Когда находишься в самом эпицентре новогоднего восторга – а я сейчас как раз в нем – особо отчетливо понимаешь, какой это настоящий, чудесный, традиционный и семейный праздник. Лучший праздник.
Вот только печалька: оглянешься назад, а все эти уже прошедшие и прошлые праздники сливаются в единую сияющую взлетно-посадочную полосу. Традиционные ведь – и на одно лицо. Каждый чудесный, но отдельные не выделишь и не вспомнишь.
Хотя бывают и удивительные исключения, которые определенно в одну сверкающую полосу не вольются и запомнены навсегда.
Про одну такую встречу Нового года я непременно должен написать. Причем как раз в первый день очередного Нового года. К тому же праздник праздновался в самой что ни на есть Живой природе. В глухих джунглях центрального Вьетнама, где наш маленькая биологическая экспедиция встречала 1981 г.
Наша экспедиция была одной из первых в обширной программе исследований. И – почти случайной, что-то как-то не так буксовало с ее организацией, сроки все сдвигались, а когда сдвигать уже было некуда – полетели прямо под новый год.
Тут я только про то новогоднее празднование, но парой слов все-таки нужно пояснить. Сайгон пал лишь пять лет как. Вьетнам был разрушен, беден. Джунгли отравленные, с огромным количеством мин/бомб/снарядов и прочих угроз. А тут какие-то чудные ботаники/зоологи с пониженной живучестью.
Наш отряд состоял из пяти сотрудников нашего института, наших вьетнамских коллег и армейского подразделения, которое охраняло нас ото всего (без сопровождения солдат шагу нельзя было ступить). И тут же в первозданных джунглях жило своей первозданной жизнью местное-исконное племя бана – темнокожие спокойные люди в набедренных повязках.
Напомню, что свой новый год вьетнамцы встречают в конце января-феврале (кстати, и год несчастного Кролика только тогда наступит, а все эти кроличьи страсти сейчас – «глупы и неприличны», Козьма Прутков). Но 31 декабря – это давно уже всемирное. Хотя тогда, в джунглях, новогоднее празднование, уверен, было устроено только из уважения к нам.
Помещения подходящего не было, конечно. Мы и жили-то в хижинах на сваях (сваи необходимы, чтобы в спальные мешки заползало меньше змей и прочих зверушек). Поэтому длинный стол был сооружен прямо в лесу. Посуды тоже, конечно, не было – откуда бы! Для сервировки все сдали свои персональные миски/ложки/кружки, ну а дальше – кому какой прибор достанется.
Главное новогоднее блюдо – петух. Купили у местных бана. У них еще бегали эти поразительные черные свинки, похожие на собачек – позднее они станут везде популярными. Но на свинку денег не хватило. Сметы хватило только на одного петуха. А праздновало человек 30. Так что каждому досталась неизвестно чья миска с символическим кусочком чего-то петушиного. Рис, конечно, традиционные вьетнамские овощи (с некоторыми из которых я там впервые познакомился - листовая капуста, лагенария) и … специально припасенные деликатесы из Москвы. Сыр, в первую очередь.
Все-таки сыры советского производства были достойными. Даже если их сравнивать – по памяти, конечно, с нынешним импортозамещением. Вот только их не было. 80-й год, в магазинах вообще ничего не было. Во Вьетнаме и подавно не купишь – там натуральный голод. И вот для обеспечения отряда продуктами наш начальник заручился очень важными письмами из Академии и министерства и нам продали с какого-то замаскированного склада сахар, крупы, тушенку и … огромную головку сыра.
История с сыром имела продолжение. Летели мы лучшим отечественным самолетом. Но даже в лучших самолетах того времени температура и давление в грузовых отсеках были не совсем такие, как в салоне. В этом я совсем не специалист, но при экспедиционных поездках всегда предупреждали, что всякую живность в багаж сдавать нельзя – не выживет. И поэтому мне не раз приходилось вносить в салон на себе или в сумке то редкого хомяка, то летучую мышь, то змей. Контрабандных, конечно.
Сыр перелет пережил. Вот только получили мы из самолета совсем не тот сыр, какой сдавали: сырная голова раздулась, как самочка гуппи перед родами. Когда разрезали, оказалось, что сыр … дозрел! Я такого не видел и не ел уже больше никогда. С такими огромными дырками, такой кружевной на срезе, такой плотный и такой ароматный.
Так вот этот дозревший сыр и был главным деликатесом новогоднего стола в джунглях. А еще, конечно, сахар. Проблем с алкоголем не было: спирт, конечно. Который для исследований.
И хорошо, что спирта хватало. Поскольку смысл застолья был не в еде, а в тостах. Каждый произносил тост и затем … пел! Наши тоже пели, и молодцы. Но пение вьетнамцев – ради него стоит в эту страну съездить. Вьетнамская фонетика – это вообще птичье пение, такие дивные звуки. Для меня этот язык оказался совершенно неприступным. К такому языку обязателен изумительный слух. А еще все наши вьетнамские товарищи оказались обладателями незаурядных вокальных способностей. Ну и дивная мелодичность вьетнамских песен. Даже тех, что про тропы Хошимина.
И вот представьте себе. Глубокая полночь в совершенно глухих джунглях и концерт тридцати солистов а капелла.
И второй потрясший меня момент.
Тридцать тостов с кружками спирта, пусть и по глотку, это немало, право слово. Как только появилась приличная возможность склизнуть, я заглянул в собственно лес, неглубоко совсем – без сопровождения солдат нельзя ведь.
А там в джунглях поражающая тишина, темнота и огромное черное небо с совершенно незнакомым миллиардом звезд. Совсем не такое звездное небо, которое я вижу в родных краях.
И вот это ощущение того, что первобытный Лес и безбрежно великолепный Космос, настолько НАД нашими переживаниями и праздниками. Но при этом так к нашим переживаниям и праздникам снисходительны.
Моя самая удивительная, и самая в Природе встреча Нового года. 1981-го.