных дорог. Тот же, у кого хватало сил тащить нарты, имел преимущество. Потому как бил вдали, расслабившегося лося.
Освоение мясных видов артелями игнорируем, тогда лось вытаскивался котомками и рыночным продуктом стать не мог. Т.к. наполовину съедался в пути.
Вот в этих наших условиях снегá, ветрá, лыжи, ноги, нарты являлись основными орудиями промысла по лосю. И его (промысла) философией. А только потом орудием было прикладистое ружье.
Почему ружье потόм – потому что прикладистых карабинов в те времена было всего два вида – ЦКИБовские штуцера (+ комбинированные), и 9 мм «Лось». Складывалось впечатление, что выпускались оне как выставочные экспонаты. И все оседали в городах, несмотря на то, что города были никак не промысловыми. Как того требовало зак-во, разрешая нарезные устройства только для промысла.
Та пара штук «лосей», с полуторами патронами на каждого добытого зверя, что имелись в колхозе - не в счет. А неприкладистыми карабинами, типа мосинок, надо было целиться. Что не всегда получалось. Лось давал время на прицеливание только при случайной встрече, и не в сезон. С подхода, в густом, надо было бить накоротке, навскидку.
Так что лыжи - особая статья, поскольку со стихиями нам не управиться, ноги не исправишь, а лыжами можно попробовать.
Кто не имел камусных лыж, тот не знает что такое «всё по плечу», или, скорее, «по барабану». И не догадывается, как лыжи диктуют способы охоты. Так и станет тот в засадах сидеть и цепями лес прочесывать. С балалайками наперевес. И невдомек ему останется, что та избитая история о том, как некий дяденька пошел по воде – это о лыжах, по снегу.
…
Тонкости лыж Валера понял не сразу. Что лыжей в данном случае является камус, а деревá в них, лишь «ребро жесткости» и место для крепления ноги охотника.
Клей же в тандеме камус - дерево важнейшая составляющая. Идеальный, конечно, из рыбьих кож (лосося), обрезков камуса и жил, иной органики. Столярный клей прежних времен тоже органический, но тут как повезет - какова будет доля сухожилий, а какова костей и химии.
Идеальность лыж состоит в том, чтобы не гнуться более разумного и не быть жестче нужного. Эластичность системы дерево-клей-камус не дает сломится дереву. Но излишняя гибкость системы мешает ходить. А лишняя жесткость рано-поздно закончится сломанными лыжами.
Потому подгонка камусных лыж предпочтительна: от жестких → в сторону эластичности. Снимая стругом, опытным путем, лишнее дерево, нарочно оставленное на деревáх. Это важно еще и потому что структура каждого дерева уникальна и имеет разные физические свойства.
Отсюда хитрости по выбору доевесины для лыж. Кто берет живое качающееся дерево, растущее на высоком берегу, в густой тени леса (это чтобы от сучков очистилось), в жесткой конкуренции за питание и вдали от воды (для малого прироста). Кто с пилорамы берет, на удачу.
Когда Валера делал первые лыжи, он допустил ошибку всех новичков. Он сделал их толстыми. Потому что прозрачное полотно старых, и кромка, толщиной в спичку, показались ему ненадежными. Это бывает. Поскольку не учитывают самодельщики, разглядывая старую лыжу, что дерево ломается не от того что тонкое. А оттого что стареет, слабеет, от многих циклов намокания - высыхания. От чего и камус отстает, поскольку не любит, ни мокнуть, ни пересыхать, и как результат – ломаная лыжа…
Валеру тоже ввел в заблуждение вид старой (тонкой) лыжи. Посему лыжи у него получились толсты, инстинктивно. Но понял он это позже.
Впервые же надев их, Валера тут-то и понял, что такое ходить по воде. Это был почти восторг. В тот же день, с намерением взять лося, ему повезло и со следом того. Лось шел по льду реки в сторону устья, не доходя до базы 3-4 км, свернул.
