As long as we don’t choose, everything is possible.
Пока выбор не сделан, всё на свете возможно.
— Я ушла, — бросила Мейбл через плечо, застёгивая серое шерстяное пальто.
После длинного тяжёлого дня её пальцы устало подрагивали, и пуговица у горловины никак не желала пролезать в петлю.
— Ключи от кассы в ящике стола. Микки, ты слышишь?
Молодой парень в клетчатой рубашке, не поднимая головы, помахал рукой, показывая, что всё прекрасно слышал. Перед ним на лакированном дереве барной стойки лежала распухшая от закладок засаленная расходно-приходная книга, куда он вносил записи аккуратным тонким почерком.
— Ничего не забыла?
Новая строка змеёй поползла поверх жёлтого листа, намертво въедаясь чернилами в рыхлую бумагу.
— Забыла, — буркнула Мейбл, — зачем я согласилась с твоей бредовой затеей. Всю неделю по вечерам падаю без ног, и всё из-за приготовлений к какой-то дурацкой хэллоуинской вечеринке. Чего ради… Жили бы в большом городе, хоть был бы смысл. Там всё-таки конкуренция — будь здоров. А здесь одно название «город»: два сарая да три калеки. Которые и так заявятся ближе к вечеру пиво хлестать — хоть украшай, хоть на пол наплюй. В этой дыре больше идти некуда.
Микки усмехнулся. В свои девятнадцать миниатюрная Мейбл с кукольным личиком была напрочь лишена подростковой застенчивости. Какой бы скользкой ни была тема разговора и сколько бы подвохов ни крылось в вопросах, голубые глаза неизменно смотрели собеседнику в лицо пристальным, впечатывающимся в душу взглядом. И говорила Мей всегда то, что думала, без увиливаний и утайки, называя вещи своими именами.
В Лонли-плейс*, где все красавицы были наперечёт, а футболисты команды округа почитались как секс-символы, молодой хозяин паба, симпатичный, весёлый, со светлыми пшеничными волосами и серыми («бархатистыми», как с придыханием сказала миссис МакГинти, вдова местного фермера) глазами, сразу после появления в городе был запримечен и взят на «учёт» старшеклассницами и одинокими дамами среднего возраста.
Когда на свежеокрашенной двери «Пивных ворот» появилась табличка «требуется помощник», в обеденном зале паба то и дело стали мелькать вызывающие декольте, запахло духами из местного супермаркета, а в воздухе повисли смешки, хихиканье и смущённое «ну что вы». Поэтому, когда дверь распахнулась и на пороге появилась невысокая девушка с копной каштановых волос и васильковыми глазами, Микки лишь обречённо вздохнул, не ожидая ничего хорошего.
Незнакомка скользнула взглядом по вытертой обивке стульев, пятнам на скатертях и сморщила нос. Потом взглянула на Микки, возвела глаза к потолку, словно спрашивая небеса, за что они послали ей эту кару, прошествовала к барной стойке и решительно протянула руку.
— Мейбл Стаффорд, — представилась она. — И скажу сразу: если в вашем пабе всё действительно настолько плохо, как кажется на первый взгляд, вам придётся предложить что-нибудь поинтереснее семи долларов в час, чтобы я согласилась разгребать это дерьмо.
Микки задумчиво посмотрел на нахмуренные брови очередной претендентки, потом на облезлые доски пола и пожал протянутую руку.
Позже в пабе появились и повар, и официантка, пол покрасили, стулья заменили, но Мейбл, или, как Микки её окрестил, мисс Возможность**, так и осталась «сердцем» заведения, успевая везде, где требовалась помощь.
Злой осенний ветер скулил за окном помоечным псом, скрёб по окну лапами можжевелового куста.
— Не дурацкой, а лучшей вечеринки в честь Хэллоуина, которую когда-либо видели в Лонли-плейс, — менторским голосом возразил Микки. — Представь, Мей: тыквы, свечи, корзины со сладостями. Бифштексы горами и выпивка рекой — мы соберём в нашем пабе весь город, а того, кто не придёт, на века заклеймят лузером.
Мейбл закатила глаза.
«Хватит строить из себя принцессу», — говорил ей в таких случаях отец. И одноклассницы тоже гарпиями шипели за спиной «принцесса». Но Мейбл всё равно упрямо отказывалась курить за школьным стадионом после уроков или запираться с парнями в туалетной кабинке.
