Вот угораздило же меня попасть работать именно тридцать первого декабря! Хотя, что значит угораздило? Никакого принуждения не было, сам согласился поработать в первой смене вместо заболевшего коллеги. Да и смена предстояла, как всегда полусуточная, до двадцати ноль-ноль. Так что, нытьё твоё, Юрий Иваныч, здесь совершенно неуместно, ведь новогоднюю-то ночь всё равно будешь дома!
Хорошо на улице, комфортно: ни крепкого мороза, ни оттепели, ни гололедицы. Минус пять сутра. А вот на следующий день резко потеплеет и опять поплывём.
Сегодня суббота, у руководства выходной, но ведь день-то необычный. А потому, с утра пораньше дежурит заведующая организационно-методическим отделом Людмила Павловна.
– Приветствую, Юрий Иваныч! Ты готов? – спросил врач Кочкин из предыдущей смены, остановив меня в коридоре.
– Здорова, Алексей Дмитрич! К чему я должен быть готовым?
– К вывозу пьяни, конечно! Ну вот веришь-нет, <замотали> в доску! Они же все, как сговорились, блин, то после корпоративов, то просто ужратые в нулину! Я не считал, но мне кажется, что больше половины таких вызовов было!
– А ты знаешь, Алексей Дмитрич, по моему мнению, лучше поработать хмелеуборочной бригадой, чем на всякие ужастики кататься.
– Неее, Юрий Иваныч, ты не прав! Лучше здесь на Центре зависать. На кухоньке, в «телевизионке» или в комнате отдыха.
– О, куда ты хватил! Тридцать первого декабря на такое волшебство рассчитывать нечего.
– А вообще, да… Ой, погоди, а ты подработать, что ли, решил?
– Да ничего я не решал, Ольга попросила.
Пришёл в «телевизионку», а сидевшие там коллеги посмотрели на меня, как на чудо чудное и диво дивное.
– Юууурий Иваныч! Это чевой-то вы удумали, в Новый Год на подработку пришли? ─ удивлённо спросила меня фельдшер Поспелова.
– Нет, Лидия Петровна, сегодня я до восьми работаю и в Новый Год буду дома. Просто меня Ольга Васильевна попросила выйти за Сергея Владимировича.
– Ааа, вот теперь понятно.
После этого, повышенный интерес к моей персоне коллеги утратили.
Сегодня смена не моя, а потому, мне предстоит работать не со своими парнями, а с фельдшером Иваном и санитаром Григорием Василичем. Нет, он далеко не стар, ещё и пятьдесят-то не исполнилось. Однако никому и в голову не придёт обращаться к нему фамильярно. Григорий Василич внешность имеет отнюдь не амбалистую. Он невысок и жилист, неулыбчив и немногословен. В общем, ничего особо примечательного. Зато бригада за Григорием Василичем – как за надёжной и нерушимой каменной стеной. Кстати сказать, скоропомощные санитары вправе работать только на психиатрической бригаде. А на нашей «скорой», Григорий Василич – единственный санитар.
Так же, как и в моей смене, первый вызов дали уже около десяти. Причём тоже непрофильный: термический ожог бульоном у женщины пятидесяти одного года.
В прихожей нас встретили двое мужчин и одна женщина, как в последствии выяснилось, супруг, сын и сноха пострадавшей.
– Идите быстрей, быстрей, она сейчас от боли умрёт! – наперебой закричали они.
– Как всё получилось? – спросил я. – Только кто-нибудь один, пожалуйста!
– Она студень варила и всю кастрюлю на себя опрокинула. Мы её сразу уложили и теперь холодные примочки делаем, – доложил супруг.
Пострадавшая лежала на кровати и непрерывно стонала, прикладывая видимые усилия, чтоб не перейти на крик. На всём животе, передних поверхностях бёдер и голеней, тыльных поверхностях стоп – ожоги второй-третьей степени. Её состояние утяжелялось тем, что пролитый бульон был жирным, а жир, как известно, увеличивает степень ожогов.
