Я согласен с выражением «отец — это тот, кто тебя вырастил и воспитал». Именно поэтому я называл отчима папой. Мама не стала скрывать от меня правду, хотя и могла бы: когда мой биологический папа исчез из нашей жизни, мне было два года. Мама и отчим обсудили эту ситуацию и решили, что я должен знать правду.
В пятнадцать лет я узнал, что у меня есть… вернее, была сестра со стороны биологического отца. Она жила в какой-то глухой деревне с бабушкой — мамой отчима. Сестру звали Мариной, и 13 июля она скоропостижно скончалась. Ей было всего восемнадцать лет. Отлично помню своё недоумение, когда мама сказала мне за ужином примерно следующее: завтра мы едем на похороны твой сводной сестры. Я посмотрел на отчима, но он покачал головой.
— У твоего родного отца была дочь, — сказал он, — мы понятия не имели об этом, пока не получили вот это.
Он показал мне электронное сообщение.
Моя дочь скоропостижно скончалась, похороны 15 июля. Приезжайте. Пусть Вадим посмотрит на сестру, другого шанса не будет. Для нас это будет очень большая поддержка. Мы все потрясены и до сих пор не верим в случившееся. Ваша поддержка очень важна для нас.
Уже тогда мне стало не по себе. Появилось нехорошее предчувствие и море сомнений. С чего это вдруг для отца стала важна поддержка людей, о которых он вообще не вспоминал все эти годы. По сути, мы были друг другу никто. И не я так решил.
— Не хочу ехать, — сказал я неуверенно, — не вижу смысла.
— Я тоже не хочу, — ответила мама и вздохнула. Этот вздох означал: но придется.
Уже на следующий день мы были в деревне. Помню, меня удивило и, наверное, даже слегка напугало то, что Марину хоронили из дома, а не из морга. Потом я узнал, что в деревне вообще не было морга. Гроб стоял посередине комнаты, зеркало было завешано черной тканью, у изголовья покойницы стояла её фотография. Мысль, которая пришла мне в голову, не была новой или оригинальной: если бы не смерть, я, скорее всего, так и не узнал бы никогда, что у меня есть сестра.
И бабушка.
Она проигнорировала маму и отчима, но очень тепло встретила меня. Я отвечал на её вопросы, но взгляд то и дело возвращался к закрытому гробу. Почему он был закрытым? Я хотел знать, но не решался спросить об этом. Через какое-то время бабушка увела меня на кухню. Там она угостила меня чаем, сказав, что я должен выпить все.
— Ты такой бледный, — сказала она, — и выглядишь таким замученным. Чай тебя взбодрит и придаст сил.
Запах у чая был приятным, но очень уж… тяжелым, что ли. Терпким и приторным. И, если уж на то пошло, я вообще не представлял себе, как можно пить чай в доме, где лежит покойник.
— Почему гроб закрытый? — спросил я и сделал небольшой глоток. У чая был какой-то странный вкус. Неприятный. Я с огромным трудом заставил себя проглотить эту гадость.
— На самом деле, Марина умерла девять дней назад, — ответила бабушка, она внимательно смотрела на меня, — пей.
— Но…
— Я знаю. Я написала, что она умерла 13 июля.
— Вы? Вы написали? Я думал, это был… ну…
— Нет. Это была я.
— А где… папа?
Какое-то время бабушка молчала, потом сказала, не глядя на меня.
— Умер. Уже давно. Мы не сообщали. Вы бы все равно не приехали.
Я просто молча смотрел на бабушку, понятия не имея, как реагировать на её слова.
— Если бы я написала от себя, ты… вы бы не приехали. А мне было очень нужно, чтобы ты поехал, мой мальчик. Очень нужно. Пей чай.
Вкус был просто отвратительным, поэтому, когда бабушка вышла к очередному знакомому, пришедшему проститься с Мариной, я вылил чай.
Вернувшись в комнату с гробом, я сел в кресло и вдруг почувствовал, что начинаю засыпать. До выноса оставалось ещё часа три, в комнате находились люди, и уснуть было, как минимум, невежливо. Но я ничего не мог с собой поделать. В голове мелькнуло: я не спросил о причине смерти…
Надо мной склонилась бабушка и прошептала.
— Спи. Тебе надо отдохнуть. Не надо сопротивляться.
Комната наполнилась какими-то безликими силуэтами, похожими на обрывки тумана.
Потом наступила темнота, но не настолько плотная, чтобы из неё нельзя было выбраться при желании, просто мне не хотелось.
Я наблюдал за тем, как крышка гроба открылась и оттуда вылезла Марина, цепляясь пальцами за обитые черной рюшей края. Движения были какими-то ломаными и от этого неестественными.
Это все чай, — подумал я, — мне это кажется. Она что-то подсыпала мне в чай.
Да, — ответила Марина. Она выглядела так, как и должна была выглядеть через девять дней после смерти.
Этот чай заварен на траве с кладбища, но ты не переживай, — говорила Марина, приближаясь ко мне. Голос звучал глухо, как будто во рту моей сестры была земля. Или вата…
Но она не знала, что я не выпил ту гадость, которой меня пыталась напоить бабушка.
Сегодня я должна уйти навсегда, — продолжала Марина, — но бабушка позаботилась обо всем. Мы ждали твоего приезда. Ты останешься здесь, в этой деревне. В земле. Рядом со мной.
Она склонилась надо мной, как будто собиралась поцеловать.
— Почему? — прошептал я.
Потому что это несправедливо, — закричала Марина, — я умерла, а ты должен жить? У тебя было всё, а я должна была существовать в этой деревне, среди всех этих… людишек.
С огромным трудом мне удалось сбросить с себя парализующее действие того несчастного глотка чая, который я сделал, и оттолкнуть сестру от себя. Она упала на гроб.
Я открыл глаза в тот момент, когда фотография сестры упала на пол и разбилась. Бабушка подобрала осколки и с ненавистью посмотрела на меня. Не говоря ни слова, я выбежал из дома. Находиться там я больше не мог.
Потом я поехал со всеми на кладбище, но к гробу близко не подходил. Предпочитал держаться в стороне.
Марину похоронили рядом с отцом, который умер пять лет назад. Вместо памятника на его могиле до сих пор стоял деревянный крест. Фотографии не было.
Когда гроб опустили в землю и начали закапывать, мне стало легче.
Я до сих пор не знаю, от чего умерла Марина, понятия не имею о причине смерти биологического отца, но мне это и неинтересно.