В издательстве «Альпина. Проза» вышел новый сборник повестей и рассказов Виктора Ремизова «Одинокое путешествие накануне зимы». Осенью 2022 года автор романов «Воля вольная» и «Вечная мерзлота» встретился с читателями на Московской международной книжной ярмарке и рассказал о том, как работает над книгами, почему путешествия по стране рождают в нём чувство сожаления и как одиночество способствует творчеству. Публикуем фрагменты этого разговора.
Ведущая: При разговоре о «Воле Вольной» все отмечают исключительно точное описание жизни Дальнего Востока, вплоть до мельчайших деталей. Откуда у вас такое знание этого региона?
Ремизов В.: Я очень люблю эти места — много бывал там на охотах, сплавлялся по рекам. Люблю их неброскую природу, неяркую растительность... Но сюжет романа «Воля вольная» подходит для любых других территорий России — кто-то правильно назвал его романом-притчей. После выхода книги мне из разных мест рассказывали истории сущностно очень схожие с тем, что в ней описано.
А что стало импульсом к написанию романа?
Глубокое, глубочайшее персональное сожаление о том, что у нас всё так по-дурацки устроено. Сожаление о том, что мы имеем прекрасную страну с разнообразной природой, богатейшую немыслимо и такое дурацкое устройство жизни. Об этом роман.
Звучит довольно пессимистично, но ведь роман не такой?
Нет, жизнь бывает мрачной и унылой, но кратковременно, наверное. Когда ты описываешь события, происходящие в большом районе, понимаешь, что где-то уныло и мрачно, а где-то пьют и гуляют. Или охотятся, например, наедине с природой. Я точно не пессимист.
А можете чуть подробнее объяснить, что значит «по-дурацки устроено»? И как по-вашему может эта ситуация измениться?
Если люди в России получат больше свободы, ситуация начнёт меняться. Я неделю назад вернулся с верхней Лены, в очередной раз видел все это - Россия пустеет. Много заброшенных деревень, богатая река, зарастающие пашни, и никого нет... Триста лет назад там было больше жизни!
Страна громадная, но получается, что это особо никому не нужно. Там, где есть газ и нефть, что-то происходит — а где их нет, жизнь сворачивается...
В одном из интервью, вы упоминали про случай с «Реквиемом» Моцарта, который лёг в основу одного из эпизодов романа. Можете рассказать поподробнее?
Да, в романе есть такая сцена. Поскольку он притчевый, то, наверное, это стилистически допустимо. Там мужики в зимовье слушают «Реквием» Моцарта, один из них бич (бывший интеллигентный человек), но бывший солист оперы, он и поёт под гитару. Кажется, в тексте это неплохо получилось. А на самом деле было так.
Я путешествовал один по Байкалу. На моторной лодке. Идет сильный дождь и крепко штормит, а мне надо было пересечь озеро, это примерно пятьдесят километров. И вот после такого трехчасового приключения, причалил возле одного зимовья. Поднялся к нему, а оно старое, сквозь крышу небо вечереющее видно и внутри все течет. Что делать? Сообразил натянуть тент внутри избушки, потом набрал дров и растопил печку. Сижу, мокрый, но довольный, на меня не капает, тепло становится… выпил полкружки «для сугреву»…
А у меня с собой были две маленьких звуковые колонки. И я поставил «Реквием» Моцарта. Почему-то. Захотелось именно его. И это было какое-то невероятное состояние.
Этот мой рассказ тонет сейчас среди шума выставки... Но там, когда на сотню километров вокруг никого нет, идёт дождь, зимовье, которое текло, а теперь не течёт... Шум тайги за дырявыми стенами… И вот то яркое впечатление всплыло в памяти при написании романа, как подсказка какая-то.
Скажите, а когда вы начали ощущать себя писателем?
Писателем я себя не ощущаю. Разве что, когда надо идти куда-то и выступать. Для меня это прямо нервная нагрузка, в том смысле, что люди хотят поговорить с писателем, а я не знаю, что это такое. Когда я сам хочу пообщаться с писателем Львом Толстым, например, я открываю его книгу… Хотя мне нравится разговаривать с людьми, конечно.
А когда вы начали писать?
Это было летом 1986 года, в Москве. Август, жара, а я никуда не мог уехать, поскольку жена была тогда крепко беременная и я ходил вокруг неё кругами... В какой-то из дней я вытащил письменный стол на лоджию и за неделю написал три рассказа. Два из них даже опубликованы в моем первом сборнике рассказов «Кетанда». Но это случилось через двадцать два года, а тогда я их никому не показал, счел баловством – где я, а где великая русская литература…
Насколько регулярно вы пишете? Есть какой-то график, которого вы придерживаетесь или пишете по вдохновению?
Вдохновение это для поэтов... Речь скорее о каком-то сожалении, сильном чувстве, волнении по поводу темы, ответственности перед героями... Если это есть, то никакого вдохновения не надо.
