Последний час русской городской культуры, последний час «гардарики», пробил несколько ранее ее естественной смерти. Ее агонию пресекло татарское нашествие, которое одним ударом закончило тот процесс, который обозначился задолго до татар и возник в силу чисто местных экономических условий, а именно, процесс разложения городской Руси X – XII веков.
Борьба Руси с хазарами, печенегами и половцами имела характер борьбы хозяина дома с вором или, лучше, с разбойником. Эта борьба, в сущности, мало грозила самому существованию хозяина дома и могла привести к его гибели лишь при слишком уж трагическом стечении обстоятельств.
Не то татары. Им требовалась не разбойничья или воровская добыча, носившая случайный характер, им требовалась систематически поступающая в их распоряжение известная дань, желательно, прямо в денежном выражении или, в качестве альтернативы, в виде живого товара, который сравнительно просто мог быть обращен в деньги на невольничьих рынках Крыма, главным образом, в Кафе, то есть в Феодосии. Для этого первым делом требовалось уничтожить конкурента, то есть русский город. «Вот отчего татары были такими великими врагами городов, и вот почему летописцу-горожанину Батыево нашествие казалось венцом всех ужасов, какие только можно вообразить».
Татары усвоили себе всю передовую военную технику своего времени. «Еще в своих китайских войнах они выучились брать города, окруженные каменными стенами. По словам Плано-Карпини, каждый татарин обязан был иметь при себе шанцевый инструмент и веревки для того, чтобы тащить осадные машины. Приступая к какому-нибудь русскому городу, они прежде всего «остолпляли» его – окружали тыном; затем начинали бить таранами («пороками») в ворота или в наиболее слабую часть стены, стараясь, в то же время, зажечь строения внутри стен; для этой последней цели они употребляли, между прочим, греческий огонь. Прибегали к подкопам, в некоторых случаях даже отводили реки. Словом, в отношении военного искусства, татары в XIII веке были тем же, чем пруссаки в середине XIXвека. Самые крепкие русские города попадали в их руки после нескольких недель, иногда только нескольких дней осады».
Взятие татарами города предполагало его полный и окончательный разгром, какого никогда не устраивали русские князья или даже половцы, и именно потому, что татарская стратегия ставила себе гораздо более далекие цели, чем простое добывание полона. Орде для ее «мировой» политики требовались обширные денежные средства, которые могли быть извлечены только из окончательно покоренных народов в виде дани. «С военной точки зрения, для того, чтобы обеспечить исправное поступление этой последней, нужно было, прежде всего, отнять у населения всякую возможность начать борьбу сызнова. Разрушить крупные населенные пункты, частью разогнать, частью истребить или увести в полон их население – все это как нельзя больше отвечало этой ближайшей цели».
Татарщина шла не только по линии уничтожения старой Руси, а и по линии сложения Руси новой – удельно-московской, отражением которой был союз бояр и князя с татарами против «черни». Медленный до сих пор процесс «централизации» получил неожиданное ускорение с «помощью» татар, которые на примере показали наиболее продвинутым из наших князей, каким должно быть настоящее «государство».
Благодаря тем же татарам, наши князья узнали, что такое перепись тяглового населения и последующая правильная раскладка «посошной» дани, и усвоили себе эту систему. «Московскому правительству впоследствии ничего не оставалось, как развивать далее татарскую систему, что оно и сделало».
Что, поддерживая князей и их бояр в борьбе с «меньшими» людьми, Орда создаст, в конце концов, московское самодержавие, которое упразднит за ненадобностью и самое Орду, – эта отдаленная перспектива была вне поля зрения татарских политиков, и, отчасти, они были правы. Русь в первой половине XIIIвека подпала под иго, а лишь во второй половине века следующего московские князья решились вступить открыто против «царя», да и то не слишком удачно с военной точки зрения, зато очень удачно с политической – разрозненные прежде удельные княжества впервые были объединены под московским руководством. Прецедент был создан, но потребовалось еще сто лет, чтобы окончательно, и практически бескровно (!) избавиться от Золотой Орды.
Внешний кризис, то есть татарское нашествие, помог разрешиться внутреннему и дал, отчасти, средства для его разрешения, послужив неким катализатором эволюции слабо связанных между собой удельных княжеств в централизованное государство, которое ничем иным, как самодержавной монархией и быть не могло в ту пору.
Другими словами, если бы не нагрянувший на Русь Батый с его войском, переход от феодализма к самодержавию, учитывая наши просторы и скудность населения, и, следовательно, неустойчивость и ненадежность общественных отношений, мог бы сильно затянуться. При этом не берусь судить, насколько выгодно или, хотя бы, просто полезно было такое «ускорение» событий для отечества. Возможно, оно управилось бы и без «ускорения».
Часть III. Московское государство. Почему Москва?
В праве называться государством автор решительно отказывает Киевской Руси. По его мнению, термин «Русь» был чисто бытовой, не связывавшийся в сознании обитателей Восточно-Европейской равнины ни с какой определенной политической идеей. Политически Древняя (Киевская) Русь знала о полоцком, черниговском или суздальском княжении, а не о Русском государстве. «Единственным общим делом, которое время от времени объединяло всех князей и их княжества, была борьба со степными кочевниками, но и это объединение никогда не могло стать сколько-нибудь прочным и продолжительным».
Соответственно, нельзя и назвать Киевскую Русь прямой предшественницей Московского государства.
К смещению центра русской жизни на северо-восток и созданию условий для того, чтобы именно там, среди суровой северной лесной пустыни с ее убогой природой, возникли предпосылки государственности, привели, по мнению Покровского, две основные причины: запустение и падение Киева в XII веке, задолго до татарского нашествия, и, собственно, последнее, которое и обрушилось в первую голову на наш северо-восток, придав ему, тем самым, известное ускорение на том пути, по которому он уже двигался: на пути от городского княжого хищничества и феодального дробления к деревенскому укладу, тяглу и централизованному государству.
Но почему Москва? А не Рязань, например, или Тверь, или Нижний Новгород?
Одна из причин, безусловно, географическое положение Москвы, которая стояла на пересечении крупных торговых путей: старой дороги восточной торговли из Поволжья в западную Русь и новой дороги торговли западной из Новгорода Великого в Новгород Нижний и далее на восток, на юго-восток и по Волге на юг. Но этим преимуществом надо было еще уметь воспользоваться. И Москва им воспользовалась. Первые московские князья казались смирными, терпеливыми и покладистыми ребятами, клевали по зернышку, готовы были садиться на новгородский стол «на всей воле новгородской» и никогда не упускали возможности подвести конкурентов из числа своих же соотечественников под ордынские мечи.
«А когда московский князь, благодаря ловкости своей ордынской политики, стал наследственным великим князем владимирским, новгородско-московский союз стал экономической необходимостью для обеих сторон: Суздальская Русь, теперь Русь Московская, не могла обойтись без европейских товаров, шедших, главным образом, по Балтийскому пути; а новгородский гость «на низу», в нынешних Московской, Владимирской и Нижегородской губерниях, исстари не мог обойтись без охраны великого князя владимирского.
Но, нужно заметить, необходимость была неодинакова для обеих сторон: в то время как новгородские торговцы, в тех случаях, когда запиралась перед ними Суздальская Русь, теряли свой главный рынок и почти утрачивали смысл своего существования, Москва, кроме Новгорода, имела и другой выход в западную Европу. Уже в летописи 1356 года упоминают о присутствии в Москве «гостей-сурожан», генуэзцев из крымских колоний».
Этот же экономический союз не мешал московским князьям при случае, чтобы сделать партнера посговорчивей, вовсе пресекать хлебные поставки «с низу», зная, что хлебный вопрос, при природной скудости новгородской почвы, не выходит там из повестки дня.
Осталось лишь отметить, что зависимость друг от друга Новгорода и Москвы перестала быть взаимной при великом князе Иване III Васильевиче, который медленно, но верно удавил партнера в своих объятиях: в конце концов, вечевой колокол был выпорот и увезен в Москву, а в вечевом городе был посажен московский посадник.
Еще один фактор в пользу Москвы: мощная боярская прослойка, которая частенько, особенно в пору малолетства самого князя, брала бразды правления в свои руки. А учитывая, что на этапе формирования новой государственности интересы боярства, как сообщества крупных собственников и землевладельцев, полностью совпадали с княжескими интересами, то политика ее, не замутненная никакими малолетними глупостями и выходками, была весьма эффективна.
И еще один фактор в пользу Москвы: церковь, которая дала нарождающемуся государству свою церковную идеологию, идеологию самодержавия, идеологию третьего Рима, идеологию центра всего православного христианства. То была теория, но и на практике церковь проголосовала в пользу Москвы перенесением туда из Владимира митрополитом Петром своей кафедры: всем православным христианам, населяющим обширные восточно-европейские равнины стало понятно, где находится центр церковной жизни, а, следовательно, и всей остальной.