«Просто в городках вроде Лонли-плейс никто не живёт всерьёз, — сказал однажды Микки в ответ на её жалобы. — Все эти мальчишки и девчонки верят, что однажды уедут далеко-далеко в огромный мегаполис, где наконец-то начнут жить по-настоящему. И черта на выезде из города перечеркнёт грехи вместе с ненавистным названием. А всё, окружающее их сейчас — на время, на чуть-чуть. То же, что заскочить под навес, переждать грозу. Всё случившееся в Лонли-плейс остаётся в Лонли-плейс».
— Ну, так может, ну её — эту вечеринку, — с надеждой спросила Мейбл, предпринимая последнюю отчаянную попытку, — хочешь тыкву — сделаю тебе тыкву. И конфетами посыплю. Посидишь один: по-тихому, по-домашнему… Или, — её глаза блеснули шальным озорством, — посидим вдвоём, романтический ужин при свечах… Что скажешь, Майкл?
Микки усмехнулся и покачал головой.
— Я не Майкл. Думаешь, назовёшь меня Майклом пару десятков раз, и я им стану?
Мей пожала плечами.
— Неважно. Так как насчёт ужина?
— Как насчёт нашего уговора?
Микки искоса взглянул на помощницу и, улыбнувшись, вернулся к своим записям.
— Помнишь пари? Угадаешь моё полное имя — с меня ужин и романтическое свидание. И кстати, у тебя на сегодня ещё две попытки.
— Мишель? Микеланджело?
— Прости, но нет.
Снизу из подвала донёсся глухой стук, будто по полу катилась пустая бутылка. Микки нахмурился. Мейбл, готовясь выйти на улицу, к этому моменту уже надела шапку и ничего не услышала. Повертелась перед зеркалом, стараясь придумать, как сделать так, чтобы головной убор, знававший лучшие времена, смотрелся красиво, а не вязаным бесформенным комом, и, наконец, стянула его с головы вовсе.
— Без толку, — раздражённо заключила она. — Микки — это Майкл, и, если свидание со мной — настолько ужасная перспектива, мог бы сказать прямо. Как бы то ни было, учти: если оставшиеся два дня я так и буду задерживаться допоздна — готовь сверхурочные.
— Три дня, — машинально поправил Микки. — До Хэллоуина три дня.
Мейбл тоскливо посмотрела на чёрный квадрат окна.
— Уже за полночь. Так что два. Микки… Зачем ты вообще приехал в наше захолустье?
Шариковая ручка дёрнулась и соскользнула через несколько строчек вниз. Зацепилась невесть за что и, вывернувшись из пальцев, упала на пол. Парень проследил за ней взглядом. А когда поднял голову, входная дверь гулко хлопнула, отрезая уютный обеденный зал от чёрной бездны непроглядной мглы за порогом.
Некоторое время Микки смотрел на круглые часы, тикающие на стене, словно пытаясь подловить их на лжи. Но стрелки невозмутимо бежали вперёд, подбираясь к часу ночи.
Из угла зала мерцала глазами-огоньками большая пластиковая тыква.
Из подпола снова донёсся глухой стук.
Устало вздохнув, Микки захлопнул журнал и направился к двери, ведущей в винный погреб.
Спёртый воздух ударил в лицо тёплой пыльной подушкой. Щёлкнул выключатель. Тусклый свет лампочки, болтающейся под потолком, разлился жёлтой волной, выхватывая из полумрака круглые бока дубовых пивных бочек. Каменные ступени без перил серой лентой сбегали вниз. Прямо у подножия лестницы на утоптанном земляном полу лежал череп, зияя провалами глазниц, скалясь перекошенной челюстью так заразительно, что Микки не удержался и зевнул.
Череп вздрогнул, завалился на бок и сказал:
— Привет.
И хотя ни губ, ни языка у черепа не было, в том, что голос доносился именно из его рта, не усомнился бы даже самый отчаянный скептик.
— Твоя подружка уже ушла?
Микки молча захлопнул за спиной дверь и задвинул щеколду, после чего не торопясь спустился вниз, поддел череп пальцами за пустые глазницы жестом рыбака, поднимающего рыбу за жабры, и направился в дальний угол подвала, где лежали старые, наполовину ушедшие в землю кости.
— Дражайшая Мейбл не удивляется, почему подвал всегда закрыт на замок? — поинтересовался голос из черепа. — Это подозрительно. Она как минимум должна была заподозрить тебя в производстве амфетаминов.
