- Господи, спасибо тебе! Уберег, сохранил, не отнял. Век в тебя верить буду, только не отверни от меня лик свой ясный.
Лиза стояла на коленях перед маленькой иконкой, стоящей у Никодима на узком треугольном столике. Столик был покрыт кружевной накидкой, над ним висела лампада, а икона казалась такой слепой и темной, что Лиза с трудом угадывала лик, может быть, скорее, его представляла даже. Она не умела молиться, да и в Бога не верила, но сейчас ее просто потянуло к иконе, а язык сам по себе начал лепетать неловкие, но искренние слова. Слова эти приходили ей в голову нечаянно, были непривычными, но Лиза их произносила истово, чувствуя, как от каждого все больше и больше теплеет и проясняется в душе.
- Вот-вот. Я тоже иногда его прошу. Правда, реже в последнее время, чаще благодарю. А икона прабабушкина, очень старая, я даже сам не знаю, как она у меня в сумке оказалась, когда я сюда попал. Или не помню. Я, в общем, почти ничего не помню. Веришь, Лиза?
Лиза осторожно распрямила спину, встала, опираясь на руку Никодима, кивнула.
- Верю. У тебя взгляд стал другим. То был, как у щенка нашкодившего, а сейчас, как у мудрого филина. Только цвет не изменился, так, выцвел чуть…
Никодим довел Лизу до стола, усадил, разлил простоквашу по большим, глубоким чашкам, похожим на миски с ручками, накрошил туда хлеба, подвинул мед.
- Ешь. Тебе силы надо набирать, роды уж не за горами. Меду побольше, он с прополисом и с забрусом - целебный особо. А ногу я тебе сегодня мазью одной разотру, своей, секретной. Танцевать будешь.
Лиза с удовольствием сунула полную ложку простокваши в рот, потом зачерпнула меда и откинулась на спинку лавки. Нога ныла, но не сильно - так, как зубная боль. Хотя синячина на бедре была устрашающая - от попы до ямки под коленом, фиолетовая с пурпурным, как небо перед грозой.
- Спасибо, Никодим. Я завтра в скит уйду, ты уж прости. Не могу я у тебя жить, странно это все, нечисто как-то. Да и хозяйство у меня, огород. Все там в запустении наверное.
Никодим налил крутого кипятка в банку с насыпанной туда смесью трав, и по дому разлился аромат леса - пряный, томный, сладковато-свежий, немного хвойный. В нем было все - и земляника, и смородиновый лист, и лист дикой малины - даже запах этого чая бередил и бодрил, придавая силы.
- Я сегодня в скит ходил. К Марфе. Она велела тебе со мной жить. Во всяком случае до осени, до родов твоих. Я против ничего не сказал. Да и тебе не советую противиться. А с хозяйством твоим Аля управляется, да жених с его родней ей помогают. Все там в порядке.
Лиза выпучила глаза, у нее даже перехватило горло от возмущения. Это что же? Бабка эта чудная будет решать с кем ей жить и где?
- Никодим, ты с ума сошел? У меня там дочь, у меня там дом, коза, в конце концов там моя! Да и сама я решу, что мне делать! Захочу, заберу Алису, так вы нас тут и видели! К мужу уеду, свекровь ждет меня. И вообще - причем тут ты?
Лиза понимала, что несет чушь, но остановиться не могла, да и не хотела. Ее просто раздирала мысль о Димке! Вот он - сидит тут перед ней! Делает вид, что ничего не случилось! Ни тогда, ни сейчас. Тоже, наверное, забыл о той ночи. Умеет он это - забывать…
Никодим сложил посуду в таз, отнес его в печке, сунул палец в чугунок с водой, чуть парящий на плите.
- Завтра печь не буду топить, водичку на солнце греть будем, вон оно как светит. А насчет “решу”... Решай, конечно, только Аля с тобой не уйдет уже. У нее здесь своя жизнь, Лиза. Она впервые счастлива, она сейчас совершенно нормальная, здоровая девочка, у нее жених есть. Или ты хочешь разрушить ей жизнь? Вы ведь там поднаторели в этом.
Лиза показалось, что ей врезали под дых, она задохнулась словами, и… вдруг заплакала. Она опять попала в ловушку. Она не знала, как ей жить дальше.
…
До вечера она ковыляла по дому. стараясь хоть что-то сделать по хозяйству, быть уж совсем свиньей - жить в одном доме с мужиком и ничего не делать ей тоже не хотелось. Голова еще покруживалась, но чувствовала она себя уже лучше, и если бы не боль в ноге, усиливающаяся при каждом движении и доводящая до слез, то она бы уже выскочила на улицу, хотя бы осмотрелась что и как. Но ходить она могла только опираясь на костыль, умело соструганный Никодимом, а спуститься с ним крыльца у нее не получалось. Доскоблив до янтарной чистоты деревянный стол, она насухо вытерла его тряпкой, накинула выстиранную скатерку, поставила в центр вазочку, полюбовалась красотой, вздохнула - цветочек хотя бы один. И вдруг все решила, разом и окончательно. А когда в двери появился Никодим с маленьким букетиком ромашек, покраснела, суетливо поправила уголки скатерти, проковыляла к окну, сделав вид, что загляделась на закат.
- Я, Лиз, всегда себе цветы ставлю летом, как без них. Красные люблю. А тебе вот ромашек нарвал, почему-то решил, что ты белые цветы любишь. Угадал?
Лиза повернулась, долго и пристально вгляделась в его лицо. Ей вдруг дико захотелось, чтобы он ее вспомнил! Вспомнил ту девочку, нежную, красивую, глупенькую и наивную, совершенно потерявшую голову от любви. Может быть, хотя бы на секунду промелькнет в его серых, непроницаемо - спокойных глазах это узнавание, чувство вины и боль…Но нет. Никодим не помнил ее…Совсем…И, похоже, не вспомнит никогда.
- Нет, Никодим. Я люблю нарциссы. Я всегда их любила, я купалась в их аромате. Ромашки не мое.
Она вытянула букетик из пальцев мужика, поставила его в вазочку, плеснула воды. И от нежной прелести их росистых головок на ее глаза снова навернулись слезы.
- Я остаюсь здесь. Я буду жить здесь столько, сколько скажет Марфа. Но у меня условие. Первое - мне нужна отдельная комната, то что между нами было - быльем поросло, забудь, и я забыла. Второе - я буду работать на пасеке, ну или где там надо. Сидеть на шее не стану, даже не надейся, я тебе не нахлебница. Третье - мне надо видеть дочь. Хотя бы иногда. И четвертое - рожать я буду здесь, у тебя. И ребенок - он только мой. Никто к нему не имеет никакого отношения.
Лиза выкрикивала все это громко и грубо, у нее аж дергалась жилка на виске, болезненно и нервно. Она стучала рукой по стене, и от ладони боль током стреляла в бедро, заставляя ее морщиться. Но Никодим слушал ее крик спокойно, чуть улыбаясь, дождался, когда она замолчит, кивнул.
- Лиза…Я чувствую, что между нами что-то происходит. И что-то происходило раньше, тогда, в черной пелене моей памяти. Гораздо более сильное, чем просто случайная постель. И оно, вот это, как неразорвавшийся нарыв. Он будет болеть, пока не прорвется, я знаю. Но сейчас давай просто жить. Она, жизнь эта, все равно ставит все на свои места. И не надо это торопить.