По крайней мере в последние полгода, а может быть уже и более, мне неоднократно приходилось слышать от самых разных людей на Украине — от маргиналов-хамов до вполне даже респектабельных господ, что в годы Великого голода (Голодомора) имел место геноцид, проведённый сталинским режимом. И что вообще надо это признавать, хотя бы для того, как полагали излагавшие, чтобы жила память о жертвах тех страшных лет. Пепел Клааса стучится в сердца. Я очень внимательно выслушивал аргументы, тем более, что тема подобного рода не просто «щекотливая», а вполне действительно живая: люди действительно были доведены до состояния людоедства. Спорить с этим у меня не было не только возможности, но, скажу честно, и желания.
Да, я родился и вырос в Сибири. В том самом краю, который значительная часть населения Украины невесть отчего воспринимает едва ли не как другую планету. Да, сибиряки представляют собою субэтнос, да, у них — своя, во многом отличная от Украины, да и от европейской части России, история, которая, конечно же, не может не налагать отпечатка на культурные традиции и образ жизни. Всё это, разумеется, так.
Всё это так, но это никак не препятствует мне, сибиряку, — а может быть даже и способствует! — взглянуть на некоторые вещи вполне трезво. И, например, увидеть спекуляцию там, где эта спекуляция есть.
Есть один чёткий критерий для оценки государственной политики. Критерий, надо отметить, универсальный, никак не зависящий ни от «текущего момента», ни от этнических или культурных особенностей. И критерий этот — право. Можно сколько угодно жонглировать словами, но правовые дефиниции для того-то именно и существуют, чтобы люди могли разговаривать друг с другом, рассуждая вне зависимости от степени боли и истории на одном языке.
Кстати, именно этот критерий и провозглашён ООН в качестве базового, основного.
Когда заговорили на Украине о тех голодных годах и их жертвах как именно о геноциде, мне пришлось попытаться вспомнить, а о чём же, в сущности, идёт речь. Я не мог припомнить политики классического геноцида в истории СССР, такого, например, как «окончательное решение». Более того, в толерантной Сибири, даже национализм не носил никогда систематического характера, скажем, такого, как антисемитизм в Белоруссии или на Украине. Разумеется, в отношении евреев были утеснения, но они носили, скорее, спорадический характер, и всегда их старались как бы оправдывать, деиндивидуализировать, что ли, объяснить указанием «сверху». Публичными антисемитами, скажем, позволить себе могли быть только немногие, а те, кто позволял это себе, сразу же относились к специальной группе. Ну, вроде как вот в каждом городе должно быть определённое количество городских сумасшедших, вот и антисемитов должно. Вот, например, товарищ такой-то… Ясно: такой-то антисемит, а такой-то — со справкой, а такой-то — правоверный коммунист.
Словом, для меня вопросы именно геноцида были какими-то диковинными, новыми. И мне не поверилось, что где-то там за Уралом, на западе моей Отчизны был некий геноцид. Нет, не смерти, не ужасы, а именно, именно геноцид.
И вот тут я сказал себе: «Стоп, слова словами, но что же это за зверь такой — геноцид?» Стал смотреть. И выяснил для себя во-первых, что самый термин этот появился в 1943 году в работах польского юриста, еврея, родившегося, кстати, в Белоруссии, Рафаэля Лемкина. Что имел в виду этот юрист, совсем не трудно догадаться, да и подтвердить свою догадку, действительно, не столь уж сложно. Значительно интереснее для меня в чисто практическом смысле в конкретный момент было понять: а какой, собственно, «геноцид» имеют в виду современные украинские государственные деятели. Я рассуждал так, что они, конечно, не пользуются особенным определением, данным Рафаэлем Лемкиным, а используют некое общепринятое определение, тем более, что в УК и РФ, и Украины уже были предусмотрены нормы, описывающие последствия совершения геноцида.
И тогда я понял, что коль скоро этот термин как термин юридический, а не просто как разговорная фигура, имеет общечеловеческое значение, то и надо искать определение ему в документах международных, а отнюдь не в национальных.
И вскоре мои поиски увенчались успехом, да ещё каким!