Не обращая внимания на похабный тон призрачного собеседника, Микки водрузил череп на глиняный холмик, из которого торчали шейные позвонки, и сел рядом на пол, по-турецки скрестив ноги.
— Ну спасибо, — саркастично сказал череп, — а то я боялся заблудиться. Скоро Самайн?
— Через два дня.
— И каков окончательный план?
Хозяин паба криво усмехнулся.
— Отомстить. Уничтожить. Насладиться их страхом и болью.
— А если без пафоса Лоуренса Кинга***? — кисло поинтересовался череп. — Можно поподробнее?
— Всё просто.
Микки запрокинул голову, созерцая серый потолок. Разводы старой побелки были испещрены красными узорчатыми надписями поверх гигантской пентаграммы.
— В ночь Самайна, когда грань между миром живых и мёртвых истончится, силы моего заклятья хватит, чтобы открыть врата ада. И город вместе с окрестностями наводнится созданиями, какие не могли привидеться его жителям даже в самых худших ночных кошмарах.
— Знавал я одного чародея, который посчитал, что сможет призвать демонов из преисподней, капнув кровью из порезанного пальчика, — протянул призрачный голос. — Надеюсь, ты не считаешь, что волшебство таких масштабов тебе ничего не будет стоить?
— Не волнуйся, не думаю, — Микки ткнул пальцем вверх. — В тот момент, когда я произнесу заклятье, в пабе соберётся толпа людей, которые придут на вечеринку. Их души будут принесены в жертву. Они станут той платой, что я отдам магическим силам за сотворённую волшбу.
Череп клацнул челюстью и завалился на бок.
— Вечно с вами, некромантами, одна и та же история, — проворчал он. — Хлебом не корми, дай придумать план по открытию врат ада. У тебя, между прочим, наверху паб, а внизу — подвал, полный бухла. Ты не думал, что попросту травануть недругов гораздо легче? И кстати, о бухле. Дай глотнуть чего покрепче, а? Горло пересохло.
Микки задумчиво изучил жёлтые кости перед собой, потом тоскливо посмотрел на ящик с бутылками коньяка, на котором красовался ценник в триста долларов.
— В тебя же всё равно как в песок. Что тебе в этом ценного: вкус, запах?
— Принцип, — в голосе черепа прорезались мечтательные нотки, — годы и века идут своей чередой, но кое-что остаётся неизменным. Я по-прежнему на этой земле и могу пропустить стаканчик, если пожелаю. Но возвращаясь к нашим баранам. Выходит, у тебя всё готово свершить свою месть жителям города. Ну, а шляпу-то ты нашёл?
— Шляпу, — протянул Микки и нехотя потянулся за бутылкой. — Шляпу пока не нашёл. Так уж она нужна?
— Зависит от того, хочешь ли ты насладиться свершённым или сдохнуть со всеми.
Череп скатился с глиняного холмика, на котором покоился, и покатился по полу, описывая вокруг Микки круги.
— Всё-таки вряд ли твои предки были непроходимыми тупицами и надевали сей предмет туалета во время ритуалов призыва от нечего делать. Ведь гарпиям или демонам нет разницы, кого жрать, знаешь ли. А заклятье, наложенное на шляпу, скрывает того, кто её надел, от всякой нечисти. Теперь уже таких вещей не делают… Ты там долго?
Микки сплюнул в сторону, брезгливо вытер рот рукавом. Пробка засела в горлышке на совесть, и вытащить её зубами не получалось, а штопора под рукой не было.
— Давай я её тут оставлю, будешь думать, что идут годы-века, а ты по-прежнему хозяин своей судьбы и можешь в любой момент выпить стаканчик. Просто тебе пока не хочется.
— Отмазался, да? — ласково уточнил череп. — Сделал всё, что мог? А ну марш за штопором.
Распутать затёкшие ноги оказалось не так-то просто. Колени ломило, а в глазах запрыгали белые точки. Пошатываясь, Микки побрёл к лестнице, череп катился рядом.
— С какой радости я вообще должен тебя слушать?
— С какой радости я должен каждый день слушать, как ты рискуешь угробить наше дело, — ворчливо поинтересовался голос. — Эта милая невинная забава с твоей помощницей… Ты в курсе, что если кто-нибудь узнает истинное имя некроманта, то обретёт над ним невиданную власть, а чародей потеряет волю и без разрешения своего хозяина не сможет и пальцем пошевелить? Или её смазливое личико заставило тебя сомневаться в своих желаниях?
