... тем, что нарваться на проблемы можно на ровном месте. Те, кто в России утверждает, что там можно жить мирному русскому человеку, просто не знают этого места.
На моих плёнках старый Нью-Йорк, ещё довоенный - странный осенний город из 1994 года. С очень приятными людьми: и аборигенами, и мигрантами из Союза, и коллегами. Не знаю как так получилось, но друзей и знакомых в Нью-Йорке у меня больше, чем в Москве. Правда, в Москве тоже есть знакомые: по институту, тренажёрному залу, церковному приходу, подъезду. Коллеги тоже есть - в записной книжке.
Первое, что бросилось в глаза, когда я ехал из аэропорта JFK, это количество потрёпанных машин - я не думал, что в самом знаменитом городе Америки столько старья на дорогах.
А второе - я переместился из страны, где у людей белая кожа, в страну, где у половины - как минимум - тёмная. Для человека, смотрящего на мир через видоискатель, интересное зрелище.
На второй день я пошёл бродить по Манхэттену. К вечеру добрался до Таймс сквер. Там толпа окружила группу черных проповедников на трибуне, которые через микрофоны несли в эфир «благую» весть: три негра, комплекции Тaйсoна, что-то орали через гигантские динамики.
Вокруг стояли чёрные хлопчики помельче и держали в руках альбомы Третьяковки, Русского и Новгородского Государственного музеев, открытые на страницах с иконами. На груди у знатоков русской иконописи была eвpeйская звёзда – мaгeн-дaвид.
Картина была интересная, и так как утром я воткнул плёнку чувствительностью 100 единиц, то пришлось ставить вспышку - уж больно шустро двигались эти ребята.
Я пролез к одному особо активному. Сначала я думал, что он продаёт книгу, но прислушавшись, понял, что он говорит о Боге. Парочка американцев, внимавших активисту, развернулась и пошла прочь, и парень переключился на меня. Он говорил так быстро и с таким сленгом, что я со своим пиджин-инглиш понял только то, что Бог - чёрный. Парень говорил, что из грёбанного белого населения только русские знают об этом, но молчат в тряпочку. Перед моим носом держал здоровенный альбом, открытый на изображении Спаса Нерукотворного русского письма - икона с тёмным ликом.
Бог чёрный, - трещал парень, - посмотри, брат, на Его лицо! И тыкал пальцем в глаз Христу.
Я повернул обложку книги - он держал в руках альбом древнерусских икон, изданный Третьяковской Галереей: древние, потемневшие лики 15-16 веков служили этим мальчикам из Южного Бронкса доказательством, что Бог – негр, а они его прямые родственники.
Вдаваться в реставрационные вопросы я не посмел – ребята вели себя очень агрессивно. Белый русский, убеждающий здоровенного злого чёрного, что всё было не совсем так и не на той стороне моря - наверное, смотрелось бы здорово. Сюда бы великого Савву Васильевича Ямщикова.
- Кто эти люди? - спросил я местного аборигена.
- Эфиопские eвpеи, - ответил он, - очень агрессивные ребята, а это их лидеры.
У трибуны, с которой вещал очередной оратор, на скамейке сидели два солидных негра, томно рассматривали зрителей и дирижировали балетом: к ним то и дело подходили «верные» и, получив указания, ныряли в толпу. Я достал камеру с длинным зумом и уставился на «лидеров». Тот, что слева позвал телохранителей, и показав на меня, начал что-то говорить им. Я навел камеру, но передо мной тотчас вырос «майк тайсон» и очень сильно толкнул меня в грудь – снимать вождей было запрещено.
Тут же ко мне подгрёб невысокий боец и стал требовать денег. При этом он покачивал перед моим носом своим эфиопским кулачком и мне это очень не нравилось.
Полицейский из оцепления с расстояния шести-семи метров с неподдельным интересом смотрел на развитие событий. Ему по-настоящему было любопытно, с чьей стороны будет жертвоприношение. Камермэн какой-то телекомпании развернул на штативе свою камеру и навёл на меня резкость. Рядом стоящие любопытные, сделали дружный шаг назад. Нет, этот со стаканчиком меня не напугал, напугали те, кто сидел в сторонке и что-то шептали друг другу, показывая на меня пальцем. Может, у них тут в Нью-Йорке так принято - всех новеньких немного калечить?
- Не бойтесь, он вас не ударит, - крикнул какой-то бодрячок за моей спиной, - потому что, если ударит, то полицейские его сразу арестует.
- Здорово, - подумал я, - только-только прилетел в Нью-Йорк, а тебе уже собираются проломить башку альбомом из Третьяковки. Пора искать мирных нью-йоркцев. С этой мыслью я двинул в сторону 42-й улицы.
Свернул на 42-ю в сторону Ист-ривер и медленно побрёл по незнакомому городу. Всё ещё пережёвывая эфиопов, с опозданием заметил клоуна, который отдыхал на ящике из-под молока. Обычно в таких ситуациях я стараюсь делать первые кадры издалека, и лишь потом снимаю в упор, но здесь пришлось наводить камеру буквально с полутора метров. Сложность была и в том, что уже вечерело, а слайд был чувствительностью 100 единиц. Поэтому пришлось снимать на длинной выдержке и с мотором, т.е. медленно и шумно… но клоун выглядел таким беззащитным.
Я присел - мотор с грохотом протянул три кадра. Кадр, висящий на этой странице, как раз третий по счёту.
Потом я повернул камеру вертикально. А дальше… дальше ничего не получилось – в этот момент клоун очнулся, выпрямился на свои метр девяносто и, благо я был под рукой, поднял меня с колен и подвесил в воздухе.
То, что на снимке выглядит грустным и добрым существом, орало на меня так: - Ты кто такой…пип-пип…? Какого… пип-пип… ты меня …пип-пип? Я тебя сейчас… пип-пип-пип и пип-пип…! Развелось здесь… пип… фотографов … пип… отдохнуть нельзя… пип… суки!
От неожиданной атаки я даже не успел толком испугаться. Он тряс меня с пол минуты, затем, придерживая за фотожилет, уже спокойно потребовал 20 баксов за фотосессию. Это упрощало ситуацию – бить меня не будут. Наличные всегда жалко отдавать, и через пару минут мы сторговались до пачки «Camel», которую всегда таскаю на всякий случай.
Итак, я собираюсь сказать, почему мне нравится этот кадр.
Во-первых, здесь есть настроение;
Во-вторых, мне нравится его монохромность с ярким пятном штанов;
В-третьих, он хорошо скомпонован;
В-четвёртых, я вижу в нём историю, которую рассказал вам;
В-пятых, в стекле дома отражаюсь я;
В-шестых, это единственный резкий кадр в серии.
А вам снимок, конечно, может не понравиться, потому что у клоуна немного обрезаны кроссовки.
P.S.
Хотя эта фотография из Нью-Йорка, но она к рассказу, конечно, не относится, а просто чтобы разбавить тот ужас, который я описал выше:
Полуодетая полу-японка полу-немка с русским именем Таня, размахивала на Таймс-сквер американским флагом. Папа - японец, влюблённый в Чехова, и поэтому имя у неё русское. Живёт в Германии, работает на звукозаписывающей фирме продюсером, в Нью-Йорке по делам фирмы. Сентябрь, и вечер не жаркий. Почему так одета? Потому что Нью-Йорк сводит её с ума своим сумасшествием - вот и весь ответ.