К полудню стало ясно, что сегодняшняя рыбалка не задалась. Дождь повис за окнами серой пеленой, барабанил по подоконнику, слезой стекал по стёклам. Мы с Витькой выбрались на крыльцо покурить и обсудить дальнейшие планы.
‒ Эвона какую сырость-то развела! ‒ ворчала хозяйка, расхаживая по двору в сапогах и дождевике. ‒ Небо обложила и льёт, льёт! У-у, зараза!
Она театрально погрозила кулаком в сторону озера.
‒ Кому это она так? ‒ поинтересовался шёпотом мой друг, впервые столкнувшись с нравами местных.
‒ Русалке, ‒ также негромко ответил я, всецело разделяя все мысли и чувства пожилой женщины.
Зато Витька пребывал в ином настроении. Он, видимо, неплохо выспался за ночь и встал лишь к обеду. Бледный, слегка помятый, но с горящим взором.
‒ А вода-то, наверное, тёплая, ‒ мечтательно произнёс он, глядя на затянутое туманной дымкой озеро.
‒ Не знаю, ‒ ответил я. ‒ Я вчера не пробовал, а вот местные ночью купались, это точно.
‒ Местные в озере не купаются, ‒ встряла в разговор хозяйка. ‒ Тем более, сейчас. Троицына неделя ‒ русалкина воля. Что хочет, то и творит, окаянная. Вы бы, ребятки, осторожнее рыбачили-то. Полыни бы в лодку набрали с собой. Не любит она полынь-то. У нас тут это самое верное средство, чтоб она не шастала.
Я припомнил терпко-душистые веники, развешанные у хозяйки в сенцах, на кухне у печи и по углам в доме, и понял, что это не лекарственные травы, которые сушит хозяйка, а полынь. Хороший такой стратегический запас полыни, способный остановить нашествие целого полчища русалок. Интересно, во всех домах такая же традиция или это нам посчастливилось остановиться у настолько суеверной жительницы?
‒ Если к вечеру распогодится, можно в ночь сходить порыбачить, ‒ сказал я, тая надежду на лучшее.
Витька рассеянно кивнул, устремив взгляд в дождливые дали, в сторону озера. Мысли его были снова где-то очень далеко, и моё сердце отчего-то кольнула совершенно беспричинная тревога.
Дождь так и лил до самого вечера, то затихая, то снова усиливаясь. Выводил унылые ритмы, нагонял тоску. Витька был весь день молчалив и задумчив. Лишь к вечеру как-то лихорадочно оживился. Выходил несколько раз на крыльцо, нервно курил. То и дело выглядывал в окно, будто ждал кого-то. И я бы решил, что друг собрался на свидание, да только с кем ему тут видеться-то? В Песчаном он впервые, никуда не ходил, ни с кем не знакомился. Спал себе мирно в постели, животом мучился прошлой ночью.
Сизый ненастный вечер незаметно перетёк в ночь. Дождь поумерил свой пыл, притих, робко поскрёбывая в окошко, как продрогший пёс, который знает, что его не пустят на порог, но всё равно пытает счастье. Появился призрачный шанс на утреннюю рыбалку. Я предложил другу пораньше лечь спать, чтобы на заре да с новыми силами отправиться на озеро.
‒ И то верно! ‒ согласился Витька. ‒ Говорят же, утро вечера мудренее.
‒ Ты это к чему сказал, добрый молодец? ‒ удивился я. ‒ Беда какая приключилась или что?
Витька одарил меня долгим пронзительным взглядом, будто хотел что-то сказать, но потом отмахнулся, вроде как передумав.
‒ Так, обмозговать кое-что надо, ‒ обронил он, отворачиваясь к стенке и тем самым дав понять, что душевного разговора не получится.
Я не стал настаивать, закутался в одеяло и очень быстро уснул.
Мне приснилось озеро, окутанное туманом, и Витька, медленно плывущий в лодке всё дальше и дальше от берега. Я звал его, кричал, чтобы он был осторожнее и осмотрительнее, но крик терялся в тумане. А потом что-то бултыхнулось в воде у самого берега и откуда-то из белёсой завесы донеслось тихое мелодичное пение, такое печальное, что сердце защемило. Под это пение я и проснулся.