Медленно, шаг за шагом, Микки поднялся из погреба и, только оказавшись на верхней ступени, оглянулся назад. Полумрак за спиной внезапно испугал его. Яркий тёплый свет, царивший в обеденном зале, окутал будто пуховым одеялом.
— Штопор! — мученически возопил голос снизу.
Микки подумал, закрыл дверь и защёлкнул висячий замок. Бросил ключ в карман и направился в маленькую комнату позади паба, в которой прожил уже два года. Ему вдруг нестерпимо захотелось спать. Узкий кожаный диван принял его бренное тело каждой вмятиной продавленных старых пружин, даруя желанное сонное забытьё, и наступила тишина.
На утро ветер стих. От города до фермы было около трёх миль. И, поразмыслив, Микки пустился в путь пешком.
Обоснований тому можно было найти множество. Например, свалить всё на неисправный карбюратор в стареньком «Шевроле» или оправдаться последними погожими днями перед чередой осенних штормов. Но на деле причина заключалась далеко не в желании глотнуть свежего воздуха. Только сейчас, шагая по обочине сельской трассы, обложенной со всех сторон бескрайним полотнищем распаханных полей, придавленной по-осеннему тяжёлыми серыми облаками, Микки мог без сомнений и страха посмотреть в лицо судьбе, развести руками и сказать: «Извините, мадам, ничего не могу поделать. К сожалению, в наших отношениях наступила пауза, потому что я в пути. Совсем скоро время опять продолжит свой ход. И мы до хрипоты будем выяснять: кто прав, а кто останется виноватым — но сейчас вам придётся меня подождать. Тайм-аут».
Городок уже скрылся за поворотом, а до фермы было ещё далеко. Микки нравилось быть нигде.
Всё испортил Сэмюэль Бентли, лысеющий мужичок, работающий сантехником, чей офис располагался напротив паба. Трудно сказать, надеялся ли мистер Бентли получить после бесплатный стаканчик в знак благодарности, но, как бы то ни было, его пикап с визгом затормозил возле обочины, окутав Микки облаком тёплого воздуха из пасти радиаторной решётки.
Со стороны водительского места высунулась лысеющая голова и скомандовала: «Залезай, подвезу».
Микки с тоской посмотрел на бескрайнюю чёрную пахоту, начинающуюся сразу за обочиной, на низко стелющееся серое небо и нехотя полез в прокуренную кабину пикапа. Чёртик на бардачке приветливо качнул головой, мистер Бентли протянул пятерню для рукопожатия.
— А я вижу, идёшь один. Думаю: «да какого черта, надо подобрать пассажира», — раскатисто хохотнул он. — Здорово, Микки. Как дела? В пабе ремонт закончил?
Грузовик вырулил на середину шоссе и, покачиваясь, поплыл по дороге.
— Не жалуюсь, — Микки украдкой вытер ладонь о штанину. — Отремонтировали всё уже давным-давно. Конечно, надо ещё кое-что доделать, но это потом, успеется…
— Вот, например, трубы ты не менял, — обличающе-снисходительным тоном заметил Сэм. — То, что сверху покрасили — оно сойдёт, плюнуть не успеешь. А водопроводные трубы — это же как кишочки дома. Сантехника — самое главное.
Микки представил паб, заваленный кишками, и его передёрнуло.
— Может, в следующем году. Сейчас того и гляди морозы ударят, но я буду иметь в виду. Если что — бегом к вам.
Для пущей убедительности Микки хотел хлопнуть мистера Бентли по плечу, но у того на рабочей куртке как раз сбоку сидело масляное пятно.
— Ну да, — подтвердил Сэмюэль, — морозы.
Шмыгнул носом и, помолчав, уточнил:
— Значит, трубы пока не надумал менять?
Микки мысленно застонал.
— Нет, не надумал, — скупо ответил он.
— Да-а-а, — опечаленный сорвавшимся заказом, Сэм Бентли сник, — далеко собрался-то?
— В Окленд Фарм.
Грузовик, словно почуяв печаль, охватившую хозяина, затрясся, как в лихорадке, и бедный чёртик рисковал лишиться головы.
— Я у них тыквы брал. Надо деньги занести, расплатиться.
— Слыхал-слыхал, — протянул мистер Бентли. — Для твоей хэллоуинской вечеринки, да? Полгорода приглашены?
«Дармовая выпивка», — прочёл Микки на его лице и кивнул. Хочет — пусть приходит. Вольному — воля. А чем больше народа, тем лучше.
