Чем запомнился 2022-й год в литературном отношении, какие события, имена, тенденции оказались важнейшими в этот период; несколько самых значительных книг прошедшего года; появились ли на горизонте интересные авторы, удивил ли кто-то из уже известных неожиданными открытиями; как происходящее в политике и в мире отразилось на российском литературном процессе; как изменится литература в свете происходящих политических событий - на эти и другие вопросы отвечают Андрей Тавров, Анна Нуждина, Елена Севрюгина, Денис Драгунский, Валерия Пустовая, Кирилл Анкудинов, Женя Декина.
Андрей Тавров, поэт, прозаик, редактор поэтической серии издательства «Русский Гулливер»
1. Для меня важной оказалась, быть может, не очень осознаваемая тенденция перевода русского поэтического языка на рельсы западного слова, вербума (об этом можно почитать у Аверинцева и в статьях О. Мандельштама) и тенденция, ей противостоящая, сохранение природы русского поэтического слова как осуществления слова-логоса.
Русская поэзия, то ее крыло, что дрейфует к практикам западного верлибрического стиха, уже много лет смещает акценты со слова-логоса на слово-вербум, с метафоризации на протезирование, с ощущения дальних аур на практическое их отсутствие, т. е. использует те принципы, которые возникли в западной поэзии в середине XX века, а вернее, стали привычными в это время в поэтическом мире. Мне кажется чрезвычайно интересной тенденция некоторых молодых поэтов (Бордуновский, Кошелев, Суркова), осваивая западные способы поэтической речи, не отказываться от понимания природы слова как логоса (по Мандельштаму, страдающего, радующегося и обладающего плотью, способной воскресать).
Вот это перекрестное движение логоса и вербума, их взаимодействие, не лежащее на поверхности, но сегодня чрезвычайно важное для поэтического языка в действии, мне кажется существенно важным и интересным.
2. Владимир Аристов «Севастьян», Татьяна Грауз «Недоступная ссылка», Наталья Явлюхина «Сверкающая усталость», антология новейшей поэзии США «От Черной горы» до «Языкового письма», Марианна Ионова «Рюбецаль» (три повести).
3. Нельзя не обратить внимания на блестящие работы недавно дебютировавших авторов. Это поэмы Михаила Бордуновского «Тени» и «Осень на острове Сатурн», это поэтические циклы Владимира Кошелева и утопический проект в поэтической прозе Сони Сурковой.
4. Время — крестообразно. Оно содержит в себе две составляющие — горизонтальную, последовательную, детерминированную в событиях, происходящих в этом измерении, и это время больное, это время предопределенное и фатальное. И вторая составляющая — вертикальна, она там, где присутствует трансцендентный его, времени, аспект — тишина, неподвижность, свобода, дух. То, что сейчас происходит в политике, в мире — делает ставку на горизонтальный (несвободный, фатальный) вектор и совершенно ушло от второй его составляющей. Поэтому там, где включен фатум, никто ничего на самом деле не решает, народы превращаются в толпы со смартфонами в руках, политика предсказуема и абсурдна.
Т.е. российские авторы, которые пытаются описывать это горизонтальное время, а таких много, имеют дело с абсурдом и злом времени, и не думаю, что среди этих опытов есть такой, который при описании занял бы позицию свободы, вышел бы на уровень выше, с которого что-то видно — в вертикальное измерение, из которого только и можно разглядеть главное. (Впрочем, возможно, я не знаю про тех, кому это удалось…).
В государственном плане (ТВ и т.д.) эти поэтические опыты профанны и неудачны, в личной творческой работе с обеих сторон (либеральной и консервативной) также не наблюдается удач. В сегодняшнем коллективном сознании социума ауры вещей потрескались и омертвели. Тонкие вещи больше не слышны и не видны. Литературный процесс сильно огрубел, за редкими исключениями. Но я делаю ставку именно на них, на тех, кто не ушел из области неподвижной и непостижимой свободы, которая перетекает в действие, лишенное внешней зависимости.
Беда в том, что литература стала стократ более зависимой от внешних идеологических вещей. А там, где начинается идеология, уходит парящий в свободе Дух.
Литература все менее свободна, все более детерминирована напрямую или опосредованно, вот беда! Того измерения, что было возможно для князя Андрея с его бесконечно высоким небом на войне, на сегодня нет. Есть один нижний, наглядный уровень действительности.
Говоря об издательской работе, скажу всем известное: малые издательства, к сожалению, не выдерживают кризиса.
Что касается моих планов — это по-прежнему письмо, опирающееся на те же ценности, что и до кризиса. Моя аксиология не изменилась. Одного монаха, играющего во внутреннем монастырском дворике в мяч, товарищ спросил: «Если завтра конец света, что ты будешь делать?» Тот ответил: «Либо играть в мяч грешно, либо нет. Играть в мяч не грешно. Поэтому, если завтра и конец света, я буду продолжать играть в мяч». По-моему, прекрасная модель поведения в кризисе.
5. Я не знаю. Но, думаю, она обновится. Такие составляющие, как жизнь, смерть, кровь и абсурд — огромный стимул для того, чтобы, если повезет, переосмыслить сделанное прежде. На какое-то время искусство вообще уходит на задний план перед натиском того, что «весомо, грубо, зримо». Но этот план по-прежнему важнейший в жизни человека, и пока он есть, есть и человек в полном значении этого слова, а не в приблизительном.