В комнате было уже светло. Из-под ситцевых занавесок пробивался серебристо-розовый свет утренней зари. Дождь утих окончательно, оставив легкую туманную дымку.
‒ Витёк, рыбачить идём? ‒ я встал с кровати, обрадованный погодными изменениями к лучшему, и обнаружил, что кровать друга пуста. Тот уже проснулся и куда-то ушёл.
Я заглянул на кухню, но Витьки там не оказалось. Не было его и на крыльце. «К озеру спустился!» ‒ решил я, торопливо собирая завтрак для нас двоих.
Лодку, вытащенную мной на берег, я обнаружил медленно дрейфующей по воде. Кто-то, Витька, конечно же, спустил её на воду, но самого друга нигде не было.
‒ Витька! ‒ крикнул я.
Мой голос потревожил безмятежную утреннюю тишину и растаял над озером. Что за дурацкие шутки? Я продрался сквозь заросли полыни на берегу, вошёл в воду и поймал лодку, успевшую отплыть на приличное расстояние в сторону. Снова оглянулся по сторонам, надеясь увидеть друга гуляющим по берегу, но никого не увидел. Длинные голубовато-сизые тени скользили по земле, акварельными мазками ложились на воду. Солнечные лучи разгоняли на небе обрывки вчерашней тучи. Я уселся в лодку, оттолкнулся от берега и налёг на вёсла.
Заря на небе разгоралась всё сильнее, танцевала яркими огненными бликами на водной глади, слепила глаза. Я даже зажмурился, сидя над удочкой. Что-то мягко толкнуло лодку в борт. Я оглянулся и увидел возвышающуюся над водой голову купальщицы. Она неслышно подплыла к лодке и уцепилась за борт, с лёгкой насмешкой разглядывая меня. Потом, будто раздосадовавшись, что я оказался не тем, кто ей нужен, она сморщила нос, оттолкнулась от лодки и нырнула. Я наблюдал за ней в немом изумлении. Потрясающая смелость ‒ заплыть так далеко от берега, зная о коварстве здешних вод, и потрясающая бесцеремонность ‒ подплыть вот так к лодке незнакомого человека. Видимо, обозналась красавица. Я поправил на себе одежду, вытащил из петлицы застрявшую там ветку полыни и кинул на дно лодки. Огляделся по сторонам, гадая, куда мог запропаститься мой друг. И в этот момент заметил его, идущим вдоль берега. Кричать я не стал, встал во весь рост и махнул рукой, стараясь привлечь внимание. Наверное, он меня ищет, а я тут рыбачу, не дождавшись его.
Но Витька, казалось, меня не увидел. Прошёл мимо и скрылся за камышовыми зарослями. Я всё продолжал таращиться на берег, надеясь, что друг покажется снова, и мне удастся обратить на себя внимание, но увы. Витька так и не появился, зато возле камышей появилась дерзкая купальщица, вынырнула из воды, совершенно не стесняясь собственной наготы и шустро скрылась в камышах. И в этот момент меня осенило внезапной и не очень приятной догадкой: кажется, мой друг завёл тут скоротечный роман. Не то, чтобы я желал выступить в роли блюстителя норм морали, но тот факт, что приглашением на рыбалку я невольно пошатнул не мной заведённые устои, меня неприятно поразил. Как бы там ни было у друга в семье, какие бы отношения не складывались между супругами, я совершенно не хотел быть причастен к последствиям. А выходило, что буду причастен. Решив для себя, что с другом нужно серьёзно поговорить, я смотал удочки и вернулся на берег.
*
К вечеру хозяйка, по моей просьбе, натопила баню.
‒ Идите, попарьтесь, ребятки, ‒ напутствовала она нас. ‒ Я там и отвар полынный приготовила, чтоб на каменку поддавать. Самый полезный для здоровья полынный пар.
‒ Любят местные полынь, ‒ как бы мимоходом заметил Витька, вытягиваясь на лавке. ‒ Возле каждого забора целые заросли, будто специально выращивают.
‒ Полынь ‒ очень зловредный сорняк, ‒ заметил я. ‒ Её не нужно специально выращивать. Сама растёт ‒ попробуй извести.
