На белый снег тихо падали, кружась в воздухе и смешиваясь со снежинками, нежно-розовые лепестки яблони. В утро похорон внезапно, несмотря на позднюю весну и ярко светящее в голубом небе солнце, выпал снег. Если бы она была жива, ей бы понравилось.
На надгробной плите, брошенной на земляной холмик, грубыми движениями была выдолблена надпись – Амира Ширман. Чуть в стороне расположились уже поросшие травой могилы её родителей, а ещё дальше, в тени елей, других жителей этого небольшого села. Если же взглянуть чуть левее, в сторону поля, по которому вилась грунтовая дорога, то в молодой траве чёрными пятнами можно заметить свечение воронкок, оставшиеся после взрывов мин, но и многие из них уже начали зарастать. Войну сменила весна, а звуки пулемётов – трели скворцов. Лишь только жертвы так и остались лежать в земле.
Около свежей могилы стояло несколько сельчан – одна старушка, три молодые девушки и двое мужчин с лопатами, – а чуть подальше, под яблоней, сидел офицер. Около виска, на его точно очерченном лице, виднелась белая полоска шрама, и снежинки ложились на седую прядь, путающуюся с каштановыми волосами, чтобы тут же растаять. На тёмно-синем кителе вместо медалей, словно в насмешку, была приколота искусственная зелёная гвоздика. Как память из другой жизни, войны, мира... Он нашёл её когда-то в заброшенном парке оккупированного английского городка и с тех пор носил с собой. Зачем? Он и сам, скорее всего, не знал ответа на этот вопрос.
Наконец, после причитаний и слёз, сельские начали расходиться. Старушка неодобрительно глянула в сторону не сдвинувшегося с места солдата и что-то пробурчала себе под нос, девушки о чём-то зашептались, а мужчины, держа лопаты, кивнули ему:
– Себ, рады, что ты вернулся. Но… – офицер поднял на них глаза, и фраза оборвалась, так толком и не начавшись…
– Не стоит, парни. Вы идите, а я…ещё чуть, – и он опять уставился в какую-то лишь ему одному доступному пустоту. Во всяком случае, мужики готовы были поклясться, что он не видел того, что было перед его глазами.
– Пошли, Глеб, – они вскинули на плечо лопаты, в последний раз обернулись и начали спускаться к деревне.
Солнце тихо опускалось за горизонт, раскрашивая лёгкие белые облака в красные и фиолетовые оттенки. Тень птицы скользнула по лицу офицера, и тот поднял глаза – ласточка. Он поднялся на ноги, ещё раз кинул взгляд на могилку и медленно пошёл домой. Себастьян, хотя знакомые сокращали его до Себа, а матушка звала Яном, ушёл на фронт два года назад. И теперь вернулся в родное село. Он видел много смертей. Он сам убивал. И всегда его сердце оставалось равнодушным. В этот раз было так же, и это тупое равнодушие пугало его самого больше, чем если бы у него вдруг потекли слёзы. Но глаза оставались сухими.
– Яночка! – Мать всплеснула руками и подбежала к нему, как только он открыл дверь уже старой избушки. – Я уж думала сама за тобой идти. Все ж уже давно вернулись, только ты…
Себастьян молча обнял старушку, разулся и, сняв верхнюю одежду, прошёл вглубь дома. Также в тишине достал из-под грубо сколоченного стола бутылку и отхлебнул из горла.
– И что её через поле понесло, а… Знала же, что там эти проклятые фатумисты мины закладывали, когда в деревне сидели… – он зарылся руками в волосы.
– Ну так мы ж думали, что всё… Кончилась война. Да и когда нашу деревню освободили, солдаты сказали, что всё проверили, мин больше нет…– Его матушка – Елена Марчихина, – ставшая вдовой задолго до войны и воспитавшая сына в одиночку – вздохнула. Потом подумала и тоже отхлебнула из горла. – К тому же…
– Что? – сын поднял голову и взглянул на мать.
– Она же не просто так к вам через всё поле побежала. Мира же тебя два года ждала, надеялась… Ты ж когда уходил, пообещал ей, что обязательно вернёшься, а она… Неделю ещё потом рыдала. Влюблённая была… – Старушка ещё раз вздохнула.
Себастьян промолчал. В голове начали всплывать воспоминания: вот он последний раз обнимает мать; обсуждает с такими же, как он, юнцами из деревни, куда их отправят – вместе с ним уходило пятнадцать человек, а вернулись назад только двое. Клянётся смешной чёрноглазой девчушке – Мире, – что обязательно вернётся, а она глядит ему в глаза и кивает. Он воспринимал её как младшую сестрёнку, а она… была в него влюблена? Себастьян тряхнул головой, будто пытаясь вытрясти оттуда все мысли, и ещё раз выпил. Весь остальной вечер он сидел молча и смотрел на тусклый, пляшущий от лёгкого сквозняка огонёк лучины. Лишь когда они уже начали засыпать, мать заметила:
– А ты, Себастьян, изменился… раньше веселее был, да и разговорчивее. Да и взгляд, походка, движения – всё другое…
– Война меняет людей, матушка. Спокойной ночи.
