Сколько себя помню тридцать первое было рабочим.
Ну правда, лучше полдня на работе, чем с утра на галеры. Чаек, кофеек, шампанское, лица веселые, все поздравляются, спешат, наяривают телефон, короче, предпраздничная суета. Нет, выходной.
Чтоб лямку тянуть, чтоб, не знаю, слоняться, скучать, нудить поминутно включать-выключать телевизор. Ведь он такой разный - каналы пестрят песнями, искрометным юмором, свежайшими шутками. Главное, вообще не повторяют друг друга - поди найди Киркорова или не знаю, Лолиту, захочешь не сыщешь, так и будешь наглухо замкнутый ожиданием чуда бродить по квартире в поисках утомленного солнца.
При социализме ждали Карцева с Ильченкой, или Райкина со Жванецким. Миронова с Голубкиной, Ширвиндта с Державиным, но главное, Мелодии и ритмы зарубежной эстрады - Смоки, Абба, Бони Эм. Всегда чего-то ждали, Иностранку или Новый мир, шестнадцатую полосу Литгазеты, свежих Аргументов с Фактами, очевидно невероятного Капицу или Сагу о Форсайтах, а тридцать первого Небесных ласточек, Соломенную шляпку, Льва Гурыча Синичкина и, само собой, Иронию судьбы. Ждали Аллу Борисовну, Раймонда энд Паулса, Кобзона, Штоколова, Пьеху, Сенчину, Толкунову, Лещенку и Песняров.
От снега город белый...
Ставили елку рано, примерно за неделю. Папа приносил с работы пихту - что, как, почему, но родители любили эти анемичные росточки.
Мне больше нравились елки - пушистые, зеленые, густые и колючие, но увы, родители решали все сами, а я недоумевал, почему елочные игрушки такие скучные - ни солдатиков, ни шоколадок, только разноцветные шары и шарики, ватно-марлевые фигурки зверюшек, серебряный дождь и невкусный шпиль на вершину, но в совокупности получалось красиво, важнее, атмосферно - все, отступать некуда, праздник на пороге, в доме пахнет елкой, мандаринами, шоколадом и подарками.
Баба Поля пекла Прагу или Наполеон, мама делала печеночный паштет - накануне из недр немецкого буфета добывалась чугунная мясорубка, аккуратно, с деревянной прокладкой, приворачивалась к столу, и папа героически молол предварительно подтушенные куски печени, а потом - чуть хваченную кипятком морковь и сверкающие крепко пахнущей упругостью полупрозрачные луковые головки, баклажанное соте - колдовская смесь из тушеных синеньких, помидоров, морковки чеснока и лука, еврейскую закуску - мелко тертый сыр с чесноком, уложенный в круто сваренные яичные половинки и прикрытый симпатичной помидорной попкой с кокетливо играющей веточкой петрушки. Из тайных запасов извлекались дефицитные консервы - лосось дальневосточный горбуша в собственном соку, рижские шпроты и тихоокеанская, бланшированная в масле, натуральная сайра, долго чистилась, нарезалась и укладывалась вместе с кружочками репчатого в продолговатую хрусталину сельдь иваси, в большой, красной керамической посудине томилось необыкновенное жаркое, а рядышком весело булькала картошка. Армянский три звезды - для знатоков, Рябина на Коньяке - милым дамам в утеху, Алиготе или Ркацители для совсем безусой интеллигенции, а для тех, кто покрепче - Посольская. И конечно Шампанское. Свердловское купить было легко, наскреб четыре рубля шестьдесят семь копеек, и в Пушкинский - бери не хочу. Вот Новый Свет или Цимлянское, особенно, красное, похитрее - через Москву, Петроград или полезные знакомства, что в просторечие блатом зовутся.
Тридцать первого мама приходила к трем, и обязательно с подругами - тетя Инна, тетя Эмма и тетя Света - чтоб успеть нарезать, расставить, украсить и еще привести себя в порядок. Папу тоже отпускали пораньше, а часам к девяти собирался полный дом гостей.
Шроны, Павловы, Даммеры, Бокаревы, Пивер, Кербель, Шишов, дед Митя и баба Поля, и под самый новый год из соседней комнаты приводили бабу Симу...