На краю деревни к Егору присоединился Глеб.
Ехали молча.
Егор был задумчив. Сердце болело за Настю.
Понимал, что просто так она вряд ли хотела разбить стекло автобуса.
***
— Ира, — Шурочка слёзно умоляла подругу подняться. — Ира! Уехали наши деньги и покупки! Ира! Поднимайся же! Что с тобой такое?
"Кромка льда" 25 / 24 / 1
Настя подняла голову. Смотрела на Шурочку отрешённо.
— Как мы теперь домой поедем? В городе у меня не к кому идти… Ты кого там увидела в окне?
Настя молча встала, отряхнула платье.
Прокручивала в памяти увиденное из автобуса.
Не могло материнское сердце ошибаться. Не могло оно подвести.
Шурочка запричитала:
— И зачем я тебя с собой взяла? Сомневалась ты, не хотела. Я бы уже дома была, а теперь…
— Не ной, — строго сказала Настя, — подождём следующего автобуса.
— Следующего? Он будет в понедельник теперь.
— Тогда пешком пойдём.
— Мне страшно, — Шурочка стала хныкать как ребёнок.
Настя раздражалась.
Но ругаться не хотелось. Ведь это из-за неё они остались на улице.
Уже темнело. Вернулись на остановку, присели на лавочку.
Шурочка молча всхлипывала. Она больше жалела вещи, которые купили, нежели о перспективе ночевать на улице.
Настя понимала, что сидеть бессмысленно. Предложила подруге пойти домой пешком.
Та нехотя согласилась.
— Если на нас нападут, Глеб даже не узнает, как я умерла, Ира!
— А ему это зачем знать? — Настя улыбнулась. — Он вроде открещивался от тебя.
Шурочка обиженно поджала губы.
— Знала бы я, что придётся пешком чапать, не надела бы туфли.
—Так сними их, — предложила Настя.
— Да вот придётся.
Обе шли босиком.
— А может будем петь для настроения? — Шурочка оживилась немного. — Ты меня прости, Ира! Я ведь не со зла ругалась. Ну померещиться может всякое. Вещи жаль, прикарманит кто-нибудь. Эх… Ну хоть платья не успели забрать.
Шурочка помолчала и запела:
— Мой синеглазый, где ты ночуешь?
Как без меня твои дни пролетают?
В письмах всё так же о важном молчу я,
Как без тебя тяжело мне не знаешь.
Мой синеглазый, где та сторонка,
Где я с тобой повстречаюсь однажды?
Сколько мне жить в одиночестве, сколько?
В каждом прохожем ищу тебя, в каждом…
Мой синеглазый, где твоё сердце
Ищет меня средь пустующих комнат?
Не перепутай заветную дверцу,
Помни меня, обязательно помни!
Настя слушала с интересом. Сама петь она не могла. Когда-то в детском возрасте Марфа Игнатьевна поставила её в первом ряду церковного хора.
Девочка от страха закрыла уши, а когда хор запел, заплакала.
— Пой, — упрашивала её Марфа, — пой, чего ты ревёшь?
Но Насте было не до пения. С тех пор она даже не пыталась что-то спеть.
Колыбельные детям получались такими, что сон не приходил.
Настя боялась, что её голос услышат и будут смеяться. Иногда забывалась, пела как могла, но замолкала тотчас, когда слышала себя.
— А ты чего не подпеваешь? — поинтересовалась Шурочка.
— Я не умею…
— Все умеют, а ты нет. Такого не бывает. Давай попробуем, повторяй за мной: «Мой синеглазый, где ты ночуешь?»
Но Настя и не собиралась повторять.
Шура махнула рукой.
— Ну и молчи дальше.
Полная луна повисла в ту ночь на небе. Путь освещала хорошо. От ночной прохлады слегка зябли пальцы.
— К утру придём, — говорила Настя.
— Да уж… К утру…
Путешественниц первым заметил Глеб.
— Вон смотри, Егор! Идут клуши… Можно было и не ехать за ними.
— Можно было, — согласился Егор. — А я ведь тебя с собой не звал.
Кажется, Шурочка никогда так не радовалась мужу. Она обняла его, прильнула к нему, он засмущался:
— И чего ты как к родному прилипла?
Настя свои чувства показать не могла.
Егор сначала смотрел на неё укоризненно, потом сменил гнев на милость, улыбнулся.
Насте показалось, что сразу ей обрадовалась только Зорька.
Шурочка наобнимала мужа вдоволь и запричитала:
— Деньги потратили, а руки пусты. Всё осталось в автобусе. Жалко как… До слёз…
— Принёс ваши вещи водитель, — успокоил Шурочку Егор. — Всё на месте.
— Ой, как же замечательно! — обрадовалась Шурочка. — А я уже надумала себе всякого. Какой водитель попался добрый. Правда он Иру… Чуть не убил он Иру. Бросил нас на улице.
— А нечего технику ломать, — возмутился Глеб. — Кто чинить потом будет? Вы своими побрякушками никому ненужными?
— А отчего это они не нужны? — завелась Шурочка. — Я на эти побрякушки заработала своим трудом. Имею права купить их себе для радости!
— Имеешь, конечно, право! Только вот человек и животное должны тебя встречать в ночи.
До самого дома Шурочка и Глеб ругались.
Егор остановился, они спустились с повозки, пошли домой.
Настя взяла Егора за руку. Он прошептал вдруг:
— Ну хоть поцелуй что ли!
