Так вот в чём дело! Галотина могила – это оказалась точка, где торговал один из самых известных барыг из плеяды самогонщиков тех лет. Он возглавлял бутлегерскую группировку, в которую наряду с ним входили такие личности, как Турист, Синий и Студент, бесстрашные продавцы контрафактного алкоголя, торговавшие на так называемых "общественных точках", где пузырь палёного пойла мог взять любой желающий, ну правда под страхом русской рулетки тут же быть сцапанными нарядом ППС на жёлтом уазике.
Это были невзрачные, пожёванные временем мужички с синими руками, все в перстнях, паутинах и прочей зоновской нательной живописи. Наверное, только такие как они, для которых тюрьма был отчий дом и терять собственно было нечего, могли без страха и упрёка торговать вот так вот запросто, каждый день в определённые часы, как в магазине, на такой вот весьма нетривиальной точке, как могила Галоты, в самом центре городского кладбища палёной синькой. Сюда ежедневно, к назначенному часу, выстраивалась живая очередь жаждущих со всего города. Санёк слышал об этом, но никогда, даже в часы, когда трубы безумно горели, не рисковал туда сунуться, наслушавшись рассказов как милиционеры, а стоял самый разгар горбачёвской безалкогольной компании, со всех сторон пасут кладбище и как каждый раз трудно вырваться из их лап.
Только один единственный раз ему, с толпой таких же алкоголиков, брал у Туриста пузырь на кладбище Потсня, который и сам уже сейчас упокоился на этом же погосте, на одной из соседних аллей. Тогда они ещё не чувствовали опасности и сели разливать в пластиковые стаканчики из вынесенного из самого центра кладбища Постней пузыря прямо здесь же, не отходя от кассы – на трамвайном кольце, сев на бордюры раскалённого дневным зноем асфальта. Был уже вечер, стемнело и вроде ничего не предвещало… Как вдруг в сумеречной тишине грянул мегафон: «Всем оставаться на местах, милиция, всем поднять руки».
Вокруг них загорелись, казалось, сотни фар и прожекторов, выхватив разливающих огненную воду алкашей из вечерней спасительной темноты. По всей видимости, приём этот был у борцов с алкоголем отработан, и они буквально взяли кучку несостоявшихся собутыльников в тиски. И гнить бы им всем в тот прекрасный вечер в КПЗ или обезьяннике, если бы не закалённый временем Потсня.
Почувствовав, что дело пахнет керосином, он первый вышел из ступора и бросился бежать, чем спас своих товарищей. Все остальные последовали его примеру, просто прыснули в рассыпную в разные стороны, побросав бутылки и стаканчики с нехитрой закуской, что их всех и спасло. Ночная мгла и цыганский частный сектор, разросшийся рядом с погостом, поглотили фигурки беглецов, а их молодые ноги, мышцы и дыхалки, ещё не до конца изъеденные табаком и временем, помогли всем просочиться сквозь расставленные милицией сети. Санёк в тот вечер бежал как никогда, как будто всю жизнь он поставил на кон. За спиной слышалась тяжёлая поступь милицейских сапогов и матерная ругань. Но Шурик бежал как ветер по ночному частному сектору, петляя, заметая следы и самое главное - не оглядываясь и не останавливаясь. Спустя какое-то время шум погони стих. Всё осталось позади, Санёк остановился, запыхавшись, и перевёл дыхание.
Беглецы после счастливого спасения через какое-то время встретились на их обычном месте – школьном дворе, где каждый поделился впечатлениями от ночного марафона, рассказал о маршруте и о том, как догоняющие буквально наступали на пятки, уже тянулись, но догнать не смогли. К сожалению всю пушнину покидали, потому кроме вечернего забега больше порадовать друг друга было нечем. После того случая Санёк зарёкся что-либо брать на кладбище, уж больно там всё хорошо было построено с точки зрения отлова.
Это воспоминание на секунду пролетело в голове Санька, а Антон продолжал:
- Так вот, с дуру подписался я как-то взять синьки у этого Туриста.
- А какой он этот Турист? Я вот его никогда не видел.
- Да какой? Трудно сказать…Мужичок лет пятидесяти, весь в наколках, а Туристом его стали звать, потому что у него кепка такая нелепая советская с надписью «Турист».
Тоха задумался, словно что-то вспоминал.
- Ну не суть. Так вот подписался значит я взять мужикам пойла, пока гастроном ещё закрыт, до двух то не продают, а похмелиться надо. Пришёл к Туристу, вот прямо здесь он сидел, на этой самой могилке, за столиком. Народу море. А у него здесь нычек на могилах куча, одна сумочка с бутылками кончится, он куда-то сходит, она снова полная, как скатерть-самобранка. А народ все идёт и идёт, реальная очередь как за водкой после двух в вино-водочном. Ну вот.и дошла очередь до меня, взял я несчастный пузырь и пошёл. Но тут мало взять, тут надо как-то его вынести. Все ж знают, что вокруг кладбища засады. А у меня как назло вот ну ничего нет куда бутылку заныкать, халат грузчицкий, майка без карманов, да штаны. Ну и думал я думал, и ничего не осталось, как сунуть пузырь в шляпу, больше вообще некуда. Я тогда такую шляпу носил модную, большую, от прошлой жизни ещё осталась. Я в неё так в свою булочную и ходил на работу. Правда топорщилась она нелепо с бутылкой, да куда деваться.
Ну и что ты думаешь, только я вышел с кладбища, только перешёл дорогу, ко мне два чувака в штатском, «Молодой человек, подождите», короче, все дела. Ну и отвели меня за ближайший комок и давай шмонать. И всё обшманали: брюки, носки, трусы, а ничего нет. Ну и один из них говорит: «Снимай шляпу!» Ну тут, думаю, и конец мне пришёл. Возьмут сейчас меня под белы рученьки, упакуют, на работу сообщат, в ЛТП определят. А у меня ж итак уже условка корячится. Вот говорят - не гонялся бы ты поп за дешевизной. Вот чтобы я кому-то ещё помогал! На фиг мне всё это надо. Но, друг мой, скажу я вам, ваш покорный слуга оказался не так прост. Короче, решил я, что делать мне нечего и вспомнил мастеров иллюзий и фокусов, почувствовал себя Дэвидом Копперфильдом и Амаяком Акопяном в одном лице. Снимаю я шляпу, а бутылку через неё в руке держу, чтобы не выпала, благо шкалик совсем небольшой, самый дешёвый. И делаю значит перед операми этими этакий реверанс шляпой, как Д’Артаньян и три мушкетёра. Типа «Пора-пора-порадуемся на своём веку, красавице Икуку, куру-куру-ку-ку» и «Пока-пока-покачивая перьями на шляпах». Изумились милиционеры такому красивому жесту с моей стороны, но представить себе не смогли, что в таком развороте и па-де-де в шляпе моей может быть что-то скрыто. Ну и обломались они, поржали, конечно, и отпустили меня. А я шляпу надел вместе со шкаликом и скорее-скорее бежать из этого страшного места. А ты спрашиваешь, откуда я тут всё знаю. Вот оттуда и знаю, жизнь заставит - не так раскорячишься.