Я нашёл полный текст Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, да и полный текст этой конвенции на русском языке — одном из официальных языков как раз ООН.
Вот он, этот документ:
Статья II
В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:
а) убийство членов такой группы;
b) причинение серьёзных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;
с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение её;
d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы;
e) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую.
Смотрите:
- геноцид, согласно этому определению есть деяние умышленное, причём непременно с прямым (но не косвенным!) умыслом;
- умысел должен быть направлен не на персональное уничтожение какого-то определённого, заранее составленного списка, который этот умысел только и определяет, а как раз наоборот: на уничтожение неопределённой группы лиц, вхождение в которую определяется для любого конкретного лица групповым признаком, но не фамилией, скажем;
- определяющие признаки умысла должна быть только те, которые описаны в определении: это группа или национальная, или этническая, или расовая, или религиозная.
Остальная часть статьи II описывает способы совершения деяния, которые подпадают под определение геноцида, причём легко сообразить и заметить, что все описанные способы есть способы активные, способы действия, но не бездействия, поэтому геноцид есть не просто некоторое деяние, а именно, именно действие. Только то, что написано в статье II и есть геноцид в смысле Конвенции ООН; только и ничто другое. Количество лиц, например, подвергшихся исследуемому деянию, вообще не имеет никакого значения для того, чтобы такое деяние можно было бы отнести к геноциду.
Для тех, кто не понимает, приведу примеры.
США сбросили две атомных бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки. Цель была: устрашение и испытание действия нового оружия; в этих городах, разумеется огромная часть населения была японская, но для действия американского руководства это никакого значения не имело. Погибли миллионы людей, а ещё миллионы получили такое изысканное наследство, как например, Садако Сасаки (Меня удивило, но в 1993 году я обнаружил, что на Украине мало кому и что говорило это имя). Тем не менее, в этих действиях, сколь бы чудовищными по масштабу и даже по замыслу они ни были, — нет геноцида. По этой же причине бомбардировка нацистами городов Великобритании или городов СССР — не геноцид. А вот уничтожение именно евреев или цыган в ходе реализации специальных программ по их выявлению и уничтожению — геноцид, причём образцовый, классический. И план Бакке, прямо предусматривавший сокращение славянского населения на завоёванном жизненном пространстве путём прямой организации голода — геноцид. И уничтожение тутси по приказу правительства хуту в Руанде — геноцид. Волынская резня и погромы во время Колиивщины — геноцид и Ясеновац — геноцид.
И заметим и повторим, что для признания деяния геноцидом не имеет никакого значение численная масштабность этого деяния. Для оценки тяжести преступления — имеет. Для квалификации преступления в качестве именно геноцида — нет. Просто надо помнить (я это пишу, разумеется, не для юристов администрации Президента Украины: тем, похоже, вообще ничего я лично объяснить не в состоянии — хотя осыпь их всех звездами), что геноцид не есть вообще единственное преступление. И никакой необходимости подводить одно общественно-опасное деяние под определение другого совершенно нет.
Не помните разве, как смешно звучит в фильме «Берегись автомобиля!» возмущённое восклицание относительно того, что г-н Деточкин совершал «бандитизм со взломом»? Так вот, комический эффект тут заключается в том, что вот уж чем нельзя назвать деяние г-на Деточкина, так это именно бандитизмом, так как отсутствовали абсолютно все признаки именно бандитизма. С равным успехом, приравнивая между собой все преступные деяния, а потому и не различая уже их, можно заявить, что тот же г-н Деточкин совершил массовое изнасилование.
