– Я умру, вы деда уж не бросайте, не выгоняйте в дом престарелых.
Незадолго до того, как бабушка ушла, она стала переживать за переменчивые отношения моего папы с его отцом. Ей всё казалось, что папа слишком суров, раздражителен и нетерпим к измождённому старику. Бабушка даже пыталась оправдать их ссоры папиной чрезмерной любовью к…
кошкам.
– У тебя токсоплазмоз! Всё целуешься со своими кошками, вот и злой! Эти паразиты на мозг так влияют, люди агрессивными становятся!
Но на папин добрейшей души мозг влияли не паразиты, а мой дед. Их отношения всегда были чуть теплее давно остывшего костра. Не все мужчины способны принять чужих детей как своих. И даже такие, как мой «правильный» во всех отношениях дед.
С него можно было писать портреты на советские агитплакаты: суровый взгляд тёмно-карих глаз из-под кустистых бровей, выраженные скулы, ровная стрижка. Высокий, стройный, работящий. Не пьёт, не курит, спортсмен. За добросовестный труд колхоз регулярно вручал ему грамоты, благодарственные письма, и даже кое-что посерьёзнее уже давно пожелтевших от времени бумажек.
Самая большая гордость – автомобиль «Нива», белый, шустрый и далеко не дешёвый для тех времён. Дед им очень дорожил: даже когда из-за адских болей в спине не смог больше сидеть за рулём, машина продолжала стоять в его гараже, а не приносить пользу, например, семье сына.
Старший сын, по мнению деда, вышел непутёвый, особенно, на контрасте с родным младшим. Учиться не поступил, в 10 классе начал курить, выпивать в компаниях, потом вообще в армию «сбежал» от бабушкиной гиперопеки. Или, может, не от неё?
– Игорь по школе что не сделал что ли, не помню уже. Лида там ругалась на него, там ругалась, а этот стоит и подливает, да всё с такой издёвкой…
Когда меня посвятили в семейную тайну о папином родном отце, прабабушка начала делиться наболевшим: я чувствовала, что ей было жаль внука.
А папа, уже в моём детстве, казалось, всегда пытался доказать отцу, что он достоин родительской любви. Самая ценная монета для передовика – физический труд. Дед был уверен, что работа в городе – это почти безделье, невозможно устать, «перебирая бумажки» в кабинете, пусть и с погонами на плечах.
В деревне работы всегда было много, особенно летом. По первому зову мои родители неслись помогать с огородом и хозяйством. Дед, который на себе таскал сырой брус для бани, требовал такой же физической выносливости и от папы. Однажды из-за деда папа слёг.
Нужно было боронить огород: дать почве дышать кислородом и избавиться от мелких сорняков. Дед решил, что отличной идеей будет взять не ручную борону, а от трактора: она больше, быстрее управятся. Папа надсадился так, что с кровати утром буквально не поднялся. Бабушка навела панику, собралась везти его в районный центр в больницу. Почему он не отказался от «задания» деда? Это даже звучит невыполнимо – впрягаться вместо трактора или, на худой конец, лошади, которая, к слову, стояла в своём стойле и жевала овёс. Я склоняюсь всё к тому же: соответствовать ожиданиям своего отчима.
С возрастом, конечно, папа становился мудрее. Жертвовать собой и своим имуществом ради «гениальных» идей деда он перестал.
Про папину машину неугомонный пенсионер однажды сказал: «Что это за машина такая, зря деньги потратили».
Это был красивый вместительный полноприводный универсал, как раз для поездок по деревенскому бездорожью. Дед, к тому времени уже живущий в городе, на лето уезжал в родное село на пасеку. То, что этот автомобиль бесполезен, он сказал, когда папа отказался перегружать его пчелиными ульями и неподъёмными кастрюлями с мёдом. А бабушка потом говорила соседке-сплетнице, что мы им совсем не помогаем, да ещё и сын вечно «глаза выпучит и орёт».
– Алексей уже тебя боится!
Бабушка продолжала «капать» нравоучениями в надежде сгладить булыжник непонимания между отцом и сыном. Как ни странно, папа смягчился к отцу только после смерти бабушки. Он стал чувствовать вину за ссоры с родителями, свои «выпученные глаза», отказы в помощи на пасеке. Они стали жить все вместе: дед под присмотром, не нужно ездить возить еду и убирать дом.
Пройдёт меньше двух лет, как папа поймёт, что ответственность за человека, который не дал ему отцовской любви полностью ляжет на плечи моей мамы и мои, неродной внучки. Неотвратимая реальность приближалась, когда папа лежал в кровати без возможности встать, сесть, перевернуться спустя всего три месяца после того, как он узнал свой диагноз. Мой дед не брошен, как папа и обещал своей матери. Остались брошены мы.