Крошечная комнатка, в которой поселилась Нина, вся была пронизана солнечными лучами, в них роились пылинки, танцуя свой легкий танец, печальные, совсем уже не летние цветы грустили в небольшой банке на столе, а хозяйки не было. В настежь раскрытое окно врывался прохладный ветер, он уже не ласкал, а студил, и Лиза, поежившись от пробирающей до костей прохлады закуталась в Нинину шаль, брошенную на кровати и выглянула в окно. Из этого окошка была видна река, самая ее излучина, за которой кончалась мель и начиналась своенравное течение, вода уже казалась свинцовой, ледяной. Далекая фигурка со знакомыми чудно заколотыми вихрами была видна отсюда, женщина сидела на крутом камне недалеко от воды и смотрела вдаль. И во всей ее фигуре было столько беды и отчаянья, что у Лизы захолонуло внутри от жалости, она закуталась еще поплотнее и пошла по тропинке туда, преодолевая усиливающийся ветер.
- Нин. Что ты в рань такую… Да еще холодно. Пошли домой, нам надо Никодиму завтрак приготовить, он с темна на пасеке, мед качает, у него секунды свободной нет. Придет, хоть чаю горяченького глотнет. Пошли, а?
Нина молчала, не поворачивалась к подруге, и то, что ей холодно можно было понять только по вздыбившейся от мурашек коже плотных, полноватых загорелых рук. Она сидела в одной рубахе, заправленной в длинную цветастую юбку и была похожа на цыганку, сбежавшую из табора.
- Нин… Ты меня слышишь?
Нина, наконец отмерла, как в детской игре “Море волнуется”, медленно развернулась к Лизе, кивнула на камень рядом - садись, мол. Нина покачала головой
- Не… Холодно на камнях-то сидеть. И ты бы встала. Что случилось то?
Нина снова отвернулась, тихо сказала
- Да так… Ничего…Вспомнилось. Я ведь тоже дите носила, как дура счастлива была, что забеременела. А уже не молодка была, да и мужик мой второй редкая сволочь был. Царствие ему небесное!
Лиза постелила шаль на камень, села, прижавшись к подруге, и тут ветер стих, солнце выглянуло из завесы тучек и стало тепло, как ранним летом.
- И что? Что, Нин? Не доносила?
Нина как-то разом почернела, как будто серая тень откуда-то легла на ее лицо, глаза стали пустыми, похожими на дула.
- Какое доносила! Выбил он из меня дите! Единственную кровиночку мою, ножищами своими погаными выбил. Ну, ничего. Смертушку такую принял от меня, не дай Бог. Ножищи эти поганые ему по снегу размазало, в кисель превратило, и поделом. Каждый несет свое наказание по сделанному. Вот так вот!
Лиза молчала. Она не знала, что ей сейчас говорить, она вообще запуталась уже в этой паутине, которую соткала Марфа, ей было душно от этого, хотелось бежать, куда глаза глядят. Нина поняла, прервалась на полуслове, вздохнула.
- Лярвы! В каждом свои лярвы, они души высасывают, черноту запускают на место светлого, их гнать надо. Я вот убийцей из-за них стала, но всех своих выгнала, а вокруг тебя рой вьется. Гнать надо, Лиза! А то и родить не сможешь опять, а коль родишь, так нездоровое дитя. Хочешь, помогу?
- Нин, я не хочу. Ну, не верю я в эту твою чушь, прости уж. Ты мне скажи лучше - зачем Марфа меня затянула в эту паутину вашу? Ведь я, как муха запуталась, что ей надо от меня? И почему она мне правды не говорит? Крутит все, вертит, глаза от вранья не поднимает. Почему?
Нина встала, потянула Лизу на себя, подняла, закутала ей плечи шалью.
- А что ты хочешь-то? Чтобы она тебе все выложила, как на духу? Ты кто такая? А она - Марфа! Вот то-то…
Она тихонько пошла по тропинке к дому, потом остановилась, повернулась.