Предмет первоначальной работы г-на Р. Лемкина, в ходе которой и начало формироваться представление о квалификации такого преступления как геноцид, состоял, насколько мне позволяют об этом судить мои знания, в исследовании массового уничтожения армян и айсоров в Турции в конце позапрошлого века. Массовость резни, несомненно, поражает человеческое воображение, но г-н Р. Лемкин был не журналист и не политик, а именно юрист, и он, быть может, и привлечённый к факту массовостью, тем не менее, пытался и, что важнее, смог! выделить признаки, которые носят качественный, но не количественный характер. Что представляет собою особую ценность для юриспруденции. Именно этот метод выделения качества, а не количества (то есть снятого качества!), метод исследования сущности, а не только явления, и лежал в основании определения, данного в Конвенции ООН. Юристы, в отличие от математиков, скажем, имеют дело отнюдь не количественными, чисто формальными, а сущностными, содержательными объектами, устанавливая между ними как раз формальные связи. Во всяком случае так должно быть, на это, и именно на это, претендует юриспруденция, будучи наукой. Все статистические и иные количественные характеристики имеют значение лишь тогда, когда уже дано сущностное, качественное определение, но сами они не влияют на него, как не должна влиять и тень человека на стене на строение тела человека, её отбрасывающего.
В судебных разбирательствах, например, личность подсудимого вовсе не имеет никакого влияния на квалификацию его деяния. Она имеет значение для другого — для назначения наказания, но о самом-то наказании вообще может идти речь и вообще следует даже и думать только после того, как сделано заключение о преступности деяния (Обратите внимание: о преступности именно деяния, а не о преступности человека!). А не наоборот. Если инкриминируемого деяния не обнаружено или оно не доказано, то должен всегда следовать оправдательный приговор, хотя бы даже подсудимым был и совершенно разложившийся в моральном или нравственном (это не одно и то же!) смысле человек. В конце концов, признание того, что «этот человек этого не совершал», не означает ничего, кроме того, что «этот человек не совершал этого». А кто таких, в сущности, простых и ясных мыслей не понимает, тот, простите, несколько не дорос до представления о праве и правовой объективности, в которой право, как и преступления вполне конкретны, определения стремятся дать именно с целью конкретизации, и нет никакой привычки мыслить диковатыми абстракциями, абстракциями, которые оторваны вообще от любой конкретики и определения.
(Только не вздумайте приписывать мне мысль, будто бы я полагаю, что право имеют только учёные-юристы. Вот как раз наоборот: я искренне считаю, что право имеют все, причём отнюдь не потому что так написано в какой-либо конституции).
А теперь напомню, что для того, чтобы признать любое преступление, надобно, простите, рассмотреть достаточность и достоверность доказательств именно этого, а не какого-то другого преступления. Видите — как всё конкретно и законченно?!
Я не собираюсь спорить с тем, что голод в Поволжье и на Украине — зло. Я, знаете ли, в отличие от украинских националистов, мыслящих на совершенном абстрактном уровне «украинец — неукраинец», и выносящих смертные приговоры скульптурам, имею в качестве базового понятия понятие «человек». Гибли люди, а не абстрактные украинские единицы. Люди! Хорошие и плохие, праведные и не очень, сильные и слабые. Гибли и умирали конкретные люди, а не абстрактные представители некоего, пусть даже и конкретного, народа. И не это вообще определяет, как мы видели, геноцид в глазах, например Генеральной Ассамблеи ООН. Для того, чтобы выяснить и доказать (!), что имел место именно геноцид, надо выяснить и получить прямые доказательства того, что конкретные люди совершили действия с прямым умыслом уничтожить группы людей, группы, с признаками, перечисленными в статье II Конвенции ООН. А если таких достоверных доказательств будет недостаточно, то, сохраняя честь и совесть профессионала, требуется чётко и ясно признать: наличие геноцида не доказано, мы не имеем потому права говорить именно о геноциде.
Доказательства собирать — штука очень конкретная и очень, заверяю Вас, профессиональная, а подчас и весьма трудоёмкая. А вот разрушить систему доказывания иногда намного проще: достаточно бывает и одного примера, основанного, скажем, вообще на тех же доказательствах, которые представил обвиняющий. Или на излишней трепливости этого обвинителя. Если такой пример появился — всё! обвинение должно замолчать.
Теперь приведите мне доказательства, что голод в тридцатых годах прошлого столетия,
во-первых, был вызван преднамеренно, то есть именно планировалось и имелись в виду не просто отобрание еды в определённых количествах с безразличием к последствиям (косвенный умысел), а планировались непременно последствия в виде смертельного голода (прямой умысел). Они есть, такие доказательства?