— Ты молодец, — одобрительно пробасил Сэмюэль, — людям нужно развеяться. Встряхнуться. Надумаешь менять трубы — заходи. Скидку дам. Ты правильный парень, Микки.
Однообразный пейзаж за окном навевал меланхолию. Ветер, буйствовавший накануне, стих. Припадок осенней агонии прошёл, и всё вокруг скорбно замерло в молчаливом ожидании неизбежного.
Микки смотрел на пейзаж, плывущий за окном: на чёрную землю полей, где вспаханную под озимые, где пестревшую проплешинами жухлой травы, на мокрые, разбухшие деревянные столбы электропередач вдоль дороги, на маленькие домики окрестных ферм — не больше спичечных коробков — мелькающие на горизонте.
Под ширью небес, где звезда высока,
Пусть примет меня гробовая доска,
Я радостно жил, и смерть мне легка,
Последний наказ мой таков.
Выбейте стих на могиле моей:
Здесь он лежит по воле своей,
Домой воротился моряк из морей,
Охотник спустился с холмов.****
Нараспев продекламировал мистер Бентли с таким чувственным вдохновением, что Микки удивлённо обернулся в его сторону и добавил, непонятно к чему:
— Оцепенение…
Осенний прозрачный день обнял пикап, прильнул к лобовому стеклу, просочился в машину колючим холодным воздухом.
— А ты знаешь, у нас в городе одно время Хэллоуин совсем не праздновали, — вспомнил мистер Бентли. — Да, было такое… Сразу после пожара. Большое дело.
— Пожара? — голос Микки дрогнул.
— Да… — рассеянно подтвердил его собеседник. — Подержи-ка руль… — в руках Сэма возникли зажигалки и сигарета, извлечённая из-за уха.
— Так вот… — первая затяжка прошла комом. Мистер Бентли хрипло закашлялся. — Аккурат недалеко отсюда ферма стояла. Так как раз на Хэллоуин полыхнула… Лет пятнадцать назад. Папаша мой ещё жив был. Вся семья там сгорела. Человек восемь или девять. Пожарные — заразы — перепились.
— Большая трагедия, — кивнул Микки в окно пробегающему мимо столбу. Дешёвые сигареты нещадно смолили. От дыма першило в горле.
— Да… Хотя жутковатое место было, надо сказать. Там, говорят, колдовская семейка жила. Сколько себя помню, ещё мальчишкой, всегда бабка моя, покойница — земля ей пухом — твердила: «Чтобы в ту сторону ни ногой».
— Останови здесь, — попросил Микки. И глухо хрипло откашлялся, вытирая рукавом навернувшиеся слезы. — Отсюда уже недалеко. Я наискосок срежу.
***
Остаток дня прошёл без происшествий. Расплатившись за тыквы, Микки на всякий случай пошёл окружным путём, через поля, и на обратной дороге никого не встретил. Чувство облегчения исчезло уже позже, когда, звякнув связкой ключей, он отпер дверь паба и понял, что Мейбл ещё не пришла. Ещё не было года, чтобы под Хэллоуин Микки не чувствовал себя уставшим и потерянным. Приступы паники то и дело захлёстывали его в самые неподходящие моменты, и, как утопающий хватается за круг, он привык хвататься за неизменную помощницу — Мей, что всегда была рядом. Она была его обезболивающим.
На автоответчике висело сообщение: «Мозес, Микаэль, Мигель».
И вот сейчас, когда Микки позвонил, единственно ради того, чтобы сказать «неверно», телефон разрывался короткими гудками, и трубку на другом конце провода никто не брал.
«Обиделась, — подумал хозяин паба, — возможно, стоит перезвонить позже».
До Хэллоуина остался всего один день. Куча неоконченных дел нависала волной похлеще цунами, но заниматься ими было лень. Время тянулось медленно, будто всё вокруг плавало в киселе, и даже часы на стене тикали как-то нехотя.
«Оставить долг неоплаченным — всё равно что утопить кота в колодце, — говаривал отец Микки. — Может, и не всплывёт никогда, но воду отравит так, что пить не сможешь». Молодой некромант устало плюхнулся на стул и закрыл глаза.
Дом горел с жарким потрескиванием. Пламя ползло по стенам, в воздухе стояли крики. Ужаса и торжества. Люди внутри и люди снаружи. Те, что горели, и те, кто поджёг. Толпа, окружившая дом, разодетая в костюмы, спрятавшая лица за масками Франкенштейнов и вампиров. Пьяная, орущая, безжалостная.