- Она дел натворила - лопатой не разгребешь. А теперь свою кровь здесь собирает, все исправить пытается. И ей нужно дите, рожденное в любви. Она этому ребенку свой светлый дар передать решила, а он светлый у нее, чтобы не говорили люди. Светлый, Лиза… Она людей от пропасти отводит, скольких уже спасла.
- Светлый... Она Виктора погубила, Майму чуть в могилу не загнала. Они же ее кровиночки, что ей надо-то еще?
- Да не губила она Виктора, просмотрела только. Казнится теперь, места себе не находит. А на тебя у нее вся надежда. Только твое дитя из любви соткано. Хотя и любовь эта вся из боли вылита. Ладно, пошли. Правда, завтрак надо готовить.
За дневными хлопотами Лиза с Ниной забыли про свой разговор, да и не до обсуждений было - работа закрутила, отняв время без остатка. К вечеру, еле передвигая ноги, Лиза доползла до своей комнаты, легла пластом на кровать, закрыла глаза. Тяжелый живот раздавил ее, как камень лягушку, но тяжесть эта была приятной, радостной, и Лиза погладив свой живот, тихонько прошептала
- Нам бы с тобой, детка, папку забрать, вытащить из болота этого, уехать туда, к Майме. И Майму забрать, поселиться в доме ее, ухаживать за ней до старости. Вот бы зажили! И пусть папка не помнит мамку. Фиг с ним. Он новой памятью ее запомнит, не ту Лизушку, которой уж нет давно, а эту, настоящую Лизу. Да, малышка? Толкни ножонкой то, слышишь ведь, наверное.
Ребенок и вправду, как будто услышал мамин зов, аккуратно и нежно провел пяточкой изнутри - да, мамочка, так и сделаем. Лиза прикрыла глаза, провалившись в сон, но из сладкой дремоты ее выдернул легкий стук
- Лизуш, можно? Я на минутку. Ты спишь?
Лиза вскочила, накинув на рубашку платок, хрипло кинула
-Да. Зайди.
Никодим стоял на пороге, смущенно сминая в руках свою бандану. У него был взгляд побитого пса, немного дрожали губы, казалось еще немного и он заплачет, хотя увидеть слезы в глазах такого медведя было дико и странно.
- Лиза, я не могу больше ждать тебя. Мне без тебя просто жизни нет. Я люблю тебя, я каждый день тебя во сне вижу. Мне кажется, я знал тебя всю жизнь… Даже запах твой у меня в крови, я эти нарциссы все время чувствую. Не гони, прошу.
Лиза сбросила шаль, бросилась к своему Димке, обняла его, даже не обняла - обвила его, как плющ, приникнув всем телом, всхлипнула
- Димка! Я не гоню. Ну и ты… Не уходи…
…
Проснулась Лиза от того, что кто-то нежно касался ее щеки губами. Никодим уже встал и оделся, сидел на краю кровати и легко, чуть качаясь целовал ее лицо. Увидев, что она открыла глаза, улыбнулся, сказал тихонько
- Мы проспали с тобой, Лизушка. Я чай на пасеке выпью, а ты поспи, если хочешь. Да потом ко мне туда придите с Ниной, свежего меда налью вам, отвезете на тележке, разложите по туесам. У нас сегодня к вечеру гости намечаются, за медом придут. Марфа явится, Алю приведет. Гонца прислала.
Он плотно завязал платок, заправив отросшие волосы, повернулся
- Да потеплей одевайся, ветер сегодня холодный. Тебе беречься надо. И дочку нашу беречь.
Лиза потянулась всем телом, выгнулась сладко, как кошка, освободив занемевшую поясницу, улыбнулась
- Дочку? А, может, сын будет?
Никодим улыбнулся, подошел, щелкнул ее по носу, как маленькую
- Нет. Дочка! Я знаю!