Во-вторых, положите на стол доказательства, свидетельствующие именно о стремлении уничтожить людские группы, определяемые исключительно так, как указано в статье II Конвенции ООН, а не как-то иначе. Есть такие доказательства?
В-третьих, прекратите трещать о массовости — в данном случае, для квалификации деяния она значения не имеет, а лишь множит сущности сверх всякой необходимости и смущает рассудок.
Ну, и где указанные доказательства?
Их есть у вас?
А у вас?
А вы всё продолжаете описывать ужасы, которые для квалификации значения не имеют и к которым у настоящих юристов вырабатывается иммунитет; именно эти кошмары, — да, действительно, имевшие место, или нет, не имевшие, а порождённые исключительно фантазией, — играют, по-вашему, важную роль именно для того, чтобы это всё назвать именно геноцидом?
А вы, господа хорошие, в словах вообще-то не ошиблись? Не застят ли ваш рассудок именно те самые ужасы?
Если это всё, и указанных доказательств нет, а вы исходите исключительно из последствий, то вердикт один: в геноциде тут невиновен никто.
В геноциде.
Именно в данном случае.
Я при этом, заметим, ничего не говорю об иных видах злодеяний. Я говорю только о вашей попытке навязать термин «геноцид».
И мне глубоко при этом наплевать, что думает по этому поводу тот или иной политический дiяч, и кто этим может воспользоваться в политической борьбе. Мне, знаете ли, истина дороже всех правительств и политиков, взятых хоть по отдельности, хоть вместе.
— А мой дедушка!..
— Соболезную и скорблю.
— А моя прабабушка и её сестрички!..
— И о них молиться надо.
Но именно геноцида не было!
И в конце концов, а прочтите внимательно ответ от Его Высокопочтенности (В. Ющенко) Президенту Российской Федерации. Ведь в этом самом ответе прямо содержится признание именно того, что никакого геноцида на Украине в тридцатых годах вовсе не существовало. Разве не так? Разве там не говорится о неэтничности, нерасовости, нерелигиозности, ненациональности злодеяний? Ах да, это писал человек, который ни бельмеса не понимает в праве… но тут уж, простите, мне-то что за дело в том?! Он просто признал то обстоятельство, что не было в исследуемом деянии квалифицирующих признаков геноцида как такового. И всё. И нечего на юристов пенять, если, извините, факты именно таковы. Юристы, они при всей кажущейся абстрактности (нет-нет, я говорю о настоящих юристах, не о пискунах, конечно, которые если и чего-то там заслужили как юристы, то, наверное, только на Украине!) — народ исключительно конкретный.
Обо всём этом не стоило бы, наверное, писать, если бы во всём тут не прослеживалась одна весьма характерная по крайней мере для современной Украины тенденция.
Стойкая тенденция к искажению действительности.
С какими целями — мне вовсе не интересно, но то, что жизнь начинает наполняться симулякрами — очевидно. И это — крайне опасное явление. Оно смешивает понятия таким образом, каким это надобно тому, кто это явление вызывает в наличное бытие, оно приравнивает несравнимое и уничтожает конкретику. А вот тут в конце концов, как показывает история, оно как раз и начинает жечь конкретные книги на конкретных площадях, жечь именно потому, что они — слишком конкретны, ликвидировать конкретные языки вполне конкретными методами и растворять во мраке и тумане вполне конкретных людей. Но уже по абстрактному признаку: инакомыслия, скажем, или по признаку «иной» религии, национальности, этнической принадлежности или расы. И если только допустить таких деятелей, как нынешние сторонники квалификации геноцида до власти и до реальных действий, то вот тогда, именно тогда, мы вполне воочию увидим — чтó такое геноцид и чтó такое тоталитаризм.
Этого повториться тут, на территории СССР, не должно. Мы все, без всяких различий в смысле национальности, этносов, религий и рас заплатили уже огромную цену за подобное конкретное представление.
И наша скорбь и память о безвинно погибших должна как раз и заключаться в том, чтобы сделать всё, чтобы мерзость фальсификаций правовых понятий и методологий не прошла.
Всё совсем не так безобидно. Будьте бдительны!
Это было опубликовано 21.08.2009. И не надо мне рассказывать, что и тут Россия виновата.