Обер-ефрейтору Штольцу было под тридцать. И только в силу литературной традиции, чтобы не нарушать стиля новогоднего фельетона, мы решили наперекор возрасту назвать обер-ефрейтора мальчиком.
Итак, жил на белом свете фашистский мальчик Ганс Штольц. И любил этот мальчик больше всего на свете две вещи: автомат и записную книжку.
Из автомата Ганс Штольц палил направо и налево, а в своем дневнике он вел поденную запись восточного похода.
Фашистский мальчик был натурой цельной и впечатлительной. Очевидно, поэтому в его дневнике мы находим такие строки:
«27 июня. Небо ясное. Желудок работает исправно. После обеда жгли бороды трем старым евреям.
8 июля. Дождь. Нездоровится. Очевидно, об'елся незрелыми абрикосами. После обеда жгли бороды двум старым евреям.
10 августа. Пасмурно. Нас бомбят. Желудок работает. После обеда снова «жгли»...
15 сентября. Опять дождь. Наполеон — дерьмо. Если бы он был настоящим парнем, то ему следовало кончить войну с Россией до наступления зимы. То ли дело наш фюрер... Желудок работает с перебоями...»
Круг интересов великовозрастного мальчика довольно узок. Для того чтобы не утомлять читателя однообразными записями, мы в дальнейшем опустим все, что касается работы органов пищеварения обер-ефрейтора, и перейдем к более существенным строчкам дневника.
Поход затягивался, радужное настроение фашистского мальчика тускнело.
«23 октября. Мерз всю ночь. Неужели наш фюрер тоже дерьмо?
26 октября. Приоделся. Если бы Наполеон достал такой же мягкий детский капор, то французам не пришлось бы поворачивать обратно на смоленскую дорогу. Нет, наш фюрер — настоящий парень. Как только возьмем Москву, он обещал отпустить нас по домам.
11 ноября. Капор уже не греет. Кажется, наш фюрер все-таки дерьмо.
17 ноября. Ошибка Наполеона заключалась в том, что он не смог стащить ни одной женской шали. Сегодня я достал две.
23 ноября. В нашей роте осталось четырнадцать солдат, и каждый носит на себе по крайней мере по две тысячи вшей. Наш фюрер, кажется, действительно дерьмо.
3 декабря. Майор Граббе утверждает, что в его бинокль уже отчетливо виден внутренний вид Сухарева рынка. Очевидно, завтра мы будем в Москве. Хайль Гитлер! Что касается меня, то я не доверил бы Наполеону даже взвода.
7 декабря. Три дня лежали на снегу под русскими снарядами. Майор Граббе свернул со своим полком обратно на смоленскую дорогу. Хотелось бы знать: где я потерял эту прекрасную пуховую шаль. Нет, наш фюрер, определенно, дерьмо.
10 декабря. Чем быстрее бежишь, тем меньше мерзнешь. Я, кажется, начинаю понимать Наполеона. Интересно, сколько вшей приходилось на каждого французского маршала? Я с удовольствием уступил бы половину своего стада старику Мюрату.
14 декабря. За последние пять дней мы приблизились к родному Мюнхену на 110 километров. «По крайней мере теперь мы будем получать свежие немецкие газеты», — сказал Карл Хенцель. Этот болван по-прежнему настаивает, что фюрер — настоящий парень.
21 декабря. В роте отменили переклички. Осталось четверо. Вчера Хенцелю оторвало русской миной голову. Бедный баварец, он уже ни на чем не настаивает. Интересно, при скольких градусах мороза легкие примерзают к ребрам?
24 декабря. Наша рота уже не может строиться в два ряда. В живых — только я один.
26 декабря. Хотелось бы знать, где Наполеон встречал Новый год? Покойник Хенцель настаивал, что вшей лучше всего давить бутылкой.
27 декабря. Фюрер, безусловно, дерьмо.
28 декабря. Замерзаю.
29 декабря. Замерз...
30 декабря. Зам...
31 декабря. З-з-з-з-з-з...»
Сем. НАРИНЬЯНИ, Евг. ВОРОБЬЕВ (1942)