Я убила хомячка. Теперь я настоящая убийца. Кто бы мог подумать. Точно не моя бабушка, или первая учительница Светлана Николаевна. Да что там — я бы сама про себя такое не подумала бы никогда. Я же хорошая девочка. Но в тот день я стала убийцей хомячков.
Это произошло летом 1998 года, в городе Вашингтон, округ Колумбия. Меня, десятилетнюю и наивную, занесло туда июньским ветром, мановением судьбы, чистой случайностью. Бабушка с дедушкой отбывали там очередную командировку, а меня родители отправили к ним на лето. Наскребли долларов, собрали скромный чемоданчик моих нелюбимых рыночных водолазок, посадили на самолет, и спустя всего полсуток я вышла бледно-зеленая в аэропорту имени Даллеса. Бабушка тут же меня сфотографировала и сказала, что примется за меня и обязательно откормит к приезду родителей. Надо отдать ей должное — свое слово она держала всегда. К августу я выглядела как рождественский поросеночек: упитанный, розовощекий и гладкий.
Мы жили на территории посольства за забором. На участке зеленого пригорода расположились жилые корпуса, школа, библиотека, Главное здание и бассейн. В последнем я и познакомилась с Ангелиной. Точнее, меня познакомила бабушка, она считала себя обязанной найти мне друзей и как можно скорее. «Вот, Ангелиночка, очень хорошая девочка, она тебе всё здесь покажет». Красный купальник с потертым Дональд Даком, прилипший ко лбу полукругом локон, лисий прищур карих глазок.
Ангелиночка и правда старалась вести себя хорошо — широко мне улыбалась, расспрашивала, где я живу в Москве и кто у меня родители, при этом не забывая рассказать и про себя. Так я узнала, что в Москве она живет почти в центре, папа у нее комендант и здесь ее знают все-все от мала до велика. Потому что нос у Ангелиночки был такой длинный и остренький, что залезал в любые дела.
Ангелина была веселой, все время смеялась без видимой для меня на то причины. Особенно она искрилась и хохотала, когда на детскую площадку, где мы висели в самых неудобных позах на брусьях, приходили ребята. Ангелина сразу рассказывала мне про свою новую Барби вдвое громче и увлеченнее, нервно стягивала резинку-пружинку с волос и надевала на запястье, теребила и тянула ее туда-сюда, внезапно на вдохе вскрикивала «слуууушай! Я тебе сейчас такооое расскажу». И кидала острые как искры бенгальского огня взгляды на Мишу. Он ей давно нравился. Это было и ежу понятно.
Почти сразу после нашего с ней знакомства, а это дня через три, она позвала меня к себе в гости. Для меня в те годы это был знак высочайшего доверия и дружбы — все-таки надо было подружить год или хотя бы месяц, чтобы пустить к себе домой не страшного незнакомца, а друга. Так рассуждала я в свои десять. Дом для меня был сакральным, отражением внутреннего, спрятанного, и показывать его можно было только самым близким и проверенным. Всегда удивлялась тем детям, которые с легкостью при первой встрече тащили новоиспеченного друга к себе домой.
Вися вниз головой на лесенке, Ангелина вдруг сказала:
— А завтра приходи ко мне — посмотреть на хомячка.
Я смутилась, говорю:
— Там, наверное, твои родители, не хочу мешать.
— Ты чегооо, мама на работе, папа на дежурстве, никто нам не будет мешать.
— Не знала, что у тебя животные есть.
— У меня и нет. Нам соседка Даша отдала своего хомяка, пока они в Бостон на неделю поедут.
На следующий день она сама пришла за мной, постучалась громко в дверь, поулыбалась дежурной приторной улыбочкой моей бабушке и, взяв меня за руку (ладони потные и горячие), потянула за собой. По дороге я вяло пыталась сопротивляться этому походу в гости: «может лучше погуляем?», «в бассейне как раз воду поменяли», но Ангелина цепко держала рукой мою и неумолимо шла к цели.
Чужие дома меня смущают. Как пугливый зверек, я сразу чувствую незнакомые запахи квартиры, пытаюсь угадать, что за люди здесь обитают, не обидят ли. У Ангелины в доме пахло нестиранными вещами и освежителем воздуха для машины — апельсиновой елочкой. Все игрушки в ее комнате занимали все горизонтальные пространства: россыпь лего на ковре вперемежку с платьями для кукол составляла цветастый узор, маленькие коровки и овечки как после землетрясения валялись в разных частях стола, на полках кривлялись пыльные глянцевые обезьянки из керамики, скучали томные балеринки и резвились щенята. Мятая изрисованная бумага была повсюду, как будто ее сдуло со стола порывом ветра.
Откуда-то из этого хаоса Ангелина извлекла маленькую клетку: поильничек, колесо, опилки. В самом углу буро-рыжий комочек надувается и сдувается.
— Это Мими! Смотри какая милаха, всю ночь в колесе бегала, а сейчас дрыхнет. Эй, Мими, вставай! К тебе гости.
Я выразила сомнение по поводу того, что надо ее сейчас беспокоить ради меня, но Ангелина уже открывала клетку и ее хищная лапа нависла над спящей Мими.
— Ничего, ща как проснется, как забегает.
Я предприняла последнюю попытку ее остановить, сказала, что хомяк все-таки чужой, может быть не надо.
— А я уже ее вытаскивала, не ссы, она так прикольно бегает по ковру.