— Неа, — ответила Настя. — Дома. А то начнётся опять что-нибудь.
Дома Егор обнял Настю и сказал ей:
— Знаешь, я ведь догадался, что ты не просто так выбежала из автобуса. Неужели Тамару встретила?
— Её, — кивнула Настя. — Не ошиблась я…
— Ох, горе ты моё несчастное, — вздохнул Егор. — Растерялись твои дети, а собраться не могут. И куда же она пошла?
— Не знаю, — Настя всхлипывала. — Автобус остановился, я выбежала, но было уже слишком поздно. Улиц много. Я не знаю, как её найти.
— Если увидела однажды, встретишь и во второй раз. А теперь давай поспим немного. До первых петухов хотя бы. А то я утомился что-то…
Настя приготовила постель. Положила голову на грудь Егору.
Как хорошо было ей теперь! Счастье своими ласковыми руками обнимало влюблённых.
— Настя, — прошептал Егор, — как хорошо, что Зорька тогда нашла тебя. Я ей копыта готов целовать. Ведь о счастье таком и не мечтал последние годы. А оно мне попалось на пути, а теперь дышит мне в грудь.
Настя уже засыпала. А Егор всё говорил о том, как ему повезло с любимой женщиной.
Утром к Егору нагрянули гости — проверка документов из города.
— Так-так, Ирина Михайловна Ермакова… Бывший работник стекольного завода. На данный момент в отделе кадров числится умершей. Как так?
— Однофамилица, — заступился на Настю Егор.
— Хм… Запишем. И то правда. Вот ещё одна Ермакова. И в восьмом цехе такая есть. А вот вас, Шмаков Егор Михайлович, я вынужден допросить построже. На вас потребовала обратить особое внимание одна из односельчанок. Товарищ Ольга Георгиевна говорит, что вы нарушаете нормы поведения и открыто целуетесь со своей сестрой. Поясните, как это понимать?
— Целуюсь, — кивнул Егор. — В лоб сестру целую. Или это воспрещается? Где написано, что так нельзя. Вы мне принесите, покажите, я ознакомлюсь и распишусь.
Проверяющий кивнул.
— Так и запишем! Нормы поведения приготовим, и вы уж тогда потрудитесь расписаться.
Вечером к Егору заглянула Ольга. Опять принесла пирожки. Мило улыбалась Насте.
Угощала пирожками.
Потом попросила Егора отойти с ней в сторону и сказала:
— Что же вы, Егор Михайлович, всех обвели вокруг пальца. Помните, может быть, я в город ездила. Так сестра вам передавала какой-то свёрток. Так вот она другая совсем. Нынешняя ваша сестра непохожа на ту, что приходила на вокзал.
Егор сначала испугался. Потом с невозмутимым видом произнёс:
— Так у меня две сестры, Оленька! К вам подходила одна, а со мной нынче живёт другая. Вот это у вас и вызвало сомнения.
Ольга задумалась, потом произнесла:
— Да нет же… Ту звали Ириной Михайловной. И эту так зовут.
— Ольга Георгиевна! Ну право, как вы могли запомнить столь незначительное событие пятилетней давности, — продолжал оправдывать себя Егор.
— Да вот так и запомнила. И намерена докопаться до правды. Ежели вы обманом хотите всех извести, то знайте, я пойду до конца.
— Идите, Ольга Георгиевна, только смотрите под ноги.
— Благодарю вас, Егор Михайлович, — соседка говорила уже язвительно.
Взяла корзину с пирожками и вышла.
После долгих раздумий, Егор всё-таки решил, что пора переезжать.
Увольнение председатель подписывал нехотя.
— Мы только ветеринаром обзавелись, а тут такое… Что теперь делать нам? Может останетесь? Ну везде же хорошо, где нас нет, — упрашивал он Егора.
— Мне племянника нужно лечить. Родители его померли, а он онемел. Вот по врачам хочу его прокатить. Может есть умельцы на нашей земле.
Председатель тяжело вздыхал.
До города добрались быстро.
Сенька смотрел во все глаза на проезжающие машины, радовался новой обстановке.
На окраине города, неподалёку от автовокзала сняли небольшой домик с коровником.
В этом коровнике разместили Зорьку.
Настя беспокоилась, лошадь ничего не ела. И через два дня сделала последний вздох.
Егор несколько дней не мог даже слова сказать. Плакал всё время.
Настя его успокаивала, но всё было тщетно.
— Вся моя жизнь с ней связана, — сетовал Егор.
Похоронили лошадь за кладбищем. Поставили крест. Егор каждый день носил на могилку сено и зерно. Потом стал ходить реже. Успокоился со временем.
Настя поступила учиться на фельдшера. Захотелось ей переквалифицироваться с животных на людей.
Город пугал. Бывало Насте чудился Пётр Александрович. И тогда она теряла дар речи.
Как-то возвращаясь с практики, увидела неподалёку от своего дома девушку. Та держалась за живот и стонала.
Настя подошла к ней и поинтересовалась:
— Что с вами? Помощь нужна?
Девушка посмотрела на Настю. Что-то бормотала и постоянно вскрикивала от боли.
Настя взяла её под руки и повела к себе.
Егор помог уложить девушку на кровать.
Она тотчас уснула.
— Что-то нехорошее произошло, — прошептала Настя. — Кажется, она родила недавно.
Продолжение тут
Всем отличных выходных! Не болейте!