После ухода бабушки стало тяжело. Живу как и раньше особо не думая о ней, но когда случаются тяжкие времена становится жизненно необходимым заехать в гости и выпить рюмочку винца или чего по крепче. Тётя ничего не меняла в её комнате. Если комната дедушки теперь больше похожа на склад, словно олицетворяя большое желание забыть о последних трудных годах его жизни, то комната бабушки выглядит как музей. Там остановилось время. От этого еще больнее. Нужно время, чтобы пережить утрату, но сколько еще его потребуется? Сколько потребуется его людям, которые утратили свои дома? Некоторые раны никогда не заживают и передаются через поколения, может уйти память, но боль всегда напомнит о себе, в самый неподходящий момент, когда устала, когда ослабла, когда нет больше сил.
Бабушка была самым живым человеком, которого я знала, любые трудности и неурядицы - она отлично скрывала свою грусть, но возможно за всем пережитым, ванна уже и так была полна. Старики всегда несут с собой свою тайну, не важно какой человек, но есть в них вечность и глубина. Они похожи на поверхность воды, внутри может происходить буря, но на поверхности будет пробегать небольшая рябь - их морщины на поверхности-коже и сокрытые тайны сердца, которые украдкой под рюмочку выскользают на минуту в виде повторяющихся историй, но если капнуть глубже, то можно поймать за нить и более большие рыбины, которые обычно не показываются на поверхности. Может быть повторение историй - это защита, зачем вырывать что-то другое, если всё равно никто не слышит, а услышав - забудет. Для меня каждый должен быть писателем, чтобы иметь возможность запечатлеть себя. Сколько было бы уникальных произведений, с разных удивительных углов, и сколько их безвозвратно утеряно, превратилось в песок и пыль. Дар слушать на одной волне. Дар копать глубоко. Для меня это намного больше, чем дорогая машина или путешествие в страну где каждый день кормят, убирают, есть бассейн и пляж.
В юности, я переболела ветрянкой. Пока я болела, мы ездили все вместе на дачу в электричке, той, у которой деревянные сидения. Это был май. Пора перевозки рассады - большие коробки, с торчащими зелеными листочками, перевязанные желтоватыми веревками, шнурками, старыми капроновыми колготками и чем по-пало, пухлые брезентовые рюкзаки, дети и пожилые люди. Я сидела с краю рядом с проходом, рассматривала. Увидела его - старичка с ясными голубыми глазами, как у Рудгера Хауера, умными, с хитринкой и такими молодыми. Что это был за человек? Какая его история? Что он любит, чем он живет, умеет ли играть в шахматы? Я смотрела на других, на пожитки, скарб на полках, в окна, следила за убегающим лесом, но раз за разом меня притягивал взгляд этого мужчины - голубые льдинки окруженные яркими черными ободами - морщины меркли. Свет его глаз остался со мной спустя 20 лет. Спустя 20 лет, маленькая девочка вспоминает глаза старика, которого видела только раз в жизни, которого скорее всего уже нет в живых и без шанса встретиться с ним вновь. Самые красивые глаза в моей жизни. Под стук колес, гвалт и грусть повседневности. Эта девочка передала свои воспоминания мне, и пугающе часто я забываю, что этой девочкой была я, что это я - жила, видела и помню.
Дача - это тоже история бабушки и дедушки. После их ухода все ограниченные пространства стали пугающе пустыми. Слишком многое они значили и забрали с собой. Для меня не справедливо, что такой опыт живет так мало. Это безумно красиво говорить, что он остается в нас. Но он остается расколотым на несколько фрагментов, получается, что все мы это калейдоскоп предков - разные осколки стекла, создают разные узоры. Бесконечный узор жизни из узоров каждой семьи, каждого человека. Изначально все мы уже состоим из осколков - витраж из генов, случайностей и превратностей судьбы. Мы память тех, кто ушел, и память для тех, кто остался. Память может сбежать, но боль напоминает о себе всегда.