Я зачерпнул ковшом коричневатый отвар и плеснул на печь. Поднявшийся в воздух терпкий пар щекотал ноздри и немного кружил голову. На тело навалилась приятная истома, в голове было легко и чисто, словно мозги тоже кто-то тщательно вымыл от всяких неприятных мыслей.
‒ Эх, остаться бы здесь насовсем! ‒ изрёк Витька, когда мы, напарившись вволю, наплескавшись в озёрной воде отдыхали, сидя на мостках.
Над озером плыли островки тумана, где-то в сумерках пел сверчок.
‒ У тебя семья, ‒ напомнил я, решив, что настало подходящее время для серьёзного разговора, но друг будто и не слышал меня.
Мечтательно смотрел в туманную даль.
‒ Красота! ‒ выдохнул он чуть погодя. ‒ Раствориться бы в ней без остатка…
‒ Хорош в романтику ударяться, ‒ сделал я ещё одну попытку вернуть его в действительность. ‒ Отпуск заканчивается, мы возвращаемся в город к серым будням.
Витька глянул на меня и вздохнул:
‒ Ладно, я понял, к чему ты клонишь. Сам не знаю, как так получилось. Голова как в тумане, себя не помню. Понимаю, что всё это утопия, а поделать ничего не могу.
‒ Шустрый ты на знакомства оказался. Я вот уже который раз сюда приезжаю, а почти никого из местных не знаю, кроме хозяйки. А ты, поди, в первый день познакомился.
‒ Да, ‒ откровенно сознался Витька. ‒ Закрутилось мгновенно. Кто бы сказал ‒ не поверил бы.
‒ Да, на тебя мало похоже, ‒ признал я. ‒ Делать-то что думаешь? Не оставаться же тут насовсем.
‒ Не знаю… ‒ Витька помолчал немного, потом встрепенулся и ответил: ‒ Нет, оставаться ‒ не вариант, конечно, но и решать что-то надо, Юрка, потому что я одно вдруг понял: жить, ничего не меняя, уже не получится. Нечестно это. По отношению ко всем нечестно.
‒ Понимаю тебя, дружище. Ладно, идём в дом. Сам говоришь: утро вечера мудренее. Надо спать ложиться. Самый крепкий и здоровый сон после баньки.
Тело, распаренное жаром, утомлённое банными процедурами, уже вопило об отдыхе. Мои веки постепенно наливались тяжестью, а мысли в голове еле ворочались.
‒ Ага, ‒ отозвался Витька, вытаскивая из кармана пачку сигарет. ‒ Сейчас. Ты иди, если хочешь, я тебя чуть позже догоню.
Я немного потоптался в нерешительности, потом побрёл к дому, деликатно оставив друга наедине с его мыслями.
*
Сон, вопреки чудодейственной банной процедуре, оказался некрепким. Я то нырял в его тёмные омуты, то выныривал на поверхность. Сквозь тонкую проницаемую завесу дрёмы я слышал, как в комнату пришёл Витька, разделся и улёгся, скрипнув кроватью. Всё стихло, но лишь ненадолго. Потом в мои сны проникли новые звуки: мелодичное тихое пение без слов, какие-то невнятные шорохи, смех. Охваченный сонным оцепенением, я никак не мог понять, являются ли эти звуки плодом моего воображения или действительно идут с улицы. В какой-то момент мне удалось перебороть сонные объятия, я открыл глаза и глянул в окно, расположенное как раз в изголовье моей кровати. Занавеска прикрывала его неплотно, и в проёме я успел разглядеть чьё-то бледное лицо. То ли спросонья, то ли от непривычного ракурса, но лицо это показалось мне невероятно безобразным. Заострённое, хищное, безносое, с тонкими растянутыми губами и выпученными водянистыми глазами. Я подскочил в кровати, стряхивая остатки сна, отдёрнул занавеску в сторону, но не увидел ничего и никого. В окно заглядывала полная луна, серебрила деревья в саду и старый забор. Я кинул взгляд на соседнюю кровать. Витька спал безмятежным сном человека, принявшего какое-то важное решение. А вот мой сон улетучился окончательно. Поворочавшись немного, я встал и вышел на крыльцо. Покурил, глядя на серебристые блики на озёрной воде. Откуда-то издалека донеслось тихое пение без слов, такое пронзительное, что душу защемило. Я почему-то представил очаровательную купальщицу, к которой бегал на свидания Витька, как она сидит на берегу в ожидании милого друга и тоскует. Что-то грузно бултыхнулось в воду, пение смолкло. Я докурил и вернулся в дом.