Давление девяносто на шестьдесят, пульс сто четырнадцать. Дыхание частое. Налицо ожоговый шок. Фельдшер Иван безо всяких команд катетеризировал вену и наладил капельницу с кристаллоидным раствором. Давление подняли до ста пяти. Далее, в ход пошли наркотик на букву «М», глюкокортикоидный, бензодиазепиновый и антигистаминный препараты. Ожоговые поверхности обложили противоожоговыми салфетками, содержащими, кроме всего прочего и местный анестетик. Далее, стали капать с вазопрессором.
В стационар привезли в стабильном состоянии, хорошо обезболенную. Но впереди у страдалицы было очень длительное лечение. И ещё бы, ведь ожог – это не просто повреждение тканей. Если его площадь является значительной, то тогда развивается ожоговая болезнь. Выражается она в нарушении работы органов и систем. А причин возникновения этой болезни целый комплекс. К ним относятся утрата функций поврежденных кожных покровов, потеря плазмы, распад эритроцитов, выброс в кровь воспалительных агентов и продуктов распада тканей, нарушение обмена веществ.
Следующим вызовом был психоз у мужчины сорока пяти лет в спецприёмнике для административно арестованных.
В дежурной части, кроме полицейских, находился молодой человек в белом халате, который рассказал:
– Здравствуйте, я – фельдшер. Тут походу алкогольный делирий и вроде непохоже, что он косит. Вчера с ним всё нормально было, а сегодня сразу после подъёма дурить начал. На соседнюю камеру за*упился, дескать они его всю ночь обсуждали, угрожали и прикалывались. Постель свою всю разбросал, с полок всё поскидывал.
– Пойдёмте со мной! – сказал старлей. – Ему семь суток присудили за пьяную езду без прав. Да по нему и видно, что он пьянь конченая.
Виновник торжества сидел в отдельной крошечной камере и пререкался непонятно с кем.
– Да слышите, э, хорош уже! <Фиг ли> вы надо мной прикалываетесь? Я вам чё, мальчик, что ли? А ты чё, мент, чтоб меня наказывать?
– Так, всё-всё, уважаемый, погоди, давай-ка ты с нами поговоришь.
– Нет, а чё тут вообще происходит-то? – недоумённо спросил он.
– Ну уж это тебя надо спрашивать! Расскажи, с кем ты тут разговоры разговариваешь?
– Да с этими чертями из соседней хаты! Я вообще не понимаю, чего они ко мне при*рались? Угрожают, что меня <бить> будут. Со мной нормальные парни сидят, а за стеной – упыри какие-то!
– А за что угрожают-то?
– Сказали, за то, что пьяный без прав ездил. А кто они такие, чтоб меня наказывать? Менты, что ли? Меня уже наказали, семь суток дали! Да ладно ты, не пугай, я пуганый уже! <Замотали>, блин!
– Это ты сейчас кому?
– Да я не знаю его, вон он из-за двери орёт!
– Ну а зачем ты в камере всё разбросал?
– Они нехороший крест мне подложили…
– А это что такое?
– Ну это крест с проклятьем на смерть.
– И откуда же ты это узнал? Сам видел?
– Не видел я ничего, они сами сказали, что теперь ты сдохнешь!
– Голоса откуда слышатся?
– Как откуда? От людей, конечно.
– Со стороны или из головы?
– Не, со стороны.
– Скажи, пожалуйста, а где ты сейчас находишься?
– Ну где… В спецприёмнике, свои сутки отбываю.
– Последний раз когда выпивал?
– Два дня назад, когда меня гаишники заловили. Но я плохо запомнил, какими-то отрывками.
– Давно ли пьёшь-то?
– Нет, ну что значит пьёшь? Выпиваю с устатку, для снятия стресса, но ведь под заборами не валяюсь.
– Хорошо, выпиваешь сколько времени?
– Лет пятнадцать, наверное.
– Похмеляешься?
– Конечно, без похмелки я вообще не человек.
– Всё ясно. Давай-ка, друг любезный, в больничку поедем.
– А в какую?
– Разумеется, в наркологию.
– Да блин, ну зачем туда-то? Там же меня уложат на двадцать один день минимум! Ну я же не пьяный!
– Затем, что надо лечиться.
Всё-таки свезли мы его с диагнозом «Алкогольный галлюциноз». Да, этот господин его заслужил своим пятнадцатилетним пьяным стажем.
