с кем я здесь разговариваю - думаю я ночами - разве кто-нибудь понимает что я говорю, и меня заполняет мука отторгнутости, я плачу тихо лежа в темноте.
никто не слышит моих слов, они забиваются гулом повседневности: лязгают в эфире убийственные мысли, шелестят умоляющие, вопят болью свежие раны, гудят вытяжки отсасывающие смрад поддержания порядка - бытие не бывает бесшумным, если не выставить режим mute.
я, укрывшись под плащом-невидимкой, с заглушкой в ухе - второе и так глухое - обвожу контурами букв добытые смыслы, сознавая свою никчемность в сегодняшней картине мира: у меня нет волшебного зелья для исцеления буйства в народе, я не тот кто исцеляет проказу, отверзает очи слепому, но я не могу бросить свое занятье - оно зуд и код моей правой руки.
однажды Бог придет и сядет рассматривать мои записи, видя всё и больше чем всё, а за ним придут и все остальные.
они всегда так делают, а задержка на века - не в счет.
каждый должен дойти до стадии, где его поймет только Бог, некоторым не хватает одной жизни
только за пределами поля где тебя понимает хоть кто-то происходит встреча за завесой
дрожь выбивает из тела человека страхи и они липкой холодной пленкой цепляются за кожу, растекаясь по ней, заполняют поры, и нужна купель - окунуться в нее с головой, чтобы страхи смыло.
и так много раз за жизнь, потому что в теле много, много страха - настолько много, что кажется будто оно им скреплено воедино, им движется и существует, и дыхание страха в ноздрях его.
сейчас мне не страшно уже читать в старой новой книге: "Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым".
[я даже могу смеяться после слова "лопата"]
и не принимать на свой счет "солому сожжет огнем неугасимым" - вообще ни на чей счет не принимать, и одновременно на всехний.
солома - не люди, а в людях,
и когда она в них сгорит тем огнем, которому ничто не помешает, тогда с ними - с каждым - можно будет иметь дело.
тогда все будут видеть суть вещей, а не какую-то грань, и будут способны видеть глазами другого и понимать как тот, другой, видит.
и я радуюсь будущим людям, чистым от страхов, я хочу к ним, они мне свои.
***
а когда я засыпаю, то меня забирают в другую реальность, и там я - другое.
там меня мучит дурнота сюжетов и уютность идолопоклонства, в которые пойманы люди.
мне хочется отговаривать их от всего что наползает на них, что они бездумно впускают в мозг, в душу.
я сижу и составляю из слов формулы, а потом комкаю и бросаю в корзину,
а однажды вышел на балкон покурить, возвращаюсь, а на столе рыхлая стопка разглаженных листочков из корзины.
не удивился, перечитал:
"кто тревожится о будущем нарушает непрерывность времени"
"думают что любовь это короткий путь изменить свой сюжет"
"человек чувствует себя несчастным и ищет причины несчастности в видимом и окружающих, но он просто так себя чувствует. это просто такое самочувствие - как когда схватишь вирус или болеешь, и неважно сколько чего у него есть чтобы так себя не чувствовать..."
да-да вот это зря скомкал и выбросил, тут надо еще дописать, что те, кто решают разобраться и выздороветь, те понимает что надо оплачивать и предоплачивать всё, что приносит удовольствие - потому что счастье в ощущении управления своей реальностью.
наверное, стоит сказать, что в неуклюжем переводе на человеческий язык я - сбыватель,
я - один из тех, кто тащит сюжет через часы и минуты чтобы сбыть его определенным образом.
и пока я делаю свою работу мне нужно быть запитанным на молитвы, без них очень трудно, я выдыхаюсь и трачу невосполнимый ресурс - когда он иссякает мы распадаемся на элементы, и хотя нас целая армия, эта армия не растет.
наоборот.
когда-нибудь нас будет очень мало, и когда совсем некому станет с б ы в а т ь наступит несбыточное, но мы этого увидеть не сможем, люди смогут, а мы - нет, поэтому люди выше нас, и мы служим им, хотя по виду мы совершенно как люди, чтобы они нас не боялись, ведь страх - их обычная реакция на иное.
бывают времена, когда молитв малым-мало, и приходится работать на топливе человеческой тревоги - это топливо не такое чистое, от него мы быстрее изнашиваемся, потому что перерабатывать тревогу в молитву - дело человеческое, а не наше, но у людей эти механизмы часто сломаны.
