Людмила Алексеевна Хачатрян родилась и жила в Москве. В 1946 году 17-летняя Людмила познакомилась с Радойцей Ненезичем, югославским курсантом Военной академии имени М.Т. Фрунзе. Вскоре пара зарегистрировала брак в посольстве Югославии.
Нам дали комнату в общежитии на Садовой, рядом со Склифом. Мои родители очень долго не знали о нас. Абсолютно ничего не знали! У этой девочки, которой я на тот момент была, наверное, были все задатки Маты Хари! Как я это все устраивала, я не знаю! Помогало, конечно, то, что мои родители часто были в длительных командировках. Иногда я говорила, что уезжаю на дачу к подруге, — у меня подруг было много. Так я жила на два дома.
Через год Радойцу отправили на родину, а их брак объявили недействительным. Вернувшись к родителям, Людмила тяжело переживала разлуку с любимым человеком, но настоящие испытания были впереди. Ее отчислили с первого курса ГИТИСа за «связь с иностранцами», а в 1948 году сотрудники МГБ пришли домой с постановлением на арест.
Мама говорит: «Подойди ко мне». Я подошла, она меня обняла и сказала: «Храни тебя Господь!» Мама — неверующий человек, но именно эта фраза — последнее, что она мне сказала. Отец меня обнял крепко-крепко и сказал: «Со всем разберутся! Разберутся. Ты не нервничай, ни о чем не думай, разберутся!» Вот это «разберутся» он раз пять повторил.
Людмилу приговорили к восьми годам лагерей за «антисоветскую агитацию».
Когда я услышала про восемь лет, как я разоралась! «Восемь лет! За что? Восемь лет!» Как начала орать! Он мне сует: «Подписывай!» Какое подписывай! У меня какой‑то был нервный срыв. Прибежали два мужика, а я свое ору: «Восемь лет!» Вот ничего, кроме этих «восемь лет».
Молодую женщину, почти девочку, сначала этапировали в Каргопольский лагерь в Архангельской области.
Сначала меня отправили на лесоповал. Зима. Я пилить не умею. А там сосны корабельные — на экспорт шли. Выдали большую пилу, и мы с Шурочкой Цыбоевой — она, наверное, еще меньше и тоньше меня была, — мы не можем даже одно дерево спилить, у нас ничего не получается. Бригада ненавидит нас, пайку мы не получаем.
Здоровье Людмилы было сильно подорвано, и ее перевели в инвалидный лагерь в Литве, а затем — в Вятлаг. В Литве Людмила встретилась с заключенной Марсель-Марией Георгиевной Коэнте, профессиональной художницей, членом Союза художников СССР. Коэнте была арестована в 1950 году за «антисоветскую агитацию» на такой же, как и у Людмилы срок — восемь лет. В лагере Марсель-Мария Георгиевна занималась оформительской деятельностью и, чтобы заработать лишний кусок хлеба, рисовала открытки для других заключенных.
Несколько открыток Марсель Коэнте создала для Людмилы, две из них новогодние. Людмила очень скучала по родителям и, пытаясь быть ближе к родному дому, отправляла маме и отцу красивые открытки и письма, в которых просила прощения за принесенные им страдания. В 1954 году Людмилу освободили. Ее родители сохранили лагерные открытки дочери, и через много лет Людмила Алексеевна передала их в фонды Музея история ГУЛАГа.
Воспоминания Людмилы Алексеевны были записаны в рамках проекта «Мой ГУЛАГ».