— В огонь колдунов! — вопили они. — Пускай горит ведьмовское отродье!
Ни мать, ни бабка Микки не колдовали многие годы. Секреты переходили из поколения в поколение, но разве преступление — хранить старые тайны? А слухи ползли, множились, росли как снежный ком. Долгие годы в Лонли-плейс шептались, что на ферме за городом живут колдуны. Дети пугали друг друга страшными байками по ночам, а маленький Микки не понимал, почему их обходят стороной.
— В другом месте будет только хуже, — говорила мать. — Здесь, по крайней мере, нас уже знают и не трогают. Да и земля здесь, хозяйство. В родном доме стены защитят.
«Разве может быть хуже?» — думал Микки, чувствуя жар огня на коже и слыша вопли перепившихся нелюдей. А потом перекрытия не выдержали, и раздался страшный грохот, когда в задней части дома рухнула крыша. И крики сестры и матери внезапно стихли.
Может, стены и правда помогли. По крайней мере, когда Микки, задыхаясь от едкого дыма, прыгнул из окна спальни на втором этаже, он не сломал себе ноги. И после, когда, отбежав метров на двести, он потерял сознание, беззвучно повалившись на землю, только чудом никто из убийц его не нашёл.
Из воспоминаний Микки вырвал звон бьющегося стекла и обрывки похабной песни. Чертыхнувшись, парень бросился вниз.
Череп мирно лежал на груде костей и распевал про красотку Салли, у которой «груди как две воздушных мечты». Вокруг истекали последними каплями осколки коньячных бутылок.
— Надо было зарыть тебя, и дело с концом, — зло прошипел Микки, — ты что здесь устроил?
— Надо было принести штопор, когда я просил, — парировал череп. — Давай, и-ик, праздновать… Ведь уже послезавтра весь мир полетит к чертям, твоими стараниями.
Микки выудил из-за винного стеллажа метлу.
— У меня нет шляпы, — признался он. — Не хватило времени разыскать. А без неё слишком велик риск быть убитым заодно с городскими, сам знаешь. Так что, возможно, придётся всё отложить до следующего года. И ради бога, — череп икнул громко, напоказ, заставив Микки скривиться, — хватит притворяться пьяным. Ты не можешь опьянеть. Ты попросту угрохал хороший дорогой коньяк в никуда.
— Хватит притворяться, будто алкаешь мести, — грустно сказал голос из черепа. — Ты уже два года откладываешь это, каждый раз на потом. Признай, что жизнь оказалась сильнее, что твоя ненависть угасла вместе с пожаром. И глядя на небо, солнце, на нашу маленькую мисс Возможность, ты спрашиваешь себя: «а что, если…» Потому что, совершив задуманное, Микки, ты похоронишь свою душу вместе с городом, вместе со всеми, кого убьёшь. Может, пора смириться и прекратить «угрохивать» годы своей жизни в никуда?
Странно, но мёртвые никогда не приходили к Микки во снах. Только однажды, через год после пожара, когда мальчика определили жить в приют, ему приснился отец, чёрный от гари, со страшным обожжённым лицом. «Если посмеешь не отомстить — ты мне больше не сын, — сказал он тогда маленькому Микки, — заставь их пожалеть о содеянном. Пусть мучаются, подобно нам». И голос страшного призрака был трескучим, как пламя, что лезло в ночь пожара по деревянной крыше.
Снаружи раздался визг тормозов, хлопнула входная дверь. Шикнув на череп, Микки отставил метлу и поспешил наверх.
Мейбл была не одна. У двери мялся высокий парень в джинсовой куртке, Гил Фармер, капитан команды колледжа по лёгкой атлетике.
— Я подожду снаружи, ладно, Мей? — спросил он, бросив на запыхавшегося Микки косой взгляд. — Давай быстрей, до сеанса сорок минут.
Через открытую входную дверь был виден красный мустанг с откидным верхом, припаркованный на улице, у входа в паб.
Джинсовая куртка ещё немного поколебалась и вышла вон.
— Холодно, — сказала Мейбл. В руках она держала корзины с цветами. — Вот. Для вечеринки — украсить зал. Я забрала их из цветочного магазина сегодня днём. В машине есть ещё — сейчас принесу. Думала, придётся в два захода их перетаскивать, но случайно встретилась с Гилом, он подвёз. Сказал, с нетерпением ждёт вечеринку. Да и многие, с кем я разговаривала, ждут. Так что это всё-таки была хорошая идея. Оказывается, я была неправа, представляешь.