Охотник пошел вдоль следа, проверяя его свежесть. Лось размеренно поднимался в сопку, удаляясь от реки. Через пару часов тропления Валера вышел на вершину сопки. В редкий и мелкий лес. Лось, не останавливаясь, начал спуск. Охотник догнал его через полкилометра, и увидел, когда расслабился. Боковым зрением заметил, как лось уходит по склону с правой стороны, тогда как след держал слева – налево было ловчее стрелять. А при цели справа он не успел даже развернуться. Тем более что разогнался на спуске.
После подумалось, что лось другой, но оказалось – этот. Тот повернул, прошел вдоль склона и поперек хода Валеры. И устроил лежку в густейшем пихтарнике, который стал «стлаником» от постоянного скусывания верхних побегов.
Огорчения не было, поскольку расстояние от реки было немалым.
Спуск с сопки оказался недолог, лыжи сами едут. Успевай тормози только кайком. С реки Валера решил выйти на нартник – так было ближе до базы, чем рекой. И на реке холодило от ветра: «за лосем лучше ходить где-то на границе пота» - подумал Валера.
Нартник был запорошен снегом. Значит гостей с этой стороны на базе нет. Некий шум Валера списал на ветер. Но услышал далекий взлай. Подождал. Это Морозов выходил. За спиной у него тянулись длинные нарты, а спереди тянули запряженные шлейкою собаки. Которые строго осмотрели пропускающего их Валеру.
- Здорово тянут? - Спросил Валера, поздоровавшись.
- Ленятся, но зато и не работают – ответил Морозов – беда с энтими энтузиастами.
- Помочь? – предложил Валера, и чтобы не обидеть – только попробовать нарты, приладится, самому делать.
- Отчего бы не похвастаться – не стал отказываться Морозов, уступая петлю потяга.
Когда хозяин пошел впереди, собаки стали тянуть и Валера не почувствовал что такое 10 пудов груза.
………
Так что там техника на службе охотника.
Нынче, когда техника вмешалась в исконный промысел, исказилась архитектура оного. А приоритеты поменяла новая реальность. Как оказалось, вполне себе кривая.
Например, капканы стали взводится с мотонарт, а охота из-под собак, а местами, даже с ног, ушли в прошлое. Лось стал биться по настам, не сходя со снегохода. Но это на равнинах. В горах традиции жили дольше. Тем не менее, всё, что составляет суть промысла, а именно – идея, традиции, технологии и искусство, всё ушло. Хоть остатки в музей сдавай.
Сейчас уже не проследить, что стояло впереди – беззаконие, оно же - «законы», или всё-таки эволюция техники.
С появлением новых возможностей вполне логичным стало подчинение охоты удобству перемещения. Что делать. Прогресс сочиняют для продажи лишних вещей. И вовсе не лентяи. А прогресс затем приводит в отрасли тех, со слабыми ножками, другой головой, без генетики и традиций, трепета к природе, но с капиталом. Тех, кто ранее был немощен и кому путь в тайгу был заказан.
Так успешность охоты/ рыбалки за какие-то двадцать лет стала зависеть не от сноровки, знаний = силы, а от возможности приобрести новые, скажем расплывчато, технологии. Чем запустить порочный круг: чем совершеннее технологии, тем больше добычи у механизатора → и меньше у традиционного пешехода.
И это тоже нормально. Эволюция она дама, которая ходит вперед – назад и в бок. Испытывая на прочность популяции, среду и человечество. А тут еще зеленые топят за магазины, в которых всё есть (с). Что тоже логично – кто хочет продать, тот их и покупает.
Помимо войны против всего натурального*, как-то срослось, что в 90-00-е, экспансия техники повлияла на приоритеты промысла.
В 80-е же дикое мясо не было приоритетнее меха, как сейчас. Поскольку цена одного соболя была близка к цене лося. И это держало численность копытных лучше законов, надзоров, контроля, судов и лагерей. И дешевле для казны.
Кто-то скажет, что жестокие судилища над желающими прокормиться воспитывают бережное отношение к природе. Да так ли.
(*-Мы не станем пока обсуждать что необходимости войны с мехом не было. Два этих товара – натуральный и полиэтиленовый никак не конкуренты. Война та уронила цену все еще востребованного драгоценного российского меха. А если цена упала, то это и была цель тех, кто думают только деньгами, на деньгах сидючи)