Василий шел по двору больницы, с трудом представляя, что он скажет Ивану. Было жарко, от асфальта тянуло жаром, цветы на клумбах изнывали от жары, несмотря на ежедневный утренний и вечерний полив. Во дворе под деревьями на лавочках сидели люди в больничных халатах и тапочках. Василий всматривался в сидящих и гуляющих, пытаясь увидеть Ивана.
Иван сидел на лавочке под раскидистым абрикосом за углом и читал газету. Василий остановился в нерешительности. Сразу подойти к Ивану было невмоготу: что он должен сказать ему? С чего начать? Он махнул рукой: будь что будет! Все равно нужно идти!
- Привет, земляк! – бодро приветствовал Василий Ивана.
Тот поднял голову от газеты.
- Газетку читаешь? Что пишут?
Иван смотрел на Василия с недоумением.
- А вы, дядя Вася, что тут делаете? Заболели или к кому-то?
- Так это, - начал Василий, - я, значит, к тебе.
- Ко мне? Зачем?
Василий сел рядом с Иваном, достал платок, вытер лоб.
- Я ведь чего пришел, Ваня. В милиции я был.
- В милиции? Зачем?
- Хотел признаться, что тебя тогда... ну, то есть, я сказал кое-кому, чтоб тебя встретили за огородом. Но я,- он поднял руку, - я не говорил, чтоб тебя так побили. Это уже они сами!
Иван смотрел на Василия, не совсем пока понимая, что тот говорит. Потом он сложил газету, положил ее в карман пижамы, покачал головой.
- Ну, дядя Вася, ты даешь! А как же ты узнал, где и когда я буду?
- Так это... Зойка тогда пришла к Антонине, и они разговаривали про это, а я стоял под окном и все слышал.
Иван встал, опираясь на трость. Он молчал, молчал и Василий. Потом он негромко проговорил:
- Следователь сказал, что если ты не против, то, может, это дело прекратить можно. Ну, чтоб больше не разбираться ни в чем. Если ты, конечно, не против. Если хочешь, то я могу тебе за это, ну договоримся, в общем...
Иван молчал. Еще вчера он хотел забрать заявление, чтоб не искать никого, а сейчас все всколыхнулось в нем, обида захлестнула: за что так его? Кому он навредил? И кто его бил – это тоже интересно!
- Так все-таки кто меня бил? – спросил он. – И за что?
Василий молчал. Отвечать на эти вопросы было невмоготу.
- Ты прости меня, Ваня! Думал я, что ты приехал Тоську забрать. А она ж уже замужем. Дите у них будет.
Иван резко взглянул на него.
- А ребенок чей?
Василий заморгал, заерзал на лавочке.
- Так это, Женькин же, чей же еще?
Иван усмехнулся, глядя на Василия, который выглядел сейчас очень жалким.
- Так ты не скажешь, кто бил меня? – спросил он снова.
- Ну зачем тебе, Ваня? Я виноват, я их подбил на это дело.
- Ну, значит, тогда никакого заявления писать не буду. А следователю вы все равно, дядя Вася, скажете. Не поверит же он, что это вы меня так уделали!
- А ты еще долго в больнице будешь?
- Да нет уже. Хватит! Все зажило уже, немного хромаю еще, но это пройдет. Так что до свидания, дядя Вася!
Он повернулся спиной к Василию, медленно пошел в сторону входа.
- Подожди, Ваня! – окликнул Василий.
Он встал, пошел, тяжело хромая, к Ивану.
- Я скажу тебе, Ваня. Скажу. Только ты обещай, что не будешь ничего делать. Ну, одним словом, не тронешь их.
- Ты боишься, дядя Вася, что я их тоже так уделать смогу? – с улыбкой спросил Иван. – Жалко их?
Василий молчал, опустив голову. Иван тоже молчал. Потом вскинул голову, посмотрев в небо, шумно выдохнул и сказал:
- Живите спокойно. И Тосе передайте, что пусть спокойно живет. Что было, то прошло. Я ведь думал, что это Женька... А заявление я напишу. И если в прокуратуре решат прекратить это дело, то, значит, так тому и быть!
Он быстро пошел в корпус. Василий постоял немного, потом, покачав головой, тоже пошел к выходу со двора.
Вернувшись домой, Василий достал припасенную бутылку самогона, налил полстакана, залпом выпил, сел за стол. И зачем он стал вмешиваться в жизнь своей дочки? Иван вон какой крепкий мужик – глядишь, была бы Антонина за ним, как за каменной стеной. А с Женькой – кто ж знает? Выходила ведь не любя. Он снова налил себе, выпил. Голова поплыла, в горле запершило, ему вдруг стало очень жаль себя – ведь хотел, как лучше... Слезы навернулись на глаза. Он положил голову на руки, заплакал. Простит ли дочка его?
... Евдокия ждала Петра домой. Разговор с Надькой встревожил ее. Конечно, девка сама должна блюсти себя, не зря ж говорят, что если ... не захочет, то кобель не вскочит. Но и он тоже хорош! Вылитый отец! Наплачется с ним Зоя! Евдокия встала с табуретки, прошлась по двору. Ох! Маленькие дети спать не дают, а с большими сам не уснешь! Скорее бы уж свадьбу сыграть, может, успокоится он. Хотя вряд ли! Его отец не успокоился, и если б не война, то и сейчас, наверное, глядел бы на сторону.
Петр вошел во двор быстрым шагом, как всегда.
Привет, мам! – произнес он, проходя в кухню. – Как дела?
- Да мои-то дела ничего, а вот твои, парень, не очень! – проговорила строго Евдокия.
Петр недоуменно посмотрел на нее.
- Ты чего, ма?
- А то, что была у меня Надька Капустиха.
- И что? – напрягся Пётр.
- А то, сынок, что не гоже так делать! На одной женишься, а другой голову морочишь? Смотри, как бы это боком тебе не вышло!
- А ты больше слушай сплетни! – вспыхнул Петр. – Она сама цепляется, а потом жалуется. Ничего у меня с ней не было! Ничего! Слышишь?
Петр горячился, говорил громко, почти кричал. Евдокия осадила его:
- А ты не ори! Чтоб вся улица слышала? Иди в дом! А то услышит кто да Зое твоей расскажет - что делать будешь?
- А ничего! – горячился Петр, - будет слушать сплетни – тоже пойдет... далеко!
- Ах какой ты горячий! Поменьше давай повода думать про тебя что попало, тогда все будет хорошо. Иди умывайся! Ужин уже готов.