Сонная Мими шмякнулась на пол и сразу побежала, не протирая глаз. Мы сели на ту часть ковра, где было немного расчищено от игрушек, и стали наблюдать за тем, как хомячок смешно утыкался в разные препятствия и то обходил их и искал другой путь, то переползал очередную куклу или карабкался на сваленные в кучку лего. Мне было страшновато за чужого животного, все-таки хозяева его доверили Ангелине в надежде, что та будет его кормить и поить, а не играть с ним как с заводной мышкой.
Мими юрко и суетливо носилась по ковру, просачиваясь как капелька воды в щели между препятствиями и полом, деловито обнюхивала любопытные для нее вещи. Ангелина заливалась хохотом, держась за живот. Я тоже увлеклась этими перебежками хомячка и немного расслабилась, перестала за нее переживать. А когда Мими стала наворачивать круги вокруг Ангелины, то тоже засмеялась.
Так мы сидели на ковре и хохотали, и конечно, потеряли всю оставшуюся бдительность. Ангелина вытирала рукой слезы и сквозь смех пыталась что-то сказать. Она не глядя было оперлась второй рукой об пол, но тут же ойкнула и отдернула ее обратно как от горячей сковороды.
—Мими!
Глаза Ангелины вдруг расширились, и она уставилась на пол сбоку от себя. Там, где была еще секунду назад ее рука, замерла Мими. Она не двигалась секунды три, а потом медленно, как будто подслеповато начала тыкаться мордочкой в разные стороны. Ее маленький носик был в крови. Казалось, кто-то с размаху ударил нас огромными медными тарелками по ушам. Мы замерли, смотрели на Мими, как она своим кровавым носиком хватает воздух.
— Это не я! Это не я!
Ангелина бледная вскочила и начала бегать вокруг Мими, хватаясь то за одно, то за другое. Наконец она выудила где-то обрывок салфетки и стала трясущейся рукой промокать носик хомячку. Потом взяла Мими как упавшую фарфоровую куколку и посадила в клетку. Там Мими продолжала слепо водить мордочкой и странно дышать. Ангелина плакала и причитала «чтожеделать», а я смотрела на всё это как на странный фильм, где только что было весело, а теперь до липкости страшно внутри.
Внезапно раздался звонок в дверь. Мы посмотрели друг на друга, потом на клетку — Мими лежала на боку в опилках, как будто кто-то направил на нее волшебную палочку с заклятием «Остолбеней». Она умерла.
И тут неприятный фильм совсем замедлили. Ангелина кинулась к двери и закричала «Это она! Это все она!» Фраза будто ударила меня под дых. Лицо Ангелины было всё мокрое и некрасивое, глаза бегали как у затравленного зверя. Она дернула ручку, дверь открылась и в проеме выросла внушительная фигура очень злой девочки. Она была раза в четыре крупнее меня и старше на вид, глаза не мигая смотрели из-под лобья на меня.
— Это она, она! Сказала «достань хомячка, мы с ним поиграем», и вот!
Ангелина бегала по комнате и суетливо повторяла как зажеванная пленка «это она», пока мы с Дашей, хозяйкой хомячка, смотрели друг на друга. Этот взгляд давил меня словно поехавший вдруг вниз потолок. Я поняла одно — сейчас нет никакого смысла что-либо говорить, как-то объяснять. Любое мое слово сразу станет в ее глазах жалким оправданием. И я ушла. Просто молча прошла мимо них и направилась домой.
По дороге меня потряхивало, словно ток пускали внутри. Я не могла плакать, не могла думать, в голове только сидела одна мысль: «Теперь я убийца. Убийца хомячков». Как было рассказать бабушке, что на моих глазах сейчас средь бела дня умер чей-то любимец, а меня предала подруга да еще и свалила свою вину? Я не могла поверить в две вещи — что смерть приходит внезапно и что люди могут так трусливо лгать против близких.
Дома я рассказала все как было бабушке и расплакалась от обиды, и злости, и жалости. Я злилась на Ангелину, что она так быстро повесила свой проступок на меня, я боялась теперь встретиться с Дашей и посмотреть ей в глаза. Я печалилась о маленькой зверушке, которая вот еще бегала и радовала нас, а в другой момент уже лежала и не дышала, и больше никогда, никогда, ни в одном из существующих миров уже не сможет бегать и кого-то радовать. И мне было жалко Дашу, которая вот так уехала на пару дней и наверняка скучала по Мими. А две глупые девочки эту Мими убили, и мне страшно было представлять, что чувствовала Даша.
На следующий день в бассейне я даже не посмотрела на Ангелину, а она не стала ко мне подходить. Мне было больно и противно ее видеть, и я пошла в раздевалку. Два шага по поддону с холодной хлорированной водой, потом девять шагов по лестнице вниз, толкаю дверь — ныряю в пар от горячего душа. Поднимаю голову — этот тяжелый мрачный взгляд. Даша. На салатовом купальнике улыбается Динь-динь, добавляя зловещести этой сцене. Мне стало холодно в нагретой паром раздевалке, и я замерла, думала, она меня сейчас ударит. Я была готова. Я же убийца. Но она молча смотрела, а потом просто прошла мимо. Может быть она была глухо-немая? Даже если так, она сразу поняла, что виновата я. И не было смысла ей что-то объяснять.
Мои каникулы пронеслись как воскресные серии мультиков Диснея. Я подружилась с половиной ребят посольства, в том числе и с Мишей, у нас было много разных приключений, и я забыла об этом неприятном происшествии. С Дашей я столкнулась только еще один раз. Она также с ненавистью смотрела на меня, а я гордо держа спину и нагло улыбаясь прошла мимо. Для нее я навсегда останусь убийцей хомячков. Придется соответствовать.