— Я тоже, вероятно, ошибся, — задумчиво ответил Микки. — Идёте в кино?
И чуда не произошло, Мей не смутилась.
— Гил сказал, что так как он помог с цветами, то я его должница, — спокойно пояснила девушка. — И в качестве расплаты должна сходить с ним на фильм. А в день праздника он придёт пораньше в паб, поможет нам готовить зал к приходу гостей.
— Звучит здорово, — Микки прикрыл глаза, пробуя слово на вкус, — здо-ро-во. Потрескивание нарастало, оно звучало в голове всё сильнее, предвестником того, что всё готово рухнуть в любую минуту, погребая под собой любого, кто не успеет убраться прочь. Предвестник конца.
— В Лонли-плейс ничего не бывает всерьёз, — констатировал Микки, — даже радость.
И помолчав добавил:
— Ты согласилась.
— Да, — Мейбл и теперь не отвела взгляд. — Может, потому что последние два года не была в кино, всё ждала приглашения от кого-то особенного. Может, потому что я знаю, как зовут Гила — Гилберт. Он живёт на соседней улице. Его мать учительница в школе, а отец работает в автомобильной мастерской. А как тебя зовут, Микки? Откуда ты приехал в Лонли-плейс — кто ты вообще?
Мотор мустанга на улице довольно заурчал, взревел, пробуя свои силы, и стих.
— Я пойду, — тихо сказала Мей и заглянула Микки в глаза. — Ты не против?
— Нет.
Микки хотел сказать «не против», но эта фраза почему-то оказалась слишком длинной и встала в горле комом.
… Здесь он лежит по воле своей…
В конце концов, всё определяется только тем, чего ты хочешь. Может, это лишь сон, бредни мертвеца. Может, нет ни паба, ни его самого, никакого после. Может, он сгорел тогда, пятнадцать лет назад в том пожаре.
…Под ширью небес, где звезда высока,
Пусть примет меня гробовая доска…
Реквием мертвеца по тем, кто ещё бьётся в агонии.
Мейбл шагнула вперёд, схватила за грудки, встряхнула, словно из половика пыль выбивала. Обдала жарким дыханием.
— Ненавижу, — со слезами на глазах шепнула в самую душу, — слышишь, Микки — ненавижу тебя! Больше никогда не разговаривай со мной. Не звони и не пиши! Ты для меня умер!
Васильковые глаза метнулись прочь, хлопнула дверь, и Микки снова остался один.
Только ближе к трём, когда, как подметил Микки, чёртов фильм должен был уже закончиться, в паб зашёл местный пьянчужка Фрэнки и попросил налить.
Ближе к вечеру, слушая вполуха трёп подтянувшихся завсегдатаев, хозяин паба писал приглашения. Местная типография ещё неделю назад доставила целую стопку одинаковых открыток с тыквами, на которых значилось одно и то же: «вечеринка по случаю Хэллоуина состоится в пабе «Хмельные ворота», приглашаем хорошо провести незабываемый вечер». Оставалось только вписать дату и время, хотя в Лонли-плейс все и так знали, когда начало.
Напоследок Микки взял пустую открытку и аккуратно от руки вписал приглашение, адресованное Мейбл. Отодвинулся, издали любуясь каллиграфической вязью букв, а ночью, когда последний посетитель, пошатываясь, ушёл, достал из чулана лопату.
В подвале пахло спиртным, как после весёлой попойки. Череп по-прежнему бормотал нечто невнятное про Салли.
Похрустывая осколками стекла под ногами, Микки подошёл к скелету и бесцеремонно отпихнул носком ботинка череп в сторону.
— Эй, с ума сошёл, — возмутился тот, но некромант не обратил на возглас ни малейшего внимания. Лишь откинул так же поочерёдно в сторону наиболее крупные кости, после чего вонзил острие лопаты в землю.
— Ты что творишь, — грозно рявкнул призрачный голос. — Ты хоть знаешь, с кем имеешь дело? Как ты посмел потревожить мои старые кости?
— Знаю, — Микки удалось расковырять верхний утоптанный слой, и дальше дело пошло легче. — Ты — бродячий дух, который обитал в подвале этого старого заброшенного паба. Люди боялись его покупать, мол, здесь живёт призрак. Поэтому он достался мне за бесценок. И это — не твои кости.
Лопата зло плевалась комьями земли, вгрызаясь всё глубже.
