— В городе неладное творится! Сын забежал ненадолго, — сказал мужик, заглянув за шкаф через некоторое время. — Ищут женщину.
Мне сын листовку дал, нужно сходить повесить на площади.
Она там кого-то в участке пoрешила. Вроде как следователя какого-то. И сбежала.
"Кромка льда" 31/ / 30 / 1
Надо хотя бы глянуть, как зовут её. Сын сказал, что следователь тот был на хорошем счету. И теперь если бабу не найти, то и правосудию верить никто не будет. Меня, кстати, Мироном зовут. Можно и без отчества или просто «дядька Мирон».
Только знаете что, если того следователя вот так… Отправили его в общем туда (показал пальцем на потолок), то я как бы радуюсь. Я ведь восемь лет из-за такого на хорошем счету отсидел ни за что.
Катька моя понравилась ему. Вот он меня и упёк. А Катюха сбежала с сыном к своей мамке в Сибирь. Выпустили меня по амнистии, когда тот на хорошем счету помер.
И я их на дух не переношу. Вот сын среди них крутится, всё во власть стремится. А мне тошно от его работы. Вот и сегодня в моём доме он собрался документы проверять. А я ему и сказал:
— Выйдут на улицу, тогда проверяй. А дома у меня нечего хозяйничать. Я сам решаю кого приютить, а кого выгнать. Вот так и поговорили. Мало у нас взаимопонимания. Меня всё детство с ним не было. Рос он в доме деда. Тот был суров. Зимой заставлял жить в землянке. Сашка из-за этого болел сильно. А Катька сделать ничего не могла. Отец кулак выставит перед носом, ногой топнет и рычит:
— Девку рожай, тогда и будешь при себе держать. А сына не порть!
Катюха терпела. А когда я вернулся, сын меня предателем считал. Мол, бросил я его в пять лет и вернулся в тринадцать. Сказал, что ему дед роднее отца. К тому времени Сашка и сам уже уходил в землянку. А потом пошёл добровольцем в народную дружину. Позже в милицию перешёл. Сейчас он какой-то важный человек. Думается мне, что не хуже того, кого та бабёнка порешила.
Мы с Сашкой сейчас уже не на ножах общаемся. То ли он повзрослел, то ли я постарел и обрюзг, но стало легче. Да и Катюха это заметила. Сын всё-таки. Давайте, милуйтесь тут. Пойду листовку почитаю.
Настя задрожала.
— Дядя Мирон, — произнесла она. — Та бабёнка, что порешила…
Сказать дальше не хватило смелости.
— Да-да! Порешила баба здорового мужика. Одним ударом. Вот так бывает, однако.
Только он повернулся и сделал шаг, как Настя опять заговорила:
— Та бабёнка — я…
У Мирона глаза расширились раза в три точно.
— Во дела, — прошептал он и перекрестился. — А это стало быть муж твой?
Настя кивнула. Егор при этом молчал.
— А чего он тебе сделал, следователь этот?
— Долгая история, — Насте не хотелось сейчас рассказывать о том, что сделал с ней Слизняк.
— Да-а-а-а, — Мирон почесал затылок. Присел на кровати рядом с Егором: — И что мне теперь с вами делать?
— Я осмотрела его, — сказала Настя. — Переломов нет. Есть вывихи и смещения. Я врач. Всё сделаю.
— Хо-ро-шо, — по слогам произнёс Мирон. — Я сейчас вернусь.
Вернулся с листовкой, стал читать:
— Внимание! Розыск! Разыскивается Ермакова Ирина Михайловна, 1896 года рождения. Студентка медицинских курсов. Штатный врач госпиталя номер шесть. Место жительства неизвестно. Рост примерно 170-175 см, волосы…
Мирон вздохнул. Отложил листовку.
— Не буду её вешать. Сам пусть организовывает. Скажу, что повесил, да сорвал кто-то.
А вас надо куда-то отвезти. Только куда? Везде будут сейчас проверять.
Задали вы мне задачу. Одно радует, что Сашка на две недели уедет в столицу. А вот когда вернётся, вас тут быть не должно. Могу в Сибирь отправить к Катькиному отцу. Жив, чeртяка… Ему всё нипочём! Не стареет, не молодеет. В одной поре остался и не меняется. Ведьмак.
Там вас точно никто не найдёт.
Только вот мне надобно отпуск взять. Скажу, что заболели родители.
Мирон ушёл.
— Настя, — произнёс Егор, — что же ты наделала, родная моя?
— Что? Стыдно? — Настя взорвалась. — Стыдно престyпнице в глаза смотреть? Так я могу и уйти. Он тебя не бил, не мучил. А я его только увидела, всё тело заболело. У него взгляд такой, что можно сгореть дотла. Вот я и сгорела, Егор. Туда ему и дорога. Мне осталось только вслед за ним уйти.
— Настя, Настя, не говори так! Прошу тебя, — взмолился Егор. — Я ведь не винил тебя ни в чём. Я лишь спросил, как ты могла вот так… И сразу… Туда… Не понимаю.
Ты у меня такая хрупкая, такая любимая… Смогла постоять за себя, а я не смог… Обернулся, они налетели. Повалили наземь. И всё… Дальше было больно. Ничего у нас с тобой не осталось. Нужно принимать предложение дяди Мирона и уезжать. Иначе нам тут жизни не будет, моя родная.