Анна Нуждина, литературный критик
1. В литературном (да и не только) отношении 2022 год — это в первую очередь ощущение пустоты, упразднения пространства. Закрытие премий и журналов, уход нескольких эпохально значимых поэтов — все это напоминает мне эпизод из детства, когда я ушла кататься с горки и потерялась на снежном поле. Кажется, что вокруг только бескрайние снега, и я даже не знаю, что это напоминает мне больше: знаменитое стихотворение Георгия Иванова («А может быть, России вовсе нет?») или достаточно недавнюю книгу Марии Степановой «Священная зима 20/21». Кстати, имя Степановой и ее книги, включая упомянутую, сопровождали меня весь этот год и помогали хотя бы поверхностно рефлексировать события. В том же, конечно, помогали Виталий Пуханов и Дмитрий Данилов. Не могу не сказать хотя бы пары слов и об институциях, которые справились с теми же задачами: проект «Полка» оказывает на меня терапевтический эффект, а «Метажурнал» все так же держит в тонусе.
Самым сильным и неожиданным впечатлением за этот год, перекроившим мое мировосприятие, стали книги издательства «Kolonna publications». Так часто бывает: когда издательство закрывается, считаешь нужным почитать побольше его книг, так сказать, почтить память. В моем случае это увлечение быстро стало привычкой и еще одним из способов осмысления реальности (в 2021 году эти уже знакомые мне книги не имели и десятой доли того влияния, что имеют сейчас).
Что касается организации литературного процесса, то здесь за 2022 год небывалую силу и размах набрала АСПИ — одна из самых подвижных и внимательных к запросам литературного сообщества институций, в числе прочего помогающая реализации интереснейшего проекта о советской неподцензурной поэзии «Система координат». Некоторым столь интенсивная деятельность не по душе, но мне кажется, что активность участников литпроцесса — это сейчас единственный маркер нашего существования.
2. Прекрасных книг, несмотря ни на что, вышло множество! Мои ответы будут весьма скудны и тривиальны.
Поэзия: «Поэзия последнего времени. Хроника» (сост. Юрия Левинга), «Ангел войны» Виктора Кривулина, «Вот придет война большая» Алика Ривина, «Ненадежный рассказчик» Данилы Давыдова, «Вода и ответ» Евгении Сусловой, «Кукушкин мед» Аллы Горбуновой.
Проза: «Степь» Оксаны Васякиной, «Саша, привет!» Дмитрия Данилова. И, конечно, потрясшие всех издания/переиздания «забытой» прозы — «По ту сторону Тулы» Андрея Николева (событие года!), «Повесть о Татариновой. Сектантские тексты» Анны Радловой, «Турдейская Манон Леско» Всеволода Петрова.
Нон-фикшн: «И жизни новизна» Ольги Седаковой, «Парижские мальчики в сталинской Москве» Сергея Белякова, «Университет» Сергея Зуева.
3. Первое появление в моем поле зрения и действительный литературный дебют — это вещи, совпадающие редко. Несмотря на это, хочется все же отметить новые проекты журнала «Флаги»: поэтическую книжную серию и электронный ресурс «Сверхновый Карфаген». Из не самых раскрученных авторов открыла для себя Катю Сим (хотя тут как посмотреть, автор вполне известный) и Марию Лобанову, из не обладающих и десятком публикаций — Настю Верховенцеву и Анастасию Бугайчук.
Иначе, под неожиданным углом стали читаться Федор Сваровский, Виктор Лисин, Владимир Кучерявкин, Галина Рымбу. Совершенно потряс новыми стихами Сергей Круглов, хотя, казалось бы, куда уж больше. Между прочим, замечу, что после стихотворения «Борис и Глеб» я неиронично на несколько минут потеряла дар речи.
4. Мне кажется, про литературный процесс я уже все сказала. А личные планы… Мне больно за отъезд из страны Олега Лекманова, Ильи Кукулина, Евгении Вежлян и еще доброго десятка блестящих филологов. На моих конкретных планах фатально сказалась эмиграция Дмитрия Бреслера, к которому я до известных пор жаждала напроситься на научное руководство.
На творчество текущие события, как ни парадоксально, скорее мотивируют. Потому что молчать нельзя («Не спи, не спи, художник!»). Радует, что многие издания продолжают четко и уверенно делать свое дело. Хочется по-человечески сказать спасибо журналу «Знамя» и персонально Сергею Чупринину, Наталье Ивановой, Ольге Балла — за смелость и за то, что были со мной весь год. Также не могу не отметить поддержку медиа о поэзии «Prosodia» в лице Владимира Козлова, который решился на то, на что решаются немногие: дать критику свободу выбора материала и, соответственно, дать почувствовать груз ответственности за этот выбор.
5. Хочется верить в лучшее: в обновление институций, в передачу части литературного поля инициативной молодежи, в объединение доныне враждовавших фракций. Но видится, увы, иное — фракции спорят друг с другом, у кого руки чище, а тем временем влияние набирают совсем иные акторы литературного процесса, с гораздо более агрессивными методами.
Я опасаюсь загадывать на будущее, честно говоря.
Продолжение следует...