И ещё добавлю. Много лет имею дело с алкоголиками, а всё равно не перестаю удивляться полнейшему отсутствию у них критики к своей болезни. Если послушать этих ребят, то подлинные алкоголики – это лишь те, кто напившись валяются. А потому, что такого, если упиваешься до поросячьего визга? Подумаешь, стал забывать, что творил по пьяной лавочке! Что страшного, если без опохмелки ты не человек? Главное, ты не валяешься, а раз так, то и нет никакого алкоголизма!
И вдруг, безо всяких просьб с моей стороны, разрешили обед. Ну что ж, едем, конечно!
Когда пришли на кухню, сидевшая там фельдшер Комарова, этакая боевая красотка средних лет, спросила:
– Юрий Иваныч, надеюсь, что в новогоднюю ночь вы будете в нашей компании?
– Не буду, Виктория Николаевна, я же сегодня только до восьми работаю.
– Так вы на сутки оставайтесь!
– Не могу, меня супруга ждёт.
– Ну раз так, то причину можно считать уважительной! – согласилась она.
Как встречает Новый Год дежурная смена? Обычно в этот день, ближе к полуночи, наблюдается затишье в вызовах. Невыездные работницы заблаговременно накрывают стол в «телевизионке». Какие напитки употребляются? Как правило, шампанское в небольшом количестве. Лично я, когда попадал на сутках в новогоднюю ночь, ничего крепче сока не пил. Нет, не потому что весь из себя такой правильный. Причина здесь лишь одна: не хотел рисковать и нарываться на неприятности. Сделаешь какие-нибудь несчастные пару глотков, а на вызове бдительные граждане запашок возьмут и учуют. Ну и нажалуются, что приехавший врач был пьян до полного изумления и сделал всё не так, как надо.
Особо рассиживаться и разлёживаться не дали. Отправили на вызов: под вопросом умерла женщина восьмидесяти двух лет. Хм, и эта смена тоже пуляет всё подряд. Да и вообще непонятно, неужели нет свободной общепрофильной бригады, чтоб всего-навсего приехать и законстатировать? Там всех делов-то на двадцать минут максимум. Тем более, что такой вызов нисколько не срочный.
В прихожей нас встретили заплаканная женщина и хмурый мужчина.
– У меня мама умерла, – сказала женщина, давясь слезами. – Она простыла, но поначалу ничего страшного не было: температура невысокая, насморк, покашливала немного. Но потом всё хуже и хуже. Вчера врача вызывали, она тест сделала, сказала, что он отрицательный, а всё равно в больницу предлагала, прямо настаивала. Но мама у меня упёртая, ни в какую не захотела, говорит: «Я там умру!». А вот видите, здесь умерлааа!
– Как давно вы заметили, что она мёртвая?
– Часа полтора.
Пожилая женщина лежала в постели, до груди укутанная одеялом. На бледном лице – испарина. Глаза закрыты, рот приоткрыт. Так, а вроде дыхание есть? Надел фонендоскоп, послушал сердце, а оно работает! Пусть и слабенько, но работает же! Давление есть – девяносто на сорок. Быстренько ЭКГ сделали. И там вместо мёртвой изолинии – живая кардиограмма. Сатурация, конечно же, отвратительная, восемьдесят девять процентов. Григорий Василич принёс из машины спасительный кислородный ингалятор.
– Ой, так она живая? – не веря своему счастью спросила дочь. – Ой, спасибо, спасибо вам! Сколь…
– Так, погодите, погодите радоваться. Тут всё еле теплится и на волоске висит.
– Мужчины, милые, спасите её, пожалуйста, спасите!
– Всё, что можем, всё сделаем, – сдержанно ответил я. Но мне непонятно, как же вы её за мёртвую-то приняли?
– Да как… Она побледнела и вроде как дышать перестала, затихла.
– Ну так вы бы её потрогали, потормошили!
– Я её за плечи потрясла, а она вообще никак не отреагировала!
Послушал лёгкие, а там безобразие полнейшее: сплошняком хрипы да крепитация.
Крепитация – звук, напоминающий скрип снега под ногами.
