Сейчас стало модным выражение "социальные лифты". Звучит прямо из каждого утюга, повторяется в сотнях статей и сообщений. Даже первые лица государства частенько упоминают работу социальных лифтов как необходимое условие развития страны.
Казалось бы, что здесь не так?
Представим себе обычное здание. На верхние этажи мы можем попасть с помощью лифта или поднимаясь по лестнице. Оба пути приведут нас к одной цели, но будут они совсем разными.
- Лифт - идеальное подобие телепорта из фантастических романов. Вы заходите в него на первом этаже, двери закрываются и через несколько секунд вы оказываетесь совсем в другом месте, не совершая никаких телодвижений и не меняя окружающей обстановки.
- Лестница заставляет вас работать ногами и руками, оглядываться по сторонам и совершать усилия для достижения намеченной цели.
Идея о работе социальных лифтов
состоит в мечте о том, что молодой специалист может внезапно вознестись до управленческих высот и что-то там изменить, подвинув неких замшелых бюрократов.
Но исторический опыт разных государств настойчиво указывает, что такой путь, хотя он иногда и неплохо срабатывает, чаще всего приводит совсем не к тем результатам, о которых мечталось. Просто в силу отсутствия опыта общения с людьми, слабого знания структуры власти и рычагов управления. Иногда это можно скомпенсировать личными талантами и большим умом, но далеко не всегда.
Да и работают социальные лифты по-настоящему успешно, лишь в довольно экстремальных условиях. Революции, войны, смутное время. Практически все примеры резких и удачных возвышений в разных сферах, относятся именно к таким временам.
И самое главное: обязательным условием работы социальных лифтов является их движение в обе стороны. То есть резко выдвигающихся специалистов, не справившихся с новыми обязанностями, всегда быстро опускали обратно. В иные времена вплоть до расстрельных подвалов.
Идея продвижения по социальным лестницам
лично мне кажется более осмысленной и правильной. Человек, проходя все стадии карьеры, набирается рабочего и управленческого опыта, учится общаться с людьми, вникает в работу и приходит к управленческим вершинам, обладая опытом и образованием.
Да, это не быстрый путь и он неидеальный, в плане защиты от проникновения в управление страной некомпетентных людей, карьеристов, коррупционеров и прочих нежелательных элементов. Но быстрые взлеты тоже не страхуют от этой беды.
Тут по осени одна экзальтированная дамочка в своем телеграмм-канале высказалась, что, мол, надо гнать в шею всех генералов, а вместо них назначить майоров с капитанами и вот они, сделают все хорошо и правильно.
Позволю себе две длинные цитаты на эту тему:
О неудачном взлете из книги "Живые и мертвые" Константина Симонова.
На земле лежал человек, никогда особенно не боявшийся смерти. За свою недолгую жизнь он не раз бестрепетно думал о том, что когда-нибудь его могут сбить или сжечь точно так же, как он сам много раз сбивал и сжигал других. Однако, несмотря на его вызывавшее зависть товарищей природное бесстрашие, сейчас ему было страшно до отчаяния.
Он полетел сопровождать бомбардировщики, но на его глазах загорелся один из них, а два других ушли к горизонту, и он уже ничем не мог им помочь. Он считал, что лежит на территории, занятой немцами, и со злобой думал о том, как фашисты будут стоять над ним и радоваться, что он мертвый валяется у их ног, он, человек, о котором, начиная с тридцать седьмого года, с Испании, десятки раз писали газеты! До сих пор он гордился, а порой и тщеславился этим. Но сейчас был бы рад, если бы о нем никогда и ничего не писали, если б фашисты, придя сюда, нашли тело того никому не известного старшего лейтенанта, который четыре года назад сбил свой первый "фоккер" над Мадридом, а не тело генерал-лейтенанта Козырева. Он со злобой и отчаянием думал о том, что, даже если у него достанет сил порвать документы, все равно немцы узнают его и будут расписывать, как они задешево сбили его, Козырева, одного из первых советских асов.
Он впервые в жизни проклинал тот день и час, которым раньше гордился, когда после Халхин-Гола его вызвал сам Сталин и, произведя из полковников прямо в генерал-лейтенанты, назначил командовать истребительной авиацией целого округа.
Сейчас, перед лицом смерти, ему некому было лгать: он не умел командовать никем, кроме самого себя, и стал генералом, в сущности оставаясь старшим лейтенантом. Это подтвердилось с первого же дня войны самым ужасным образом, и не только с ним одним. Причиной таких молниеносных возвышений, как его, были безупречная храбрость и кровью заработанные ордена. Но генеральские звезды не принесли ему умения командовать тысячами людей и сотнями самолетов.
Полумертвый, изломанный, лежа на земле, не в силах двинуться с места, он сейчас впервые за последние, кружившие ему голову годы чувствовал весь трагизм происшедшего с ним и всю меру своей невольной вины человека, бегом, без оглядки взлетевшего на верхушку длинной лестницы военной службы. Он вспоминал о том, с какой беспечностью относился к тому, что вот-вот начнется война, и как плохо командовал, когда она началась. Он вспоминал свои аэродромы, где половина самолетов оказалась не в боевой готовности, свои сожженные на земле машины, своих летчиков, отчаянно взлетавших под бомбами и гибнувших, не успев набрать высоту. Он вспоминал свои собственные противоречивые приказания, которые он, подавленный и оглушенный, отдавал в первые дни, мечась на истребителе, каждый час рискуя жизнью и все-таки почти ничего не успевая спасти.
Он вспомнил сегодняшнюю предсмертную радиограмму с одного из этих пошедших бомбить переправу и сожженных ТБ-3, которых нельзя, преступно было посылать днем без прикрытия истребителей и которые все же сами вызвались и полетели, потому что разбомбить переправу требовалось во что бы то ни стало, а истребителей для прикрытия уже не было.
