Раз, два, три, четыре… Я считала шпалы под ногами.
На откосах кое-где виднелись остатки жухлого снега, сучья голых деревьев походили на лапки гигантских засушенных пауков. В покосившихся домишках вдоль железной дороги уже редко где горели огни. Люди спали. Стояла унылая тишина, лишь чей-то пёс жалобно выл: все ещё боялся прогромыхавших несколько часов назад салютов.
Я злилась на маму — она не позволила мне остаться у Сидоровых — и ненавидела эту дорогу, особенно ночью. Страшные истории про неожиданный поезд, отрезавший ногу какому-то мужику, так и всплывали перед глазами. Мама же спокойно шагала по шпалам мимо скрюченных домов и заброшенных уличных туалетов, куда подростки, по слухам, скидывали мёртвых бродячих собак. Оставалось лишь догадываться, умерли собаки своей смертью или утонули в зловонной жиже.
Я любила бывать у Сидоровых. Их дом казался ярким праздником, словно грузовичок из новогодней рекламы кока-колы посреди густого мрака. Сидоровы все праздники отмечали с размахом, будь то день рождения или Новый год. Звали соседей и друзей. Их трехэтажный дом на два подъезда казался настоящим островком безмятежности. Соседи друг друга знали, ладили: можно было когда угодно и сколько угодно бывать друг у друга в гостях.
Ничем в жизни я так не дорожила, как этими мгновениями у Сидоровых. Дядя Лёша был моим крестным, а тётю Наташу я просто обожала. Их дочь Ленка родилась на год раньше, поэтому я подчинялась ей безоговорочно во всем. Я восхищалась и завидовала её игрушкам, которые крестный привозил из командировок. Однажды я проплакала весь день, когда у Ленки появился тамагочи, представляла, каким бы он вырос большим и никогда, никогда бы не умер. Я мечтала о такой семье. Полной, жизнерадостной, счастливой.
Мы возвращались домой после безудержного веселья с кучей друзей, танцами, конфетами, подарками и салютами по холодной и неприветливой железной дороге. Вдали показались огни железнодорожного вокзала. За ним ждала остановка и четырёхчасовой автобус, везущий на смену грустных шахтеров, которым придется работать в первый день нового года. В этом автобусе всегда был спёртый воздух, как будто шахтёры уже уставшими ехали на работу.
Я молча смотрела в окно. Где-то в домах ещё праздновали, горел свет и мигали гирлянды. Я завидовала тем окнам. Сейчас бы я смотрела новогодний Голубой огонёк вместе с Ленкой по их большому телевизору, а не тряслась в прокуренном автобусе. Если бы я осталась у Сидоровых, то не увидела бы того, что произошло в прихожей.
Я знала, что мы не богатые. Мама ушла от отца, когда мне не было и четырёх, к бабушке с дедушкой. Время было непростым, и работу мама с её экономическим дипломом не нашла, а торговать “тряпьём” на рынке считала недостойным. Так и жили мы на пенсию стариков.
От остановки к дому шли молча. Думала ли мама о том, что совершила? Раскаивалась? Я лишь мечтала поскорее уснуть, а утром представить, что ничего не произошло. А может, и не было ничего? Может, я не видела, как мама вытащила из бумажника дяди Леши две зелёные бумажки, пока одевалась в прихожей? В тот момент мой мир будто пошатнулся: всё веселье слили через широкую воронку, и лишь мамины беззаботные глаза продолжали улыбаться.
Моя мать воровка. И украла она у самых лучших и близких людей в моей жизни. Я думала об этом, глядя на тёмный силуэт фикуса с одиноко висящим стеклянным скворцом у нас дома. У Сидоровых ёлка почти доставала до потолка, светилась разноцветными огнями. И утром там будут лежать подарки для Ленки. А если бы я осталась, и для меня тоже. Настоящее новогоднее чудо.
Утром позвонили в дверь. Мама спросонья накинула халат и пошла открывать. Бабушка с дедушкой первого января с утра всегда уходили к друзьям. Под фикусом появилась коробка с куклой, моё сердце радостно екнуло. Я осторожно подошла к ней. Я мечтала о Барби, блондинке с загаром и белоснежной улыбкой. В коробке лежала брюнетка.
Из коридора послышались приглушенные голоса. Я прислушалась. Нехорошее предчувствие сдавило грудь. “Синди”, — прочитала я на коробке. Никакого калифорнийского загара и розовых туфель. Зачем ей зеркальце? Кена с такой внешностью всё равно не встретить.
— Иди сюда, — строгий голос мамы заставил кровь замедлить ход.
Я всё ещё держала в руках коробку с Синди. В дверях стоял дядя Леша, лицо его было непривычно серьёзным. Мама строго посмотрела на меня:
— Это ты взяла деньги?
Дядя Лёша смотрел без укоризны, но как-то отстранённо. Мама спокойно ждала. В голове снова всплыли события вчерашнего вечера. Как нас забрали на машине и привезли к Сидоровым, как мы играли во дворе, как ходили по квартирам и поздравляли друг друга, как танцевали под музыкальный центр панасоник, как мама взяла две зелёные бумажки…
— Это ты украла деньги? — повторила мама.
— Да, — ответила я.
— И куда ты их дела? — мягко спросил дядя Леша.
— Потеряла, — что я ещё могла сказать.
— Где ты их потеряла? — спросила мама.
— Когда мы шли по рельсам.
— Да, там уже не найти, цыганча небось всё уже подобрала, — дядя Лёша махнул рукой.
Через какую-то неделю мы снова будем в гостях у Сидоровых. Мама будет весело и непринужденно шутить, и я никогда не скажу правду. Синди останется в коробке.
Автор: Марина Чуфистова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