— Это — скелет из медкабинета, который мне притащил школьный врач во время запоя, когда пропил последнее и платить было нечем. И я смею делать всё, что пожелаю.
Лопата глухо ударилась о нечто твёрдое. Микки отбросил её в сторону и запустил руку по локоть в яму. Поморщился, потянул на себя, выдирая из земли старый сундук. Втащил его на край ямы и откинул крышку. На дне пустого сундука валялась какая-то старая коричневая ветошь.
Тяжело вздохнув, череп подкатился к ноге.
— Понятно, — грустно сказал он. — Значит, мы больше не притворяемся, якобы ты не знаешь, где шляпа.
Микки вытащил бесформенный ком на свет, встряхнул, сбивая пыль.
— Был Хэллоуин, — прошептал он в пространство, — когда местные фермеры перепились и пришли, как в стародавние времена, сжечь колдунов. Никто из моей семьи не промышлял чародейством, но Капитана Америку, что нёс факел, это не смущало. Они подожгли наш дом, и вся моя семья сгорела. А их убийцы смеялись и пили. Они окружили дом, и, даже выберись кто-то из нас наружу, его, думаю, попросту кинули бы обратно в огонь.
Но мне повезло. Накануне мы украшали к Хэллоуину комнаты. Я пробрался в подвал, где бабка хранила старые артефакты, что достались ей по наследству, и вытащил эту шляпу — настоящую ведьмовскую. Решил: положу её на камин у себя в спальне. Бабка рассказывала, что стоит её надеть, — Микки повертел бесформенный колпак в руках, — и ты станешь невидимым для тех, кого боишься. Твои враги тебя не заметят.
И когда дом уже пылал, а кровля начала обваливаться, я, в наивной попытке спрятаться от происходящего ужаса, натянул эту шляпу на голову и выпрыгнул из окна. И знаешь что? Сработало. Никто из этих животных меня не заметил. Так что да, — Микки тряхнул шляпой, и узор древних рун на полях отозвался зеленоватыми бликами, — я всегда знал, где она. Она всегда была со мной.
— Нечестно, — тихо сказал призрачный голос. — Одумайся. Решил превратить паб в котёл для грешников, предварительно сделав в нём ремонт?
Даже эта глупая игра в «угадай-как-меня-зовут»… Ты не мог решить сам и положился на судьбу. Но знаешь, дражайшая Мей не виновата, что не поняла: «Микки» не имеет никакого отношения к твоему настоящему имени. Откуда ей было знать, что ты — Джозеф.
«Не-Микки» задрал голову.
Пентаграмма заклятья, начертанная на потолке ещё два года назад, постепенно осыпалась вместе с лохмотьями отсыревшей побелки, и местами в линиях зияли проплешины.
— Она не спрашивала. Моей вины нет в том, что она ни разу не спросила про меня самого ни слова.
Путь от свежевырытой ямы до лестницы, ведущей наверх, показался Микки длиннее пути на Голгофу. Череп преданным псом катился рядом, отстав, как обычно, только когда некромант, тяжело ступая, начал подниматься по ступеням.
— Ты отправил ей приглашение тоже, — окрик настиг Микки уже на середине лестницы. — Я прав?
Парень пожал плечами:
— C чего вдруг делать для неё исключение? Разве мне должно быть дело до того, что будет с ней и со всем этим городом?
— Ты его подписал, — голос шепнул прямо в ухо, поднялся вровень с Микки, освобождаясь от глупой привязанности к старым чужим костям. — Она сказала: «больше никогда не звони и не пиши мне». Но ты решил ещё раз, самый последний, спросить судьбу, как тебе следует поступить, какой дорогой идти. Ты подписал её приглашение на вечеринку своим полным настоящим именем.
Микки медленно оглянулся на разрытый черный провал ямы, зияющий, будто свежая могила, ждущая бездыханного тела, оставшийся в полумраке подвала за спиной, и перевёл глаза на сияющий теплым жёлтым светом прямоугольник выхода впереди.
Завтра Самайн.
Примечания:
* Лонли-плейс - производ. от Lonely (англ. одинокий, пустынный, уединенный, сиротливый).
** Микки имеет ввиду некую игру слов. Мэйбл созвучно англ. May be (может быть, возможно).
*** Лоуренс (Ларри) Кинг - известный телеведущий.
Автор: lReine
Источник: https://litclubbs.ru/articles/14070-rekviem.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь и ставьте лайк.
Читайте также: