Нынче всё-таки праздничные дни, и мне захотелось поговорить об искусстве. В шапке канала у меня заявлена не только наука, но и культура, а «Солярис» относят к научной фантастике.
Роман Лема многие называют в числе любимых книг и при этом отмечают, что снятые по нему фильмы далеки от первоисточника. Это действительно так, но я хотела бы отметить, что далеки они совершенно по-разному.
Начнём с самого простого, с американской экранизации 2002 года с Джорджем Клуни в роли Кельвина. Как мне кажется, авторы этого фильма Лема не просто не поняли, а никогда и не пытались понять. Он им был совершенно неинтересен, единственное, что представляло для них ценность – это фабула, грубая канва повествования. Её они использовали, создав заурядную, на мой взгляд, мелодраму в космическом антураже. Этот фильм я досмотрела до конца только потому, что одному из моих друзей он неожиданно понравился. И вот я кололась, плакала, но продолжала смотреть в надежде понять, чем же эта экранизация его зацепила. Не поняла.
Знаменитая экранизация Андрея Тарковского 1972 года отличается от первоисточника совсем по-другому. По формальным признаком она довольно близка к тексту, некоторые сцены воспроизведены с прямо-таки изумительной точностью. Но при этом фильм имеет иное смысловое наполнение. Я бы даже сказала – прямо противоположное. Вы помните, что в фильме Гибарян придумал прикреплять полосы бумаги к вентиляторам на станции полосы бумаги, потому что звук напоминал шелест листьев? В книге полосы бумаги тоже шелестят у вентиляционных отверстий, но это всего лишь индикатор исправной работы системы вентиляции. Один из самых незатейливых приёмов, используемых режиссёром, чтобы сместить акценты.
Тарковский читал первоисточник внимательно, вникал очень глубоко, но при этом совершенно его не принял. У меня сложилось впечатление, что режиссёр ведёт яростный спор с автором книги, конструирует «АнтиСолярис». Далёкие миры, столкновение с инопланетным разумом, всё это интересно ему лишь как метафора самопознания. Главный посыл фильма: «Человеку нужен человек». Отцовский дом на берегу озера, яблоки, кони, мама, сливающая на руки воду из кувшина, как делали тысячи лет назад, - всё это несравнимо ценнее того, что люди ищут в космосе. Правда, Кельвину в исполнении Баниониса, видимо, повезло после долгих мытарств найти в космосе потерянного себя.
В результате получился шедевр, где мельчайшие детали работают на замысел. Я много раз смотрела «Солярис» Тарковского, но случайно попав на него с середины, неизменно не могу оторваться и смотрю до конца как завороженная. При этом я отлично понимаю, почему Станиславу Лему могло быть неприятно его смотреть. Он хотел поговорить о другом. Кельвин Тарковского хочет понять себя. Океан как-то умудрился ему в этом помочь, и по большому счёту герою Баниониса безразлично, как это вышло. Кельвин Лема хочет понять ещё и океан.
Пытаясь рассуждать, о чём писал Лем, я ступаю на скользкую дорожку. Мне справедливо скажут, что «Солярис» - произведение многогранное, многослойное, каждый находит в нём что-то своё и т.д., и т. п. Это всё верно, и экранизация Тарковского тому лучшее доказательство. Но я рискну. Среди многих слоёв там есть мощный пласт, который особенно важен лично для меня, и этот пласт абсолютно не метафоричен. Лем действительно писал о том, о чём писал: о грядущем изучении космоса, трудностях взаимодействия с чуждым разумом и неизбежных потрясениях, которые ждут тех, кто избрал это нездоровое занятие своей профессией. Кстати, важная деталь, отличающая книгу от сценария Тарковского. В книге отец Кельвина не ждал его на земле в уютном доме. Он погиб где-то далеко от Земли и не оставил даже могилы.
Есть мнение, что «Солярис» - книга о том, что человек и негуманоидное разумное существо, никогда не смогут нормально взаимодействовать. Их сознания слишком чужды друг другу, сформированы в слишком разных условиях. Я так не думаю. Наоборот, это книга о том, как тяжело и болезненно протягивается первая тоненькая ниточка понимания. И это два в одном: понимание научной проблемы и взаимопонимание двух мыслящих существ.
Разумный океан Соляриса непостижим в своих возможностях и методах, но отнюдь не в мотивах. Наравне с Кельвином, Снаутом и Сарториусом он полноценное действующее лицо книги. И так ли уж они далеки друг от друга? Вроде бы далеки. Как там у Гибаряна: «Поиски мотивировки этого явления и есть антропоморфизм! Там, где нет людей, нет и доступных человеку мотивов». Но почему, собственно?
Действия океана вполне укладываются в несколько схем человеческого поведения на выбор. Правда, непонятно, какая из них правильная, может быть, никакая, но ведь и люди не всегда находят взаимопонимание. Нередко случается, что друг друга не понимают даже люди очень между собой похожие и мыслящие по близким схемам. Потому что, твоё видение ситуации изнутри, и то, как она выглядит со стороны – это две большие разницы. Если продолжать попытки… Но это становиться слишком болезненным процессом.
По крайней мере внешне всё выглядит так, будто океан делает с людьми на станции ровно то, что люди делают с ним, с поправкой на технические возможности. Люди рыскают над океаном, выискивая скалистые островки и плавающие на поверхности непонятные штуковины (древогоры, мимоиды, симметриады), воздействуют на океан излучениями, запускают в него автоматы и наблюдают за реакцией. Океан роется в сознании людей, выискивая островки психики, конструирует по хранящимся в них образам непонятные штуковины («гостей»), запускает их на станцию и наблюдает за реакцией. Скорее всего, океан понимает в происходящем не больше чем люди.
Пока всё более-менее однозначно, но дальше есть варианты. Материализация травмирующих воспоминаний может быть жёстким ответом на действия людей, агрессией. Помнится, «гости» появились на Станции после того, как люди использовали жёсткое рентгеновское излучение. Может, океану сделали больно? Вот он и дал в ответ по мозгам, чтоб неповадно было. Причём понимать тонкости ему при этом необязательно, достаточно зафиксировать сильную болевую реакцию на определённый раздражитель. Кстати, люди реагируют на появление «гостей» именно по такой схеме. После случившегося на Станции, кое-кому начинает казаться заманчивой мысль шарахнуть по океану аннигилятором. И мысль, что «гости» могут быть адекватным ответом на действия соляристов в голову не приходит. Довольно типичная для человеческих взаимоотношений ситуация. К счастью, эта высказанная в состоянии аффекта не была реализована. Как именно сработала энцефалограмма Кельвина, можно только гадать, но обстановку она разрядила. Всем повезло.
Однако не исключено, что океан ничего подобного не делал. Мы не знаем, каков его временной масштаб. Может, наблюдения за странными структурами, висящими над поверхностью, давно стали рутиной, на раздражители объекты наблюдения реагировали вяло, а жёсткое рентгеновское излучение особого впечатления не произвело (после ещё не значит в следствие). И вот однажды океан, изучив новые островки психики, сделал порцию непонятных штуковин, запустил их на станцию, включил регистратор реакций и вышел выпить чашечку кофе. Вернулся, а регистратор такое показывает! «Нифига себе! – сказал океан – Как это у меня получилось? Надо проверить параметры». И всё заверте…
Возможны и другие варианты мотивации океана, и многие из них так или иначе упомянуты в тексте. Я бы не назвала его поведение абсолютно непостижимым. Снаут, правда, высказывает мысль, что попытки контакта идут так тяжело, потому что Солярис не знает столь важного для человека понятия индивидуальности. Может быть. Но самый жуткий из всех вариантов как раз тот, где океан всё понимает и видит человека насквозь. К счастью он же и самый маловероятный.
Теперь о Кельвине. Это железный человек и первоклассный профессионал. Случившаяся в юности трагедия сильно по нему ударила. Спустя много лет он всё ещё видит кошмары и хранит предсмертную записку Хари. Но об этом вряд ли кто-то догадывается. Всё уже случилось, никакое осмысление ничего не исправит, надо жить дальше.
Он живёт и работает, в том числе и в космосе. Наверняка проходит плановые тесты на здоровье и психическую устойчивость. Тесты показывают, что всё ОК. У него хорошая репутация, он пользуется уважением коллег. В случае необходимости может сам оказать другим психологическую поддержку. Судя по всему, это входит в его профессиональные обязанности. Ещё раз подчеркну, он работает не в салонных условиях, а в космосе, где надо эффективно действовать при тяжелейших физических и психических нагрузках. Он справляется, а «содержание моих галлюцинаций кошмаров - моё личное дело». Они никак не сказываются ни на работе, ни на общении с друзьями. Сразу попав на станции в совершенно безумную переделку, Кельвин отлично держит себя в руках, но предел есть и у него.
Попытка наладить общение с инопланетным разумом заканчивается тем, что океан размазывает этого железного человека и профессионала по стенкам, сносит не дававшую десять лет сбоев психологическую защиту, выворачивает наизнанку, доводит до того, что он в истерики бьётся о бронированы двери станции, пытаясь выйти в ядовитую атмосферу. После этого кромешного ужаса, как-то собрав себя по кусочкам, Кельвин со Снаутом задаются вопросом: «А что это было?». И понимают: это был контакт. Это был контакт! Похоже, дело всё-таки сдвинулось с мёртвой точки. Надо пробовать ещё.
В двух широко известных экранизациях эта линия совсем не выражена, они слишком интровертны. Но есть ещё телеспектакль 1968 года, где в роли Кельвина снялся Василий Лановой. Эта вещь представляется мне очень близкой по духу к литературному первоисточнику. Постановка, конечно лаконичнее романа, но акценты расставлены очень лемовские. Если читатели её не видели, очень рекомендую. И, может быть, кто-то захочет высказать свои мысли и о книге, и о фильмах?
Автор: Наталья Беспалова
Ещё одну интересную статью и кнопку, с помощью которой удобно сделать пожертвование на развитие канала, можно найти тут.
Читателям, интересующимся историей техники, Кот рекомендует канал Сергея Мороза.