Обычно уезжаю куда-то на месяц в полное затворничество. В первый раз я уехал в Италию (моя жена наполовину итальянка, и там у нас много родственников). Люблю ездить в Финляндию, в маленький коттедж на берегу озера. Там получается найти абсолютное одиночество, необходимое для работы.
Часто уезжаю в тверскую деревню, у меня там старый столетний дом, но там я не свободен в той степени, в которой нужно; кто-нибудь ночью может зайти, и сказать: «Брат, у тебя водки нет?». Мне очень понятны чувства этого человека, но это мешает.
Вы ставите себе какую-то дневную норму?
Нормы нет, когда-то две страницы, на следующий день – четыре или пять. Единственное, что я точно знаю, что мне нельзя писать больше шести страниц, иначе на следующий день будет ноль. Не могу этого объяснить, возможно, просто устаю. В среднем получается три страницы в день.
Когда уже есть хорошее понимание героев, когда освоил действительность, в которой развивается роман, то отсутствия желания не бывает. Да и потом — когда уезжаешь куда-то на целый месяц, бросаешь всех, то хочешь, не хочешь, а должен вернуться не пустой.
А кого из современных авторов вы читаете? Кем-то или чем-то вдохновляетесь? Или только классики у вас? Вдохновляюсь всё-таки классикой, причём не только литературой, но и музыкой, живописью, скульптурой, конечно. Когда заканчивал роман «Вечная мерзлота», перечитывал «Братьев Карамазовых», хотя больше люблю Толстого. Но у великих произведений слабенькие концы, я вам скажу — что в «Братьях Карамазовых», что в «Анне Карениной».
Из современной литературы люблю Сергея Белякова, Майю Кучерскую. По-моему, совершенно замечательная книга «Современный патерик», которая вышла сколько-то лет назад. И очень хороша ее книга, которая сейчас получила вторую премию «Большой книги» – «Лесков: прозёванный гений». «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова, «Лавр» Водолазкина, «Зимнюю дорогу» Леонида Юзефовича. Наверняка кого-то забыл, но примерно так. Я немного читаю современных авторов… Алексея Иванова забыл. Он не совсем мой автор (писательские вкусы штука очень специфическая!), но безусловно большой мастер и его заслуженно любят читатели. И по-моему глубоко умный человек, кстати.
Когда вы садитесь за произведения, у вас уже есть план? Или вы идёте за героями? Или есть какая-то идея, и дальше это уже развивается самостоятельно?
Бог его знает, как оно все происходит, я всегда долго хожу кругами, прислушиваюсь и принюхиваюсь… Сейчас начинаю роман из истории XVIIвека про русских первопроходцев. Погружаюсь в языковой материал того времени, в мир вещей и событий. Посещаю места, где все происходило, но главный помощник – язык. Он сохраняет и передает все. Психологию поведения людей, живших четыреста лет тому назад, мотивации и даже веру. Крайне объективно передает, только вдумывайся… И как-то само собой все начинается. Возможно с того, что я начинаю чувствовать целое. Что оно такое, я не знаю, только смутные ощущения, которые и определяют героев, и позволяют набросать сюжет. В процессе работы приходит более-менее верное определение того, что только чувствовал. Но никогда не наступает полного понимания собственных замыслов. Я же не философ в конце концов.
Часто ли вы переписываете? И сколько, если переписываете произведение?
Не переписываю, но много правлю. Например, роман «Вечная мерзлота» я правил шесть или семь раз от начала до конца. Там много героев и взаимосвязей внутри — тяжело уследить за всеми этими связями, даже и невозможно. Но стараешься. А потом, написание романа тебя делает немного другим, и каждое его прочтение тоже, и ты с несколько иных уже позиций к нему подходишь.
Как долго вы работали над романом «Воля вольная»? И для кого эта книга?
Довольно долго, наверное, года три, хотя он небольшой по объёму. Просто из-за робости, это был мой первый роман. Я написал начало, первые две главы, и отложил, как будто не особо понимая, что это может быть началом романа. Но однажды, это как раз было в тверской деревне, я был с друзьями, и они попросили, чтобы я что-нибудь прочитал, что они не читали. Это произвело впечатление, они уже в Москве стали меня теребить: «Что там дальше…». И я понял, что надо продолжать.
Что касается читателя. Не знаю, там, конечно, тайга, её богатство и красота в разных видах... Это многим нравится, даже тем, кто никакого отношения к тайге не имеет. Но «Воля вольная» не таёжный, не охотничий роман, хотя это всё там тоже есть и само по себе может быть любопытно. Честно - я не знаю, кто читатель. Есть люди, которые любят мой взгляд на мир, они что-то для себя в нем находят. Им интересно, вот так опосредованно, со мной пообщаться.
Хотя «Вечная мерзлота» и «Воля вольная» — довольно разные романы. В них есть какая-то общая линия, тема человеческой свободы и любви, но, как книги, они очень отличаются.