Тех, кто когда-то был моей семьей, я могу охарактеризовать строчкой Булгакова: 'Москвичи... Люди как люди, квартирный вопрос их испортил'. Хотя, признаться, не все в этой истории москвичи. Тема 'понаехавших' тоже проявила себя во всей своей красе.
Но что касается моих близких, то в какой-то момент, увы, квадратные метры стали важнее отношений, важнее мира, важнее семьи и дома, беззаконие важнее закона, а зависть, ненависть, злоба важнее любви, доверия и доброты.
Произошла трагедия, которая полностью перевернула мой мир. Разбила вдребезги сердце и на несколько лет отправила на самое дно. Там долго и упорно я зализывала свои раны, заново возвращая себя к жизни и заново находя в ней смысл.
Духовные/энергетические практики и психология стали для меня тем, что удерживало от того, чтобы выйти в окошко.
А мысли такие были не раз. Ибо было невообразимо сложно принять, переварить то, что моя мать не просто позавидовала моему успеху черной завистью, но и предприняла весьма конкретные шаги для того, чтобы лишить меня того, что у меня было - мстила мне за то, что я дочь своего отца и что я пошла дальше нее в своем развитии, что жила там, где мне нравилось (в том числе не в России), радовалась жизни и наслаждалась, что любила и была любимой, что все у меня складывалось, а новый проект сулил колоссальные доходы.
Окрыленная успехом, я поспешила поделиться с ней своей радостью и обратилась к ней за небольшой помощью. Это стало роковой ошибкой. Потому что она не порадовалась...
Помню тот момент, когда она побывала у меня дома - я снимала тогда симпатичную двушку, частично переделанную в студию, в центре Москвы - почти сразу по возвращении из-за границы. Каменное лицо, стальной голос: 'Да, хорошая квартира'. И подтекстом на уровне интуиции - очень и очень мощно - злоба, ненависть, зависть. Ну да, она привыкла руководствоваться идеей: 'У меня в твоем возрасте того-то и того-то не было', что означало: у тебя не должно быть ничего лучше, чем у меня. Отчим позднее и вовсе озвучил вслух: да, мы завидуем (что означало: нам плохо из-за тебя, а ну быстро отказывайся от всего, чтоб только нас ублажить). Дико, но подсознательно на это я и пошла. Не вполне добровольно, конечно.
Моя мать воспользовалась той информацией, которую я о себе и своих делах выдала, против меня. В числе прочего пошла на то, чтобы... Встрять в мои отношения с отцом и во второй раз в жизни нас разлучить (это отдельная история), кинуть меня на недвижимость и поддержать столь же сильно завидующую мне сестру в том, чтобы занять мою комнату в доме нашей бабушки без моего разрешения, без моего согласия ее переделать и провозгласить своей.
То, что произошло с бесконечно и взаимно любимой бабушкой - отдельная история.
В возрасте 82 лет, похоронив сначала мужа, потом сына, она 'добровольно ушла из своего дома' - дома, который в 1961-м они с дедушкой построили, где вырастили детей, внучек и где бабушка дождалась своего первого правнука. Конечно же, без помощников тут не обошлось - без снохи, вдовы ее покойного сына, моего дяди и, что самое ужасное, их детей, моих двоюродных сестер. Да, для них оказалось реальным попереть собственную бабушку из ее же дома.
Оборачиваясь назад, я задаюсь вопросом, а могла ли я предугадать, предусмотреть такое развитие событий и 'подстелить соломку'? И тут же даю себе ответ: нет. Я не знаю, кем надо быть, чтобы заподозрить собственную мать в том, что она целенаправленно, продуманно, 'с холодным сердцем' спланировала и реализовала целый ряд действий, направленных против меня, что мои некогда любимые двоюродные сестры пойдут на такую дичь, что та, кого я знала с рождения, выпрет мою бабушку, а затем меня из нашего родного дома... Что при этом мать поддержит весь этот беспредел-передел, потому что решит, что ей выгодно теперь считать себя хозяйкой и - немногим позже - говорить, что бабушка живет у нее.
Забегая вперед, скажу, что отчасти эта история с моим выдворением повторилась совсем недавно, когда я переезжала в первую съемную комнату в квартире на Малой Ордынке.
К теме переезда вернусь в следующем материале.