Иван хоть и с трудом, но вену катетеризировал. Стали усиленно капать с глюкокортикоидным препаратом. Через некоторое время, ещё раз померили давление: сто десять на шестьдесят. Уже хорошо, это значит, что можно попытаться больную растормошить.
– Мария Васильевна! Мария Васильевна, глазки открываем! Открываем глазки!
– А… Ой… А чего такое?
– Мама, мама, ты живая? – задала дочь замечательный вопрос.
«Нет, доченька, мёртвая! Просто с этого момента я – зомби и сейчас тебя съем! И зятька заодно!» – мысленно ответил я за больную.
– Ничего, ничего, всё в порядке! – успокоил я больную. – Сейчас в больницу поедем.
– Ой, не надо! Не хочу я! – слабенько воспротивилась она.
– Нет, надо! – ответил я. – И это даже не обсуждается!
Дочь, преданно глядя на меня, спросила:
– Ну теперь-то всё нормально будет?
– Извините, но никаких прогнозов давать не буду, – сдержанно ответил я.
Не устану повторять, что реальные, а не киношные доктора, никогда не кидаются радужными прогнозами. И свезли мы её в стационар с инфекционно-токсическим шоком.
Теперь поедем к сорокалетнему мужчине, который без сознания лежит в подъезде дома. Под вопросом алкогольное опьянение. Хм, да тут и без вопросов понятно.
В подъезде «хрущёвки», на лестничной площадке между вторым и третьим этажами, действительно лежал прилично одетый господин средних лет. Рядом с ним стояли три женщины в домашней одежде и громко возмущались.
– Вот видите, что творится? – спросила одна из них. – Это всё потому, что домофон не работает! Теперь здесь вообще стал проходной двор! Увозите его куда хотите!
– Так, сейчас разберёмся, вам его не оставим, не беспокойтесь. Идите, пожалуйста!
После волшебной нашатырки и закапывания в нос известного аналептического препарата, господин начал подавать признаки жизни, но пока ещё неразумной. После старательного тормошения, глаза полностью открылись и появилась человеческая речь:
– А? Чего? А что такое-то?
– Ну, уважаемый, это надо у вас спрашивать. Вы где живёте-то? Адрес можете назвать?
Назвал и оказалось, что живёт он в соседнем доме и тоже в третьем подъезде. Ну и передали мы его из рук в руки супруге. Надо сказать, весьма сердитой:
– Ну что, наотмечался? Совсем уже опустился, «скорая» пьяного привезла!
– Да ладно уж, не ругайте его так сильно-то! Ну подумаешь, выпил человек! – вступился я за него.
– Дааа? А ничего, что он уже целую неделю пьёт?
– Вы, главное, не бейте его!
– А зачем бить? Просто не будет ему никакого Нового Года и всё. Я в одиннадцать лягу спать, а он пусть что хочет делает.
Только освободились, как вызов прилетел: психоз у мужчины тридцати четырёх лет.
В прихожей нас встретили две женщины: одна постарше, другая помоложе.
– Здравствуйте, я его мама. Не хотели вас тревожить, но пришлось. Он давно на учёте, инвалид. Со вчерашнего дня стал сильно агрессивный, того и гляди драться налетит. Да он теперь и к сестре-то своей стал плохо относиться.
– Да, да, он меня чуть…
И тут примчался сам больной, лохматый и с дико вытаращенными глазами:
– Э, слышь, ты у меня ща добазаришься! Ты, <самка собаки>, отвечать будешь за всё! – крикнул он, замахнувшись на сестру. Но Григорий Василич с Иваном не дремали, силой увели и усадили его на диван. После чего, как ни странно, агрессивный пыл заметно охладился.
– Здравствуй, Жень, что с тобой случилось? За что ты на сестру злишься?
– Она мне в голову чип вставила и теперь у меня в голове опять голоса.
– А как ты про чип-то узнал? Почувствовал, что ли?
– Ничего я не чувствовал. Ко мне голоса как пришли, так и рассказали.
– А что они вообще говорят?
– Да в основном меня обсуждают.
– Много ли их?
– Много, штук десять, не меньше. Там и мужики, и бабы, не разберёшь ничего.