***
В путь собрались через три дня. Мирон придумал Настю вывозить в грoбу. По бокам вырубил отверстия, чтобы было чем дышать.
Сеньку посадил рядом с собой.
Егора положил вдоль гроба и накрыл.
Первый пост проехали без проблем.
— Сына еду хоронить, — плакал он у второго поста. — При смерти он. Вот и гроб готов. Сам сколотил.
На посту долго смотрели на Егора.
— Так он живой.
— Так живой, я не отрицаю, — продолжал рыдать Мирон. — Только жизни осталось несколько дней. Вот и везу на Родину.
Останавливались у придорожных гостиниц. Спали на повозке. Еды Мирон взял с собой достаточно.
Оставляя дома жену, наказывал ей никуда не ходить лишний раз, чужих не пускать. Сашке об отъезде к деду не говорить. Если останется ночевать, то сказать, что отец поехал в лесопункт станок чинить. Катя мужа отпускать не хотела. Но ей тоже было жаль Егора. Поэтому с тяжёлым сердцем дала добро.
***
— Да… Мирон Авдеевич постарел… Потолстел, боров этакий. А куда дочь мою подевал? Неужто на молоденькой бабе женился и знакомиться приехал? Только на кой мне чужая баба? Ты мне дочь покажи!
— Сейчас покажу, — кивнул Мирон.
Он подошёл к повозке.
Его тесть ахнул и покачнулся, увидев грoб. Попятился назад.
— Да ты чего? Катьку мою погубил что ли?
— Не погубил… Привёз тебе работников. Жили у меня, платить нечем. Вот отрабатывать готовы.
Тесть вытер испарину со лба и уже громогласно произнёс:
— Уж никто меня в жизни так не пужал! Прожилки даже от медведя не тряслись. А тут… Кровь-то родная. А ты шутник, Мирон!
Тесть подошёл ближе. Стал рассматривать Егора.
— Вот это работник? — возмутился мужчина. — Да он и встать не сможет!
— Сможет, — пообещал Мирон. Подошёл к грoбу, снял крышку.
Оттуда выбралась Настя.
— А это ещё кто? — удивился тесть.
— А это, Иван Иваныч, Ирина Михайловна. Она врач. Полечит своего Егора и будут с тобой охотиться. И мальчонка вон смышлёный. Ты же хотел себе семью взять. Вот тебе я и помог.
— Да мне такие работники-дармоeды не нужны! Я их кормить чем буду?
— Иван Иваныч, — Мирон произнёс эти слова добродушно, — да у вас корма на три вoйны хватит.
— А ты не болтай! — тихо ответил тесть. — На три, значит, на три. Ты первый приедешь жрать. Потому что в твоём городе вас никто не накормит. Разучились там жить. А здесь всё по-другому. Так что семью эту ты привёз как будто в наказание.
— Нет, — произнёс Мирон. — Спасти их надо…
Егора Мирон и Иван Иванович переложили на носилки. Отнесли в дом. Потом переместили его в баню.
Там Настя попробовала на распаренном теле убрать вывихи.
Егор орал так, словно ему кожу сдиpали.
Мирон всё рассказал тестю. Они изрядно выпили в бане. Домой вернулись в обнимку и улеглись прямо на полу.
За всё время, которое пришлось провести в пути, у Насти и Егора была первая спокойная ночь.
Сенька во время путешествия разговорился с Мироном.
Поведал ему о том, что у него была сестра, но умерла. А он, Сенька, очень её любил.
Настя слушала, и сердце кровью обливалось. Она вдруг подумала о том, что теперь никогда уже её не померещится Тамара. И если в городе была надежда увидеть её, то здесь…
Но сну думы не мешали.
Утром дом наполнился еловым запахом и горячим воздухом.
Иван Иванович затопил печь и испёк оладьи из кукурузной муки.
Настя такие никогда не ела. Вкус показался интересным.
Вообще всё у Мирона было вкусным: и тонкие полоски вяленого мяса, и толстые спинки сушёной рыбы, и хлеб, и запаренная на печи с топлёным маслом и тыквой пшеница.
Насте казалось, что вкуснее в жизни не было еды. Она была простой, но превосходила во вкусе даже дорогие блюда из Настиного детства.
Мирон отбыл через неделю после прибытия. Обнял тестя, Настю, Егора, Сеньку. Пожелал удачи, пообещал написать письмо.
— Катьку береги, — кричал ему вслед Иван Иванович.
Егор стал потихоньку вставать. Из-за выбитых зубов жидкая пища первое время вытекала изо рта. Егор смущался, потом научился справляться так. Всю еду Настя ему измельчала. Сначала кормила с ложечки. Потом Егор научился вставать и ел уже сам.
Иван Иванович оказался немногословным. Но он сумел найти общий язык с Сенькой.
Арсений с радостью собирался в лесные походы. Настя беспокоилась за него. Но понимала, что Иван Иванович научит её сына чему-то полезному.
А Сенька и рад был учиться. У него рот от разговоров не закрывался. Он даже во сне с кем-то беседовал. Да такие серьёзные разговоры вёл, хмурился, смеялся иногда. В общем жил и во сне, и наяву.
Продолжение тут