Все дороги ведут в Новый Иерусалим. Даже те, казалось бы, никуда и не ведут. Тушино, Войковская – точка отправления, многоточие. Тушино – вечное подмосковье, противостояние столицы и провинции, власти и оппозиции. Лжедмитрий, Мария Мнишек, Марина Цветаева. И в довершение Петр Лазаревич Войков, кто сделал из Николая II новомученника.
Лазарь, кому бог помог, а кому не очень чтоб.
Электричка трясется, как электрический стул. После Малиновки погружаешься в блаженное состояние нирваны, тишины, неги.
Малиновки заслыша голосок…
За окном проплывает Россия: избы, станции, Нахабино, бабы с гаджетами.
Что там дальше? Есть что? Или так и будет мелькать фря всякая: полустанки, мелочишка людская, кустики, разлохматившееся веником?
Там, дальше Земля Обетованная. Только не сразу.
Есть еще граница, через которую надо пройти: кроличья нора подземного перехода, лезвие улыбки какого-то местного абрека, который обещает тебя отправить в рай без задержки на оформление визы, почти, как Петр Лазаревич, кургузые палатки, мужички с кряканьем пьющие самогон в прикуску с чаем, дорога бесконечная. И только после того, как все это миновал, начинается сказка.
Истра-Иордан. Они даже и начинаются на одно и ту же букву. А от перестановки мест согласных, как известно, сумма смысла не меняется.
Короче, Иордан – это Истра по-русски.
Хочется воспеть:
- Переведи меня через Иордан!
И вот только после того, как Иордан пройден, на другом берегу, на другом краю земли и мира, сидят каменные баба и дед, застывшие, как соляной столп. Стало быть, баба – жена Лота, а он – Лот. За спиной станционный Содом.
Все правильно. Значит, правильной дорогой идем?
Значит правильной.
Истринская земля Обетованная.
Местная природа исполняет роли: гора Фавор, Кедронская долина, Армагеддон (место Судного дня), Вифания, Галилея, Сионский холм.
Третий Рим, второй Иерусалим. Светская власть и духовная. Патриарх Никон решил стать Вселенским патриархом. А Алексей Михайлович – царем. Ну что там за история? Нам не важно. Не важно, кто был первый, кто остановился и, обозрев окрест, увидел холм, словно Фавор. И стала Истра Новым Иерусалимом.
Главное, что все это возникло. Вернее воскресло, сначала из дерева – Воскресенская церковь. Первым архитектором собора был Заборский - «золотых, серебряных и медных, ценинных и всяких рукодельных хитростей изрядный ремесленный изыскатель, потрудившийся о украшении сея святые церкви в ценинных и в иных делах немалое время…»
А потом – в камне. Новый Иерусалим должен был стать не хуже старого. И он стал точной копией израилева.
Если бы Иерусалим под натиском паладинов или сарацин завтра пал, то его бы собрали в Московии, как пазлы. Храм Гроба Господня был скопирован с помощью разборной модели из кипариса, которая была привезена в Москву в 1649 году Иерусалимским патриархом Паисием. Иерусалим старый, словно отразившись в зеркале, был пойман новым отображением: Воскресенский собор, голгофа, дарохранительница из предела равноапостольной Марии Магдалинф, Кувуклия.
Старину и святость заменили изысканные изразцы. Но в остальном оригинал от копии почти ничем не отличается. За исключением публики. Там евреи, здесь русские.
Ну и конечно, страсти Христовы.
Один из старообрядцев: простых крестьян тяжкими труды умучил, созидаючи горкой свой Иеросалим.
В жертвах, как всегда, недостатка не случилась. И даже в новое время, когда монастырь восстанавливали, за растрату кого-то там очередной раз посадили.
У нас всегда так: или на костях или за растрату. Иначе мы не умеем, не может или не хотим!
Жемчужина русского барокко - Воскресенский Ново-Иерусалимский ставропигиальный мужской монастырь.
Пышный цветок шатра ротонды храма Воскресения виден из окон электрички, он распускается на фоне черно-белой зимней рапсодии и летнего букета. Он цветет круглый год.
Обратно сквозь угольное ушко арки надвратного храма я ухожу посрамленный в своем невежестве. Я думал, что знаю об убранстве церкви не мало. Но вот оказывается, что я не знаю ничего.
Как написал некогда Василий Васильевич Розанов:
У меня было религиозное высокомерие. Я оценивал Церковь, как постороннее себе, и не чувствовал нужды ее себе, потому что был «с Богом»... но пришло время и чувство Церкви пробудилось. Церковь - это «все мы»; Церковь – «я со всеми», и «мы с Богом».
Да но где-то здесь неподалеку начинается одно и заканчивается другое? Или не заканчивается и не начинается? А просто мирской предбанник плавно и неукротимо перетекает во входиерусалимскую арку.
А дальше?
А дальше каждому свое.
Весьма возможно никто этого и не замечает. Давешний абрек мог бы быть со мною рядом. Мы молимся одному Богу, но смотрим на него с разных сторон.
Мне кажется, что даже где копия, а где оригинал все давным-давно забыли. Либо не знали вовсе!
А получилось красиво!