– Ругают, хвалят или комментируют?
– Да по-разному. Например, «Во, смотри-смотри, он чай наливает!» или «Погоди, мы тебе устроим!». Пойду в туалет, а они сразу насмехаться начинают: «Ой, какой у него маленький!».
– Сейчас, когда мы разговариваем, ты их слышишь?
– Нет, сейчас не слышу. А ещё они меня сковывают.
– Это как понять?
– Ну они говорят и заставляют меня сидеть и слушать. Даже в туалет сходить проблема.
– Жень, а лекарства ты принимаешь?
– Так они мне запрещают и сразу угрожают. Это очень страшно, я не хочу больше об этом говорить.
– Скажи, а ты не думаешь, что эти голоса идут от болезни?
– Нет, от какой болезни? У меня действительно чип и через него голоса передаются. Это реальные люди, с ними моя сестра связана.
– А сестре-то зачем это надо?
– Хм, думаю, чтоб от меня избавиться. Я же чувствую, что для неё и для матери я – лишний.
– Всё ясно, Евгений, давай одевайся и в больницу поедем.
– Да-да, надо ехать, там мне голоса уберут.
У Евгения, судя по всему, параноидная шизофрения. Как и большинство больных этим недугом, он неэмоционален и монотонен. У него есть ярко выраженная амбивалентность, то есть двойственность мыслительных процессов. Сначала он категорично заявил, что голоса болезнью не являются, но в конце беседы высказал уверенность, что в больнице их уберут. А кстати, на сестру, перед отъездом, он снова огрызнулся.
Вот и следующий вызов: плохо после употребления алкоголя молодому человеку двадцати лет.
Встретили нас родители больного: мама с заплаканным лицом и сурово нахмуренный отец:
– Напоролся он, как свинья! – с возмущением сказал он. – Первый раз его таким видим! Мы с матерью ему как слуги сегодня: в кровать уложи, тазик принеси-унеси, дай попить! Скот!
– Да вообще непонятно, как он приполз-то! – сказала мама. – А если бы где-то свалился? Ой, даже подумать страшно…
Болезный лежал на боку поверх одеяла и страдальчески постанывал.
– Рома, как себя чувствуешь?
– А? Блин, плохо, мне, тошнит…
– Что пил?
– Сначала пиво, потом шампанское, потом водку…
– Много?
– До фигища…
– Ну и зачем?
– Так ведь Новый Год же! ─ дал Роман великолепный ответ.
Проверили давление, пульс – всё нормально. Дышит хорошо, зрение не нарушено. Желудок решили не промывать, потому что его уже вырвало многократно. Далее прокапали с волшебным составом. И парень-то ожил, вновь в человека превратился!
– Ну что, родители, получите обновлённого сына! – сказал я.
– Ну что, ты уже Новый Год встретил, – сказал отец. – А это значит, что больше из дома никуда!
– Ну пааап, меня же ждать будут! – заканючил Рома.
– Чевооо? Нет уж, ты давай не наглей! Ведь ты меня знаешь, наглелку-то быстро отобью!
В знак протеста, сынуля лёг и отвернулся к стенке.
Ничего, пусть попротестует, главное, что живым-здоровым остался. Ну а то что к двадцати годам ума не набрался, то это, к сожалению, не лечится.
Вот и всё, на этом кончилась моя не моя смена, главное – своевременно. А в качестве бонуса, бригада попутно увезла меня домой. Красотища!
Новый Год мы с супругой встречали дома. И как же было тепло на душе от того, что в «Голубом огоньке» звучали хорошие песни! Хорошие, поскольку это были именно песни, а не современные тексты, исполняемые под безмотивную музыку.
А перед этим, под бой курантов, искренне и сильно загадал я, чтобы всем нам, вопреки происходящему, чувствовать себя в наступившем году мирно и спокойно!
Все фамилии, имена, отчества изменены
Реклама
Уважаемым читателям, которые ещё не в курсе, предлагаю свою книгу "Байки старого психиатра".
Приобрести её по приемлемым ценам можно в магазинах:
Читай Город https://www.chitai-gorod.ru/r/NTKmG
Book24 https://book24.ru/r/lcJLx