- Ну что, подруга? Говорила я тебе - зря ты! Никодим мужик честный, на него опереться надо, за ним, как за каменной стеной. И хозяйство у него, как часы, и на работе справный, да и вообще… На меня б коль загляделся, так я бы с дорогой душой. Да и любая бы тут.
Нина, засучив рукава остервенело драила сковородку огромную, как летающая тарелка и такую же блестящую, аж солнце в ней отражалось и двоилось. У нее на кухне вся посуда была такой сияющей, она не терпела даже пятнышка на половнике, даже потемневшей ложки. Вся взмыленная, с голыми плечами, с которых все время спадала лямка шелковой комбинации - Лиза давно заметила, что Нина не очень жалует местную женскую униформу, нет-нет, а чем-то выделится - то туфельки, то духи, то цветок в черных, точащих прядях. Марфа выдела это, но молчала, а иногда Лизе казалось, что даже поощряла это в поварихе, и Нина казалась на общем фоне ярким экзотическим цветком.
- Так ты же другого любила. Сама рассказывала.
Лизе почему-то вдруг стало очень неприятно вот это самое - “ Я бы с дорогой душой”, оно кольнуло ее, вызвав забытое чувство ревности и досады. Нина мотнула своей черной метлой, вытерла руки, повернулась к Лизе, пробурчала.
- Ты корзину-то с яйцами разгружать собираешься? Что вцепилась в нее, как в родную? И опять тяжелую такую приволокла, что раз тебе говорила не тащи много, лучше два раза сходи. Давай сюда!
Она забрала у Лизы корзину, с трудом взгромоздила ее на стол, начала выкладывать яйца в таз, собираясь их мыть, но вдруг остановилась, подошла к Лизе, села рядом.
- Любила, говоришь? Я не любила, Лизушка, я была им. Я проросла в него, как тонкий стебель в ствол древнего дерева, я была ручьем, вливающимся в реку. Меня оторвать от него можно было, только сняв кожу, вырвав сосуды, которые у нас вились общим руслом. И он это знал. Он знал это, Лиза, он все понимал, он был старше меня на пятнадцать лет… Мудрым был, как старец, добрым и щедрым. И все равно он предал меня. Но дело даже не во мне.
Лиза смотрела на подругу с изумлением и страхом. Ее всегда спокойное, как у изваяния, непроницаемое лицо корежило и мяло, комкало, как папиросную бумагу, сминало в ком. Губы дрожали и кривились, глаза застилало слезами, но все это продолжалось мгновение, не больше. Она быстро пришла в себя, натянула снова свою непроницаемую маску, сжала трясущиеся руки в кулаки, тихонько сказала
- Налей там чайку, Лизуш. Покрепче. И сахару побольше кинь, а лучше мед достань. У нас мед - лучше в округе нету.
Пока Лиза готовила чай, Нина совсем пришла в себя, и уже совершенно спокойно попивала из кружки, хрустко прикусывая тоненькое печенье.
- Тогда к нам приехала женщина одна. Старше меня была, красивая…Очень красивая, я ей и в подметки не годилась, изысканная, знаешь, такая - дама. Она от его сестры явилась, а сестра по Франции жила, в монастыре каком-то грехи замаливала. Вот и эта, видно, замаливала- от нее грехом тянуло за версту. Прям воняло, она даже пахла чем- то таким. сладким. тайным, порочным. Она у нас с неделю прожила, и мой муж ушел за ней. Просто - взял и ушел. Ничего не сказал, не простился. я встала утром - а их и следа нет. Вот так вот…
Лиза ловила каждое слово, Нина говорила спокойно и размеренно, нудновато даже, как будто читала с листа. Но боль, которую она прятала, спрятать было невозможно, она сочилась сквозь ее поры, как кровь из избитого тела.
- И что, Нин? Так и исчез?
Нина допила чай, со смаком сунула в рот ложку меда, сгребла посуду и понесла к раковине. Потом, видно дожевав свою тягучую сладость, повернулась, улыбаясь продолжила
- Нет… Явился через месяц. Синий, тощий, как скелет, дрожащий и совершенно потерянный. В ножки пал, прощения просил, обещал на руках носить и любить вечно. Я простила…
Домыв посуду, Нина снова взялась перекладывать яйца, она уже совершенно успокоилась, движения ее были ловкими и точными, как у робота.
- Остался? Или опять ушел?
Нина повернулась, глянула на Лизу такими глазами, которых не бывает у людей, может быть только у диких волчиц - злыми, бездонными, сверкающими
- Ушел? Ну да - ушел! Повесился через неделю на моих колготках. Прямо в спальне, на люстре. Я глаза открыла, а он висит!
Она, вдруг, подскочила к Лизе, накинула ей на голову платок, развернула ее лицом к двери, подтолкнула
- Ладно! Хватит, поговорили. Иди, тебя Марфа ждет, послать куда-то хотела. А насчет Никодима ты подумай, подруга. Потерять легко, найти трудно. А ты нашла. Так держи.
Лиза завязала платок назад, выпустив на волю рыжие кудряшки, поправила ворот легкого платья, сунула отдохнувшие ноги в тапочки.
- Нет его нигде, Нин. С мая не вижу, как провалился. А искать не хочу, стыдно.
Нина тронула ладонью ее округлившийся животик, хмыкнула
- Тебе, мать, стыдиться то уже нечего. Раньше надо было. А где он не скажу. Сама найдешь.
…
Около дома Марфы сновал народ - молодые девочки таскали цветы, украшая крыльцо, женщины постарше несли корзины с продуктами и посудой - готовились к помолвке. Свадьбу решили играть осенью, а вот помолвку справить сейчас, да так, чтобы загудело - очень Марфа старалась, готовила свою девочку. Алиса носилась наравне со всеми, ее тоненькая фигурка в белом легком платьице появлялась то здесь, то там, она вся сияла, как будто подсвеченная изнутри. Лиза не видела в дочери даже крупинки былой болезни, ничего не напоминало у той Алисе, которая срывалась в пике от любого неловкого движения, да и Алисы больше не было. Была Аля. Чужая, почти незнакомая милая и светлая девушка, с радостными зелеными глазами, мягкая, добрая, ласковая. Не Алиса. Не ее дочь…
Марфа встретила Лизу на крыльце. Ухватила крепенькой ручкой за локоть, втянула в сени, сунула ей здоровенный короб - Лиза такие видела раньше в книжках - туес, вроде бы, берестяной.
- На пасеку пойдешь. Меду надо, медовуху сварить бабы хотят, майский сейчас пасечник качает. Но ему недосуг нести, сама сходишь. Гляди
Марфа снова вытянула Лизу на крыльцо, развернула ее лицом к сопке, указала рукой
- По тропке пойдешь через ельник и луг к реке. Прямо по тропке, никуда не сворачивай. Там ручей будет, через камни течет. По камням перейдешь на тот край и снова по тропке. Она и приведет тебя на пасеку. Давай, ступай. Да не задерживайся, мед нужен завтра.
Лиза, ошалев от такого напора, закинула туесок за спину и пошла по тропинке, чувствуя, как жжет ее между лопатками острый Марфин взгляд.