или не распакованы.
работать сбывателем мне скорее нравится - раньше я работал в каменоломнях: туда сваливали блоки зависти и мы их утилизировали - ведь куда-то деваться должны они - эти громадные неподъемные монолиты - если бы мы их не перерабатывали в ничто, психический кокон планеты расползся бы от их испарений, и перестал бы генерировать в людях любовь к жизни.
любовь к жизни это не любовь к тому чем она является, а к тому что из нее еще не выветрилось несмотря ни на что.
за смертью этого куда больше, но люди этого вместить не могут, этот код они должны прописать в себе сами, но они боятся - как всегда.
в тех каменоломнях я понял, что зависть - это такие непомерные мысленные стягивания в свой сюжет реквизита из других сюжетов.
ну как если бы персонажи разных книг вдруг увидели бы друг друга сквозь обложки, и захотели себе в сюжет всякие штуковины - платья там, экипажи, еду, окружение - прописанные в других книгах, где не про них совсем, не про их время, обстоятельства, и вообще.
я тогда записывал себе ночью после работы: "лучше человеку усвоить, что чужое существует в единственном экземпляре, и перенос его в твой сюжет невозможен, потому что в твоем сюжете иначе выстроена формула, и нельзя - не надо, нелепо - хотеть то что у ближнего твоего.
а что можно хотеть? вот тут неважно. если сосредоточиться на нежелании того что есть у ближнего, если просто как упражнение делать бездумно отклонять назойливое желание чужого блага, что твое собственное благо образуется само - потому что у тебя не будет возможности ему помешать придти".
на следующий день меня перевели работать сбывателем - можно было бы сказать что это было повышение, если бы наша иерархия была вертикальной, но она была скорее концентрической.
впрочем, это тоже очень приблизительный перевод на человеческий.
*
а когда я просыпаюсь в реальность, где ношу на себе тело, я не то чтоб забываю сны, я просто откладываю их, как нечто, что невозможно конвертировать.
я живу, выучивая букварные истины, чтобы уменьшить каторгу работающих на каменоломнях там - в моих снах.
много записываю, стараясь, чтобы контур слов хорошо держал смысл:
там где заморочить другому голову ничего не стоит, доблесть в том чтобы удержаться от этого, как от легкой поживы.
еще я бормочу всякое, глядя в слепое окно, как на огонь в камине:
в извечной борьбе за правду правды нет, потому что она собой объемлет весь этот противоречивый метаболизм человеческого существования,
и некоторые нечаянно коснувшись стенок этого объемлющего купола или его внутренних мембран-перегородок, впадают в кататонию просветления, а некоторые в раж избранности и ослепление.
мне думается так: Иисус говорил про свое царство, которое внутри нас и заметил потом мельком кому-то по совсем другому случаю: не мир я пришел принести, мол, но меч.
меч, да.
и потом было много войн - хотя их всегда есть - но после Христа начались совсем несуразные войны во имя его, хотя он не просил, но знал что так будет, знал.
все эти войны нужны были чтобы навоеваться, чтобы выкипел человеческий жир агрессии, злобы, чтобы все это испарялось в дыме гекатомб, много много веков.
и в конце осталось бы одно отвращение ко всякой войне - мощное утробное неперебиваемое отвращение,
такое чтобы ничьи интересы не смогли возобладать и преодолеть его, чтобы оно стало силовым полем, новой мифологемой, сильнее даже заповеди "не убей", потому что вызрело бы в генах человечества, которое прошло через все возможные "убей" и изжило их из себя, и захотело отныне только милости.
все эти войны - "меч" - они были методом селекции нового человеческого сердца, в котором легко и естественно умещались бы коды Царствия+Небесного.
а Царствие Небесное, это когда "поступать правильно" и "поступать во благо себе" не противоречат друг другу.
*
и когда я все это бормочу, то знаю, что тот я который во сне, слышит меня.
и если я не умею конвертировать сны, то он - сбыватель - умеет, и все что наконец разрешается как проблема на земле, разрешается и там - на небесах снов, где всё сотворенное терпеливо ждет когда до нас дойдет одно, другое, третье.
и оно доходит,
потому что всякий сбыватель работает на износ, чтобы сбыть всё, и дать настать несбыточному.