‒ Тоже не спится? ‒ встретил вопросом моё возвращение Витька.
Он лежал на спине, закинув руки за голову и глядя в потолок.
‒ Я думал, ты спишь, ‒ сказал я, снова ныряя под одеяло.
‒ Да поспишь тут, когда мысли дурацкие в голову лезут. Зацепила она меня чем-то. Крепко так зацепила. Никогда такого не было, даже в юности. Эх, Юрка, рвать придётся про живому, да ничего не поделаешь. Попрощаться хотя бы надо, мы ж утром уезжаем. Объясниться что ли, а то как-то не по-человечески получается.
‒ Заварил ты кашу.
‒ Да, есть такое. Теперь вот и сам не рад.
Так, за разговором, я не заметил, как заснул. Мне приснилось озеро и купальщица, что плескалась в нём, пела и звонко смеялась. Я плыл на лодке мимо неё, и в тот миг, когда мы поравнялись, девушка вдруг метнулась ко мне, вцепившись в борт. Я увидел её лицо, серое, безобразное, безносое, с выпученными водянистыми глазами. Тонкие губы разошлись в стороны, обнажая два ряда тонких, острых как иглы, зубов. Острые длинные ногти впились в край лодки, дырявя и терзая его. Я попытался закричать и проснулся.
Комнату заливал тусклый серый свет ранних утренних сумерек. Кровать друга была пуста. Не дождавшись утра, он ушёл объясняться со своей зазнобой. Поворочавшись немного, я тоже решил встать. Нужно было заняться делами, подготовиться к отъезду, чтоб успеть выехать до жары.
Я вышел на улицу навстречу туманному утру, обещавшему погожий день. Нужно было сдуть и сложить лодку, оставленную накануне у мостков. Заодно и Витьку разыщу.
Осторожно, чтобы не поскользнуться на влажной от обильной росы траве, я спустился к озеру, вытащил лодку на берег и огляделся по сторонам, надеясь в тумане разглядеть друга, но напрасно. Белёсая кисея отсекала от меня окрестности. В пелене, как в молочной реке, плыли размытые контуры деревьев, темнел сруб старой бани.
‒ Витька! ‒ негромко позвал я на всякий случай.
Что-то прошуршало в камышах неподалёку, плеснулось в воде и всё смолкло.
К тому моменту, как я сдул лодку и сложил её в сумку, солнце, взобравшись выше по небосклону, разогнало туман, оставив лишь жалкие обрывки, застрявшие в камышах. Лучи дневного светила становились всё горячее, и нужно было торопиться, чтобы выехать до жары. Я закинул сумку с лодкой на плечо и решил подняться к дому, лелея надежду, то Витька, вдоволь напрощавшись с зазнобой, уже вернулся обратно. Но ошибся. Дома была лишь хозяйка, суетившаяся на кухне. Из глубины сердца к горлу подкатило раздражение. Раньше такой безалаберности за Витькой не числилось.
Неспешно переодевшись и собрав снаряжение, я закинул вещи в машину и решил снова спуститься к озеру, даже пройтись вдоль берега, разыскивая друга. Попутно я даже заглянул в баню, надеясь обнаружить голубков там. Не нашёл.
Озеро в ярком свете солнца виднелось как на ладони, и друга я увидел сразу, как только спустился к кромке воды. Он был в камышах у самого берега. Бледный, с посиневшими губами и широко распахнутыми глазами. На лице застыла смесь ужаса и удивления, словно в последние мгновения жизни он увидел нечто, одновременно удивившее и напугавшее его.
#мистика #страшныйрассказ #страшнаяистория #страшнаяисториянаночь #страшное
Отблагодарить автора за истории:
Юмани 410011638637094
карта СБ 6390 0240 9000 0508 86