Когда на могилевском аэродроме, где он сел, сбив по дороге встретившийся ему в воздухе "мессершмитт", он услышал в радионаушниках хорошо знакомый голос майора Ищенко, старого товарища еще по Елецкой авиашколе: "Задание выполнили. Возвращаемся. Четверых сожгли, сейчас будут жечь меня. Гибнем за родину. Прощайте! Передайте благодарность Козыреву за хорошее прикрытие!" - он схватился руками за голову в целую минуту сидел неподвижно, преодолевая желание здесь же, в комнате оперативного дежурного, вытащить пистолет и застрелиться. Потом он спросил, пойдут ли еще на бомбежку ТБ-3. Ему сказали, что мост разбит, но есть приказ разбить еще и пристань с переправочными средствами; ни одной эскадрильи дневных бомбардировщиков по-прежнему нет под рукой, поэтому еще одна тройка ТБ-3 поднялась в воздух.
Выскочив из дежурки, никому ничего не сказав, он сел в истребитель и взлетел. Когда, вынырнув из облаков, он увидел шедшие внизу бомбардировщики, целые и невредимые, это была одна из немногих минут счастья за все последние дни. А еще через минуту он уже вел бой с "мессершмиттами", и этот бой кончился тем, что его все-таки сбили.
О быстрой но последовательной карьере из книги "Горячий снег" Юрия Бондарева:
— Товарищ командующий, разрешите обратиться? Бессонова физической болью коснулся сорванный, хриплый голос полковника Деева, заставил его обернуться. Несколько секунд он стоял, не торопя доклад Деева, догадывался, о чем тот скажет.
Силуэт Деева казался неподвижно огромным, загородившим проход в траншее; при взлете ракет возникало его лицо, молодое, с горячечными в отчаянии глазами, ищущими что-то в лице Бессонова — помощи, облегчения для своей дивизии, надежды, и едва свет ракет опадал и темнота омывала это невыносимое выражение, Бессонов испытывал такое чувство, точно чьи-то пальцы на горле отпускали его.
— Все вижу, полковник Деев, — сказал Бессонов. — Что хотите добавить?
— Товарищ командующий, — заговорил Деев неестественно низким голосом, — полк Черепанова, два артдивизиона и танковый полк Хохлова дерутся в полном окружении, на исходе боеприпасы… в ротах большие потери… подошла немецкая пехота в бронетранспортерах. — Взмывший каскад ракет снова проявил это ждущее от Бессонова облегчения лицо Деева, и он, с хрипом выдохнув воздух из выпуклой груди, договорил: — В полку майора Черепанова танки атаковали капэ. Майор Черепанов, кажется, ранен. Связь оборвалась только что. — Передохнув, Деев тяжело шагнул к Бессонову. — Товарищ командующий, в сложившейся обстановке… очень опасаюсь, что полк Черепанова не выстоит и часа, сомнут… Простите, товарищ командующий, прошу лично вашего разрешения…
— На что именно? — уточнил Бессонов.
Деев проговорил вздрагивающим упрямым голосом:
— Прошу вашего разрешения оставить на час энпэ дивизии, наведаться в полк Черепанова, самому выяснить все в полку и принять решение на месте, товарищ командующий.
Быстрые малиновые огоньки — отблески трассирующих пуль — светились в глазах Деева, на красном его лице. Бессонов посмотрел внимательно.
— Каким образом вы это сделаете? Прорветесь в окруженный полк? Так, по-видимому?
— До батальонов Черепанова от высоты километра два, товарищ командующий. — Деев показал вниз. — Прорвусь с автоматчиками. Три броска — и там. Это полдела, товарищ генерал.
И, испытывая вдруг незнакомый укол нежности к Дееву, такой внезапный, что опять спазмой сдавило горло, Бессонов не мог отказать ему сразу «Что ж, вот судьба подарила мне командира дивизии», — подумал Бессонов и, снизу вверх глядя на мелькание отсветов в отчаянных глазах Деева, повторил:
— Значит, прорветесь с автоматчиками?
— Я еще недавно командовал батальоном, товарищ генерал. В сорок первом. На Брянском. Еще не отвык.
— Сколько вам лет? — глухо спросил Бессонов.
— Двадцать девять, товарищ командующий.
— Хочу, чтобы вам исполнилось тридцать, — сказал Бессонов и сделал отсекающий жест. — Идите и исполняйте обязанности командира дивизии, а не командира батальона!
— Товарищ командующий… — почти просяще выговорил Деев, — прошу вас мне разрешить…
Но Бессонов прервал его тихо и непререкаемо:
— Вы меня не поняли? Я сказал: идите и исполняйте обязанности командира дивизии. Послать немедленно людей на связь с Черепановым. И передайте от меня лично: надеюсь на его терпение. Выстоять, вытерпеть этот натиск, Деев. Нельзя думать, что у них резервы неисчерпаемы.
— Товарищ командующий, я хотел бы…
— Идите, полковник. Заставляете повторять.
— Слушаюсь, товарищ командующий, — упавшим, обреченным голосом произнес Деев, и огромная фигура его, загородившая проход траншеи, повернулась чересчур медленно, и Деев зашагал в потемки траншеи, исчез в блиндаже.
В последней цитате блестяще показано, как непросто руководителю расти, даже последовательно продвигаясь по карьерной лестнице. Как легко можно забыть о новых средствах и рычагах управления, появляющихся на новой должности, попадая в стрессовую ситуацию. Что в каждом положении человеку нужно обтереться и привыкнуть к своему положению.
А как вы считаете правильным: социальные лифты или социальные лестницы?
Благодарю всех, кто дочитал статью до конца. Оставляйте комментарии и выражайте свое мнение.
