Проснулась я к обеду. Ничего вокруг не изменилось, но уже пахло тем , чем нас будут кормить. Меня это очень обрадовало, я здесь постоянно хотела есть. Но видимо время до обеда еще было, потому что пришли перевязывать вторую мою соседку по палате. С виду ничего не скажешь. Но ходить ей не разрешали, и перевязку делали в том месте, где должен быть аппендицит.
И я бы наверное не стала заострять внимание на этом, если бы она не плакала по ночам и не носила лицо страдальца. У меня, прошедшей жизненную мясорубку, лицо было веселее. Хотя у каждого своя мясорубка, и каждый рифмует свою жизнь, как хочет или как может. Поэтому мне конечно стало любопытно, и я прислушивалась к тому, что говорят. Надо же как то разнообразить свою жизнь, хотя бы сплетнями.
Пока соседку перевязывали, кстати звали ее Людмила, а соседки по палате звали Люся, я слушала, чтотговорит хирург.
А хирург, здоровый красивый дядечка говорил, что шов заживает плохо, потому что ему не дают покоя, потому что жир мешает заживать, и потому что надо больше улыбаться. Ну в общем, все правильно говорил. А у Люси, даже от простой речи врача побежали слезы. Вот ведь как человеку жалко себя! Врач ваткой вытер ей слезы с лица, поцеловал в лобик для успокоения, дал рекомендации перевязочной сестре и ушел.
Как же мне было интересно, что за повреждения у этой красотки. И в обед мне все рассказала другая соседка, Марина. Скорее всего Люсю в живот ударил ножом муж. Ударил не очень сильно, но кишки повредил. Ее привезли по скорой, кишки отремонтировали, пузо зашили, сутки продержали в реанимации, и перевели к ним в палату.
Ходить ей запретили, но Люда пытается сама пойти в туалет, и шов сразу начинает кровить. Вообще все плохо у нее заживает и она постоянно плачет. Каждый день к ней ходит следователь, но она рассказывает ему какие то сказки про нечаянно воткнутый в себя нож. Мужа задержали сразу же, поэтому он сидит. А к Людке ходит мать с дочерью, и мать уговаривает ее рассказать следователю правду.
О, ещё одна такая же дура, как я! Мне было очень жалко эту Люсю, прямо до слез. А себя вот было совсем не жалко. Я даже не думала о том, что меня мой дорогой Витюша может и ножом ударить и топором порубить, и просто сделать инвалидом с одного удара. В данный конкретный момент я наслаждалась спокойствием и обжорством и жалела Люсю.
В итоге не знаю, что случилось, то ли следователи добавили Люсю, то ли сам муж признался, но ему предъявили обвинение. Люся плакала два дня, а потом неожиданно пошла на поправку. Но меня выписали раньше, поэтому я оставила Люсю на последней стадии выздоровления.