Лучина погасла.
***
– Марчихина, эй! Я слышала, сын твой всё пьёт и пьёт? – из загородки выглянула соседка – Тамара Игоревна.
– А тебе ж какое дело? – Елена остановилась на дороге и недобро взглянула на Тамарку. – Мой-то долг родине отдал, а вот ты своего сыночка под юбку спрятала, да никуда и не отпустила.
Соседка не нашла, что сказать, развернулась и гордо зашла в дом, хлопнув дверью. Старушка фыркнула и продолжила свой путь, старательно обходя лужи. Сегодня от вчерашнего снега в напоминание осталась только мутная вода.
Наконец Елена Марчихина добрела до полуразвалившегося домика на краю деревни: он год пустовал и теперь щели в окнах пропускали даже самый слабый ветерок, но сейчас в окне горел свет. Женщина подошла и постучала, а когда никто не ответил, просто толкнула дверь вперёд и вошла. На деревянной табуретке сидел, накинув на плечи шинель, и читал книгу под светом из окна ещё один, теперь уже бывший, солдат – Александр Дугленко.
– Сашка, привет, – старушка добродушно улыбнулась, оглядывая парня, с которым её сын дружил буквально с пелёнок. Трудно было найти ещё пару таких же друзей, которые были настолько близки. Вот и вернулись с войны против фатумистов вместе. Единственные.
– А, Елена Игнатьевна, – парень поднял взгляд от книги, – здравствуйте. Очень рад. Какими судьбами?
– Да вот, хотела за сына своего попросить, вы же дружите… Сопьётся он ведь! Себя винит в смерти Амиры, вот и пьёт постоянно. Ты его уж как-нибудь растормаши, я не знаю, – женщина всплеснула руками. Александр внимательно посмотрел на неё, секунду подумал, захлопнул книгу, а затем кивнул:
– Хорошо, пошли.
По дороге они молчали. Из окон выглядывали девушки и стреляли глазками – как же, завидный жених, к тому же военный, – но Александр лишь морщился и шёл дальше.
– Саш, а что у тебя за книга на ненашемском-то? – Елена Марчихина покосилась на томик, который так и нёс в руках парень.
– Да так, кое-что из зарубежной классики… Пока служил – успел выучиться читать. Представляете, на нашем читать не могу, зато на английском – легко, – солдат усмехнулся.
– Мда… – протянула старушка и задумалась, молча до тех пор, пока они не дошли до её дома. Здесь она встрепенулась, будто просыпаясь, и сказала:
– Ну, ты иди, а я пока с соседками поболтаю…
Александр кивнул и, не стучась, открыл дверь:
– Себастьян, мне тут птичка нашептала, что ты напился с горя… – он оглядел сидящего за столом мужчину и пустые бутылки рядом. – Так коришь себя за смерть Мирки?
– Да причём тут… Хотя, и это тоже, да. – мужчина поднял глаза и чуть кивнул.
– Пошли выйдем, а то ты тут уже свинарник какой-то устроил. – Саша неодобрительно огляделся.
– Что ж… пошли, – Себ встал, чуть покачнулся и направился к выходу.
Пару минут они шли по дороге молча. Наконец, отойдя от деревни, Себастьян заговорил:
– Понимаешь… мне тут скучно жить. На войне я был нужен, на войне я знал, что делать, а здесь… Я теряю сам себя. – Александр кивнул:
– Понимаю. Нет азарта, всё размеренно… Обычные люди нас уже просто не понимают и даже сторонятся – не хотят общаться с теми, кто преступил запрет. Кто убил. Пусть даже и ради них самих. Да и мы… уже другие.
– Это да. Вот только что делать? Мне смысл нужен, ради чего жить и умирать, а я его найти не могу…
– А что с Миркой? Слышал, коришь себя? – Александр внимательно взглянул на друга.
– Да какое там… Она влюблена была в меня. А я… не смог бы воспринимать её иначе, чем как подругу детства. Её бы ждало разочарование при нашей встречи, а так… она умерла счастливой и с надеждой в душе. Наверное, это лучший исход… – Себастьян подставил лицо под порыв ветра.
Они пошли обратно молча. Каждый думал о своём. Уже около дома Александр сказал:
– Война меняет людей. Да и не только война. Она могла не дождаться того тебя, которого знала, даже если бы ты пришёл. Так что всё действительно к лучшему.
– Наверное, да, – Себастьян взглянул на небо, где в облаках кружил ястреб.
– И знаешь что? – Александр положил руку мужчине на плечо. – Давай завтра уедем? Тебе здесь делать нечего, да и мне уже скучновато, а в столице нас примут… Будем опять служить, а?
Себастьян взглянул на Сашу и в его глазах зажёгся огонёк. Он кивнул:
– Завтра.
На следующий день они действительно ушли из родного села и больше их там не видели. В доме Дугленко больше не загорался свет. Себастьян напоследок оставил матери записку и зашёл на могилку Амиры. У её надгробия тихо покачивались, словно колокольчики, цветы первоцвета и рядом с ними уже пробивалась тонкие веточки вереска
Яблоня отцвела.
Автор: Лесс Нилберг
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